Была почти полночь. День и вечер получились длинными. Из Сан-Квентина он вернулся в управление, чтобы поискать материалы по ограблениям в Мишн-дистрикт, и получил подтверждение всему, что рассказал Каттер о Ламаре Родесе. Час спустя он нашел сестру Ламара, Иоланду, и та опознала часы. Она носила их пять лет, и у нее имелись фотографии, доказывающие это. Все оказалось правдой.

Теперь ему надо было подумать о предстоящих событиях, однако к подобным размышлениям сейчас он готов не был. Вместо этого он думал о своей сестре.

О Кейти, чьи светлые волосы всегда напоминали о лете. О Кейти, которая была на четыре года младше, хотя посторонние часто считали их близнецами. Они были совершенно разными, но стали близкими друзьями. Интроверт Фрост предпочитал сидеть в тишине и читать исторические книги. У него никогда не было серьезных отношений с женщиной; к Шаку он был привязан сильнее, чем к кому-то еще. Кейти была полной противоположностью. Она жила ради людей. Совершенно чужие люди становились ее друзьями. Юноши падали перед ней ниц.

О Кейти, которая писала таким жутким почерком, что потом сама не могла прочитать свою писанину.

О Кейти, которая могла на пианино сыграть Шуберта, причем не хуже Горовица[12], а потом выдать «Ватиканский рэгтайм»[13].

О Кейти, которой сейчас было бы тридцать один и которая умерла на заднем сиденье своего «Малибу» от руки Руди Каттера.

Думая обо всем этом, вспоминая, как нашел ее окровавленное тело, Фрост зажмурился от боли. Шесть прошедших лет не смягчили его скорбь. Воспоминания обжигали как огонь, мешающий дышать.

Истон переложил Шака на пол и встал. Кот сонно поморгал, а потом забрался хозяину на плечо и так доехал до второго этажа. Фрост прошел через главную спальню – там на белом ковре, в том месте, где убили прежнюю хозяйку Шака, еще оставалось поблекшее пятно от крови, – в огромную гардеробную, вместившую практически все его пожитки.

«Коробка Кейти» стояла на верхней полке в самой глубине. Взяв ее, он по-турецки уселся на пол гардеробной и снял крышку, которую тут же принялся изучать Шак. В коробке лежало все, что осталось у него от сестры. Безделушки. Театральные программки. Записки с предсказаниями из печений в китайских ресторанах. Фотографии семейного турпохода в Йосемити, когда они трое – он, Кейти и Дуэйн – были еще детьми. Открытки и письма. Фрост за свою жизнь только дважды пересекал границу штата Калифорния, Кейти же много путешествовала. Она дважды ездила в Европу, побывала на Гавайях, в Мексике и на Аляске. Истон взял открытку, которую сестра отправила из Барселоны, и попытался прочесть ее, но, как обычно, почерк оказался нечитаемым. Однако вид ее почерка пробудил в сознании голос Кейти.

Он вспомнил тот последний раз, когда слышал этот голос, за два часа до ее исчезновения из пиццерии, где она работала.

«Вкусная пицца», – прозвучало в трубке, и он безошибочно узнал голос Кейти.

«Что вы сказали? – воскликнул он. – Невкусная пицца? Как вы умудряетесь?»

«Сколько можно повторять одну и ту же шутку?»

«Я подумаю над этим. Когда у вас самая поздняя доставка?»

«В десять. Захватить вам?»

«А как же. С колбасой и ананасом».

«Записано. Колбаса и никакого ананаса».

Однако она так и не пришла.

В восемь сорок пять Кейти вышла из пиццерии и поехала отвозить заказ. Час спустя мужчина по имени Тодд Клэри позвонил с жалобой на то, что ему не доставили пиццу. Сотрудники ресторана пытались дозвониться до Кейти, но она не отвечала на звонки. Они позвонили Фросту, Фрост позвонил Дуэйну, родителям и друзьям Кейти. Никто ее не видел. Он поехал во «Вкусную пиццу», а потом проследовал по ее маршруту от ресторана до дома Тодда Клэри на тот случай, если ненадежный «Малибу» встал где-то на дороге. Однако Кейти нигде не было.

И тут ему позвонили. И это звонок отправил его на Оушн-Бич.

