Но это было еще не все. Великое множество бесконечно малых существ принялись терзать несчастных молодых людей с настоящим ожесточением: москиты со свирепым жалом, клопы с вонючими выделениями, нигвы и корабельные тараканы, не говоря уже о тяжеловесных и неуклюжих ночных бабочках, бархатистые крылья которых беспрерывно шелестели вокруг головы и над ушами злополучных гостей секвойи.

Они горько упрекали себя за то, что покинули «Сен-Жак», и Жанна даже расплакалась.

Их мучения кончились с ночной темнотой, которая была тому причиной. Лишь только заря забрезжила над морем, подернув его белизной, и опоясала пурпурной полоской восточный край горизонта, как брат с сестрой слезли с дерева и, отвязав барана, пустились обратно к своему кораблю.

Их тела были изжалены, и жгучая боль от укусов становилась порой невыносимой. Выведенный из себя Жан воскликнул наконец:

– Нет, это решено: мы не вернемся больше на виллу до твоего полного выздоровления. Как только ты будешь владеть обеими руками, мы перестроим наши хижины прочнее, покроем их крышей и сделаем обшивку для стен.

Но прежде чем уйти от секвойи, Жанна почувствовала жалость. Трое маленьких ягуаров, совершенно безобидных, жалобно плакали над телом своей матери.

– Бедные маленькие животные! – произнесла со вздохом молодая девушка. – Неужели мы бросим их на произвол судьбы?

Жан широко раскрыл глаза и, посмотрев на сестру с немного тревожным любопытством, воскликнул:

– Ну вот еще! Неужели тебе жаль этих гадких тварей? Пускай себе околевают с голоду! Мы не обязаны о них заботиться.

– Да, но они такие хорошенькие! Мне рассказывали, что ягуар легко делается ручным и тогда заменяет хозяину верную охотничью собаку.

Жан дал себя уговорить. Он взял под мышку левой руки двоих маленьких зверьков, а Жанна занялась третьим.

– Я вернусь сейчас сюда обратно, – сказал он, – чтобы снять шкуру с убитой самки. Она так великолепна, что ее стоит сохранить.

Таким образом, Жанна Риво приняла на свое попечение троих сирот тигрицы, убитой ее братом.

Уже месяц молодые люди жили на острове или, по крайней мере, на клочке земли, который они считали островом. Два дня назад Жанна стала владеть сломанной рукой, но пока еще несколько неловко управлялась ею.

Оба жилища были теперь совершенно приспособлены к обитанию. Жан спилил бизань-мачту у самой палубы, а марс на фок-мачте обратил в некоторое подобие обсерватории. Мало того: чтобы упрочить положение корабельного корпуса на гряде скал, он умудрился спустить якоря и подкатить под кормовую часть левого борта громадные каменные глыбы, которые сами по себе могли поддержать корабль на его оси.

Так как котлы и машина были совершенно бесполезны, молодые люди использовали их для обустройства. Листовое железо, вместе с тем, которым был обшит форштевень «Сен-Жака», послужило для обивки трех комнат, выстроенных Жаном на секвойе.

В настоящее время дача отвечала всем требованиям комфорта. В ней были три комнаты, помещавшиеся одна над другой и соединенные внутренней лестницей, как и наружной, которая была снабжена веревочными перилами. Жан был творцом всех этих чудес, искусным столяром, он даже сделал самую необходимую, но достаточно удобную мебель для своей виллы.

Жанна каждый день добросовестно исполняла свою обязанность хозяйки дома, расчетливой и осторожной.

Каждое утро, вставая, она спрашивала брата:

– Что ты принесешь мне сегодня с рынка, милый Жан?

Рынком для них служил то лес, то морской берег. Из своих экскурсий молодой человек возвращался, неся в своем ягдташе: сегодня – птицу, завтра – дикого кролика, а при особенно счастливой охоте – вкусного агути или одного из тех маленьких оленей с пятнистой шерстью, которые походят издали на козлят.

Само собой разумеется, что такие дни считались праздником, и провизии хватало по крайней мере на два обеда.

Таким образом, дети не подвергались опасности у себя дома и не боялись умереть с голоду. В кладовой «Сен-Жака» было обилие съестных припасов, и Жан охотился только для того, чтобы разнообразить свой стол, принося то свежего мяса животных, то дичи.

