Вскоре мы стали спускаться вниз, к сердцу планеты. Жар, которым дышали недра, обволакивал и проступал на теле каплями пота. Было невероятно душно. Спёртый воздух сжимал грудь, не давая сделать полноценный вдох. Мы спускались в ад.

Здесь, в невероятно раскалённой природной печи, я видела только одно – родное, ярко-голубое небо. Сейчас оно звало меня, обещая покой и безмятежность – то, к чему так долго стремилась душа.

Как часто мы смотрим на небо? Признаюсь, я смотрела редко. Постоянная суета в прошлой жизни не давала возможности оторвать взгляд от грешной земли. Были редки те мгновения, когда я поднимала к небу глаза, рассматривая белые, пушистые облака или яркие, далёкие звёзды. Я не была романтичной. Нет, была, только очень давно – в детстве и беззаботной юности. Но жизнь жестоко сорвала розовые очки, когда мне было семнадцать. Мой любимый человек предал меня. Его звали Генри. Наверное, с тех самых пор я перестала смотреть на небо. Оно мне стало ненавистным. Пустым. Равнодушным. Оно никогда не отвечало на мои отчаянные мольбы, словно насмехаясь над проблемами. И я больше не пускала его в свою жизнь. Оно молчало. Я ненавидела. Но вот, сейчас, впервые за долгое время, я услышала тихий зов. Еле слышный, но настойчивый, он пронизывал душу, заполняя каждую клетку несчастного тела. Он призывал встрепенуться, очнуться от безысходности и что-то предпринять. Сделать рывок. Пусть последний, но попытаться его совершить. Рискнуть всем, оказаться между жизнью и смертью, и будь, что будет… Наверное, именно в этот момент в сознании впервые мелькнула мысль о побеге.

– Чего стала? Заходи!!!

Я отрешённо посмотрела на стражников. Они застыли, злобно уставившись на меня. Я же стояла перед входом в шахту, не делая последнего шага.

Меня втолкнули с такой силой, что пролетев два метра, я упала лицом вниз. Но тело не ощутило боли от падения. В сознании продолжала пульсировать цель – та, ради которой надо жить. Я должна бежать отсюда. Должна вернуться домой. На Землю. И ради этого я сделаю всё.

Дверь с неприятным лязганьем закрылась, и громкое эхо прокатилось в пустоте. Такой странный звук. Словно начало отсчёта.

Я медленно встала. Внизу, среди огня и жара, кипела работа. Десятки землян ковыряли мотыгами крепкий грунт, откалывая куски руды и погружая их в вагонетки. Чёрная сажа, перемешанная с едкой глиной, покрывала полуобнажённые тела. В тусклом свете они казались призраками – нереальными, мрачными, с отблесками пламени на грязной коже. И только тихий стон, срывающийся с пересохших губ, когда тяжёлая плеть надзирателя опускалась на чью-нибудь сгорбленную спину, напоминал, что здесь ещё есть жизнь.

Кто-то схватил меня сзади, бесцеремонно толкая вниз. Через минуту я оказалась рядом с другими рабами. Никто из них даже не посмотрел на меня, опасаясь наказания, и только Шон задержал на мне пристальный взгляд.

Подняв тяжёлую мотыгу, я встала в один ряд со своими товарищами по несчастью. Это были все те, с кем я бок о бок трудилась вот уже два года… Только стало их намного меньше.

– Думал, ты умерла – тихо прошептал Шон, осторожно подвинувшись и усердно откалывая руду рядом со мной.

Это был высокий парень моего возраста, худощавый, но жилистый и крепкий. Его некогда короткие тёмные волосы грязными клочьями свисали ниже плеч, а симпатичное прежде лицо покрывала густая борода и толстый слой копоти. Я познакомилась с Шоном ещё на Земле. Мы вместе учились в школе – я, он и Генри, а потом сражались в последнем бою. И нас с ним, в числе прочих выживших, взяли в плен. Шон был одним из немногих, кому я доверяла.

– Почти умерла – под стать ему тихо вымолвила я – Что с Заром?

Мысль о том, кого жестоко избивали в клетке надзиратели до того, как меня нашёл Мэйр, мучила каждый день. Но раньше я не могла узнать о судьбе несчастного. И только здесь был шанс выяснить правду.