Мужской голос в трубке звучал искаженно и напоминал шипение змеи. Только потом он узнал, что голос принадлежал Руди Каттеру.

Фрост рылся в коробке, по очереди вытаскивая памятные мелочи и воспоминания. То, что он искал, нашлось не сразу. Только сдвинув в сторону мемуары о преступлениях – Кейти, как и он, обожала читать, и они всегда обменивались понравившимися им книгами, – он заметил ювелирный футляр, в котором хранилась цветочная диадема.

Это был его шутливый подарок на ее последний день рождения. Она постоянно жаловалась, что живет в Сан-Франциско, но не видела никого, кто украшает волосы цветами[14]. И тогда он купил ей дешевую серебряную диадему с цветами из стразов и фальшивых жемчужин. Глядя на украшение сейчас, он понимал, насколько уродлива эта безделушка, но Кейти везде носила ее. Практически не снимала.

Диадема была на ней и тогда, когда он нашел ее на Оушн-Бич. Ее кожа была серой, глаза закрыты. Кровь повсюду – на шее и на одежде, собралась в лужицы на сиденье и на полу «Малибу». А в волосах красовалась диадема, и казалось, ее пальцы вот-вот оживут и, запорхав по клавишам пианино, заиграют песню Скотта Маккензи. Когда он нашел сестру такой, он снял с ее головы диадему и, повинуясь безотчетному порыву, сунул украшение в карман куртки.

Теперь, уже будучи копом, он знал, что тогда совершил ошибку. Он унес улику с места преступления. Он никогда не показывал диадему Джесс. Он не показывал ее никому, даже Дуэйну, даже родителям. Диадема была тем, что имело отношение только к нему и Кейти. Когда он поступил на службу в полицию Сан-Франциско, он в обход официальных процедур отдал диадему в криминалистическую лабораторию для проверки на наличие ДНК кого-то другого, кроме Кейти. Другой ДНК не было. И Фрост понял, что необходимости исправлять его невинную ошибку нет. С тех пор диадема хранилась в коробке.

Взяв диадему в руки, Истон не просто увидел перед собой лицо Кейти. Он еще увидел и Руди Каттера, улыбающегося ему через стол в Сен-Квентине. То, что Каттер ворвался в воспоминания, привело Фроста в ярость. Скоро вокруг все рухнет. Друзья, родственники, посторонние люди – все возненавидят его. А все из-за часов Мелани Валу. Все из-за того, что он бойскаут, который не может жить с ложью.

Фрост услышал, как внизу звонят в дверь. Удивившись, он посмотрел на часы. Время было позднее. Вместе с Шаком, трусившим рядом, он спустился вниз. Открыл входную дверь, и в помещение ворвался громкий шум ливня.

Женщина, стоявшая на крыльце, промокла до нитки, однако сигарета, торчавшая из ее рта, продолжала дымиться.

– Привет, Фрост.

Это была Джесс Салседа.

– Сегодня мне был один звонок, – сказала Джесс, гася сигарету и без приглашения проходя в дом. – Звонила Камилль Валу. Она в бешенстве. Сказала, что ты отловил ее в ресторане и стал задавать странные вопросы.

– Да уж, так все и было, – согласился Фрост.

– Хочешь рассказать, что происходит?

– Забавно, но именно об этом я хотел попросить тебя, Джесс.

В ответ прозвучал невеселый смешок. Салседа скинула плащ цвета хаки и стрясла капли дождя с шоколадных прядей, закрывавших ее лоб. Сняв мокрые ботинки, она, поеживаясь от холода, прошла в гостиную. Шак, хорошо знавший Джесс, шел рядом с ней. Уперев руки в бока, она устремила на Фроста сердитый взгляд, что совсем не удивило его. Гнев был ее визитной карточкой. Она выросла в мире копов – отец полицейский, бывший муж полицейский, – и стала жесткой, несгибаемой и суровой.

– Хочешь выпить? – спросил Фрост.

– Ага.

Он прошел к бару и налил порцию «Траго Репосадо». Сам он текилу не пил; он держал ее исключительно для Джесс. Та опустошила рюмку одним глотком, вернула ее, и на мгновение они замерли, глядя друг на друга. В доме была тишина, только дождь громко лупил по крыше. Они стояли близко друг к другу, и Фрост, заглянув под маску бесстрастности, по глазам увидел, что Салседа напугана до смерти.