Как только Жанна совсем поправилась, она стала сопровождать брата.

Девушка сделалась отличной матерью для троих сирот, принятых ею на воспитание. Ее «дети» скоро свыклись с новым образом жизни. Сначала им было немного противно питаться сгущенным молоком, которым Жанна делилась с ними скрепя сердце. Но вскоре они привыкли к нему и отлично росли. Миловидность этих маленьких зверьков равнялась их кротости. Они знали свои клички и шли на зов. Один из них был прозван Бархатом, другой – Золотой Шубкой, а третий – Изумрудом, по причине разного цвета их шерсти и оттенка глаз. Детеныши ягуара бегали за своими хозяевами, как щенки, играя и резвясь вокруг них, живя в дружбе даже с бараном и курами.

Но более всего молодые ягуары ласкались к Жанне, которая была их кормилицей, и хотя ласки этих животных иногда оставляли по себе царапины, молодая девушка с восторгом любовалась, как они катаются у ее ног, грациозно свертываются клубочком, стараются грызть предметы, которые им дают, ловят веревочку, мелькающую перед ними, точь-в-точь как молодые котята.

– Теперь ты видишь, – говорила Жану сестра, – что наши воспитанники самые милые сотоварищи, каких можно пожелать.

– Да, – отвечал Жан с оттенком прежнего недоверия, – но только бы они не изменили своим добрым наклонностям.

Итак, жизнь молодых людей, хотя и довольно однообразная, не была, однако, невыносимой. Корабельная, или, скорее, капитанская библиотека, впрочем, не особенно богатая, также доставляла им некоторое развлечение. Они перелистывали найденные там книжки с картинками и ради полезного упражнения вели журнал, описывая день за днем свое времяпрепровождение и украшая свои записки иллюстрациями. Жанна имела талант к рисованию и прилежно воспроизводила окрестные виды и различные сцены.

– Ах, – с сожалением говорил иногда ее брат, – какое несчастие, что у нас нет фотографического аппарата!

– Нельзя же все иметь, – отвечала кроткая Жанна. – Не станем роптать на судьбу, Господь поставил нас в условия, которым многие несчастные позавидовали бы на нашем месте. Впрочем, разве мы не художники? Разве мои кисти и карандаши не лучше всяких чувствительных пластинок фотографов?

Действительно, молодая девушка очень обрадовалась, когда в хаосе своей прежней каюты нашла невредимыми свои альбомы и ящик с красками. Мольберт был сломан однако искусный Жан снова починил его.

Таково было существование Робинзона и Робинзонши. По вечерам, когда с моря дул ветерок, они пили кофе на кубрике, любуясь величественным зрелищем океана. Дети привязали белый флаг к фок-мачте, однако в течение месяца, проведенного ими здесь, только один парус показался на восточной стороне горизонта. К несчастью, он плыл слишком далеко, и бедные путники, заброшенные на необитаемый берег, не были замечены мореплавателями.

– Днем еще можно увидеть наш флаг, – говорил Жан, – а вот ночью…

Он стал печалиться, и однажды Жанна сказала ему:

– А можем мы по ночам разводить огонь на берегу или выставлять фонарь на марсе?

Молодой человек уныло покачал головой.

– Нет, моя дорогая, это не годится. Такая мера была бы, во-первых, опасна для нас самих по причине возможного соседства людей, нравы и характер которых нам совсем неизвестны, а во-вторых, это плохо, потому что здешний берег изобилует мелями, усеянными подводными камнями. И судно, которое неосторожно приблизилось бы к ним, могло бы разбиться об утесы нашего острова.

И Жан прибавил в порыве досады:

– По крайней мере хоть бы мы знали название того места, где находимся!

– Ну, уж это наша вина, – весело возразила Жанна. – Здесь нет недостатка ни в компасах, ни в географических картах.

Жан вскочил при этом замечании, которое сопровождалось веселым смехом.

В тот же день он принялся за дело, измерил высоту солнца, отметил в точности свое положение по сторонам света и мог с безошибочной верностью определить то место, куда забросила их судьба и где Провидение поддерживало их жизнь.