Шон с такой силой сжал в руках мотыгу, что ещё до ответа я всё поняла.

– Не выжил. Эти твари убили его.

Перед глазами возникла пелена, скрывая яркие вспышки ненавистного огня. Сердце больно сжалось, глухо отдаваясь в висках. До последнего я надеялась, что Зар выжил. Он был замечательным человеком – добрым, честным, справедливым… Он был хорошим другом. А теперь его нет…

– Они за всё ответят – прошептала я, сжав зубы до хруста – За всё…

Резкий свист прорезал душный воздух. Плеть надсмотрщика взвилась, подобно змее, опустившись на мою спину. Не ожидая удара, я упала на одно колено.

– Вставай!!! – заорал один из свертов, подходя ближе – Давай работать!!! Молча!!!

Руки конвульсивно сжали мотыгу. Сознание пылало, шепча о самоубийственном порыве. На миг я представила, как сейчас развернусь и наотмашь ударю тяжёлым инструментом врага. Я смогу вонзить острое железо ему в горло. Смогу убить его прямо сейчас. И пусть для меня уже ничего не будет, и жизнь оборвётся с невероятной скоростью, смерть ненавистного существа успокоит бунтующую душу.

– Не надо – еле слышно прошептал рядом Шон. Он словно прочитал мои мысли, вернув к реальности.

Я перевела на него затуманенный взгляд, тихо вздохнув. Инстинкт самосохранения перевесил на этот раз. Я медленно выпрямилась, пытаясь выбросить из головы недавний порыв. Руки начали привычно, словно на автомате, разбивать твёрдый грунт, выполняя прямое предназначение раба. Попытка бунта стала затихать в мятежном мозгу. Но я верила, что скоро не нужно будет её сдерживать.

Три следующих дня ничем не отличались друг от друга. Мы работали по двадцать два часа в сутки, а затем возвращались в тесные клетки. У каждого она была своя – изолированная тюрьма на время короткого сна. Это очень осложняло общение между нами. Вернее, его практически не было. Разговаривать во время работы нам не разрешалось. Единственное время, когда мы могли немного пообщаться – моменты приёма пищи. Нас кормили два раза в день, загоняя в большую комнату. Она была грязной и обшарпанной, да и находилась недалеко от спуска в шахту. Но именно там у нас было пятнадцать минут на обед и ужин. Именно там мы могли обмениваться короткой информацией, пока надсмотрщики ослабляли своё пристальное внимание.

Конечно, попытка организовать побег в таких условиях была приближена к нулю. Только меня это не останавливало. Я твёрдо решила, что должна попытаться. Даже, если потерплю поражение. Другого выхода для себя я не видела.

Я не знала, как смогу бежать. Конечно, в одиночку было не справиться. У меня были друзья, но я не уверена, что у них хватит сил. Они сломлены, измотаны, почти уничтожены. Но иногда в их глазах – уставших и потухших – я видела искры борьбы. И тогда я понимала – вот оно. Вот то, что ещё осталось в каждом из нас – жажда свободы.

В нашей шахте, одной из многих на этой планете, было двадцать восемь человек – девять женщин и девятнадцать мужчин. Надо переговорить с каждым, чтобы выяснить настроения и страхи. Узнать у всех, что они думают по поводу моей безумной затеи. Только действовать предстояло очень осторожно. Во-первых, чтобы ни о чём не догадались сверты, а во-вторых – чтобы никто не захотел мне помешать. Дело в том, что среди землян были такие, кто мог предать ради лучшего отношения к себе или за возможность более лёгкой работы. И именно они были моей главной проблемой.

Сегодня я сообщила Шону о своём плане. За обедом мы сели есть рядом, но чуть подальше от остальных. Шон был первым, кому я решила довериться.

– Это невозможно! – выпалил он, замерев. Его рука, в которой он держал ложку, застыла над отвратительной похлёбкой – Ты понимаешь, что говоришь?

– Конечно. Я ещё не сошла с ума – обиженно прошептала я.

– Извини, но как раз наоборот. Это самоубийство!

– Я так не думаю. Если всё правильно рассчитать, у нас получится. Сверты думают, что мы на это неспособны. Они относятся к нам, как к малоразвитой расе, подавляя нашу волю жестокостью. Они уверены, что мы смирились. Но это не так.

Шон не сдавался, пытаясь меня отрезвить.