Pierre Maёl. «Robinson et Robinsonne», 1895

© ООО «Издательский дом «Вече», 2014

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2018

Сайт издательства www.veche.ru

– Где мы? – спросила женщина голосом, полным отчаяния.

– В Божьей власти, – спокойно ответил мужчина.

Баркас затерялся в безбрежном океане. Волны кидали его из стороны в сторону, то поднимая, то захлестывая в пучине. В нем находилось пятнадцать человек, которые тесно жались друг к другу. Матросы пали духом и бросили бесполезные весла, болтающиеся теперь в медных уключинах. На скамейках сидели две женщины, юноша лет шестнадцати-семнадцати и девушка, немного моложе его. Морской офицер в форменной фуражке с галуном стоял, скрестив руки, готовый с гордостью встретить смерть. Вероятно, он был капитаном корабля, с которого отчалил баркас. Именно он был тем, кто твердо ответил на жалобный возглас пассажирки.

Лодкой больше не управляли. Ударившей в нее волной снесло руль вместе с рулевым, и теперь этих несчастных, потерпевших крушение, кидало туда и сюда по воле волн.

Вдруг среди оглушительного рева расходившейся стихии послышался другой, характерный шум, сухие удары, заглушавшие все остальное, – яростный вой буранов, разбивавшихся об утесы на берегу. Один из матросов машинально проговорил:

– Земля!

Но он не успел произнести следующее слово. Целая гора водяной хляби опрокинулась на баркас, и он исчез в кипящей пене. Драма пришла к роковой развязке: море поглотило свою жертву. Поверхность страшного водоворота была пуста. Люди без крика пошли ко дну.

Но нет. Море уничтожило не всех.

Одно человеческое существо еще оставалось в живых, продолжая бороться. Чья-то голова поднялась над черной водой и белой пеной. Две мужественные руки судорожно работали, поддерживая молодое, сильное тело. Земля была совсем близко, в исполинские волны врезалась мрачная скала. Руки пловца отчаянно уцепились за нее, он пополз по скользким, липким уступам и с нечеловеческими усилиями добрался до вершины. Тут силы оставили его, и он упал ничком на землю.

Но обморок длился недолго. Море не могло уже добраться до пловца. Под палящим солнцем, лучи которого временами пронизывали последние тучи стихавшей бури и сушили камни, где он нашел спасение, несчастный очнулся. Он добрел до конца усыпанного каменными глыбами перешейка, соединявшего этот мыс со скалистой массой, и увидел перед собой крутой берег, изрытый пещерами и опоясанный местами низменной полосой мелкого песка.

Дальше песчаный берег доходил до зеленой полосы, где легко было различить деревья. У подножия леса блестели лагуны стоячей воды, странно отливавшей и подернутой мелкой рябью; над ними поднимался белый туман от постоянного испарения миазмов. Вот все, что можно было окинуть взором с высоты мыса, по которому с трудом передвигался потерпевший крушение.

Это был не кто иной, как юноша, сидевший в баркасе.

Страшное потрясение, вызванное недавней катастрофой, до такой степени ошеломило его, что в нем заявлял о себе пока лишь один неукротимый инстинкт самосохранения. Благодаря этому инстинкту юноша употребил нечеловеческие усилия, чтобы добраться до берега. Избежав ярости моря, он не избавился от последствий произошедшего. Оказавшись на пустынном берегу, в незнакомой стране, не рисковал ли он погибнуть от голода и жажды, от нападения диких зверей, скрывавшихся в лесах, которые виднелись вдалеке, а пожалуй, и от руки человека больше, чем от зубов лютого зверя? Судьба хотела, может быть, только продлить его агонию.

Выбившись из сил, он опустился на песок, но палящее солнце не дало ему отдохнуть. Земля, высыхая на его теле, исцарапанном об острые камни, невыносимо жгла кожу. Молодой человек встал, тяжело дыша; его мучила сильная жажда, он окинул взглядом печальную местность вокруг. Вода в лужицах в некотором отдалении показалась ему свежей, ключевой. Юноша рванулся туда, охваченный лихорадкой, безумием неутомимого желания. Вдруг к нему вернулась память вместе с сознанием случившегося.

Буря стихала в открытом море, и отлив увлекал громадные волны, которые только что бились о скалу, куда они выбросили несчастного. Теперь они бушевали метров на сто ниже. Продержись баркас еще несколько минут, и он мог бы невредимо пристать к берегу и высадиться в этой уединенной бухточке со всем своим экипажем.

Увы! судьба решила иначе. Из пятнадцати несчастных, бывших в лодке, четырнадцать утонули; только один спасся от гибели по какой-то особенной милости Провидения.

Молодой человек вспоминал то, что произошло. Его веки горели от морской воды и нестерпимого солнечного блеска. Он сложил руки, и слезы ручьями хлынули из его глаз.

– О, мой бедный, дорогой отец! – с громким рыданием говорил он. – Жив ли ты? Не разбилась ли и твоя лодка, как наша? О, моя малютка Жанна, моя дорогая сестра! Ты только что была возле меня, в моих объятиях. Где же ты теперь? Почему Господь не спас нас обоих или не дал нам погибнуть вместе? Тогда мы не были бы разлучены.

Но юноша не двигался с места, продолжая рыдать, сломленный горем, хотя незадолго перед тем он боролся с бурей.

Но вдруг несчастный стряхнул с себя это оцепенение. Обезумевший, потерявший голову, он опять побежал по берегу, к морю, снова погружаясь в жестокую стихию, которая отняла у него все; подвигаясь вперед по мере того, как она отступала, с горькими жалобами и громкими воплями он требовал вернуть ему дорогих существ, похищенных ею.

– Отдай мне моего отца! – кричал он. – Отдай мне мою сестру! Где они?

Море не слушало его, оно, напротив, как будто смеялось над ним, выбрасывая на песчаный берег бесчисленные предметы. То были ящики, куски дерева, обломки снастей, весел, исковерканного железа и меди – доказательства катаклизма, уничтожившего большой корабль, на котором недавно находился молодой путешественник. В каких-нибудь ста или двухстах метрах влево он увидел тела утопленников.

Мальчик остановился, не смея двинуться дальше. Большие птицы, белые и черные: чайки, фрегаты, альбатросы, – с пронзительными криками кружились над трупами, готовые поделить между собой страшную добычу.

Тогда юноша сказал себе, что среди мертвых может оказаться его сестра. А он не мог допустить, чтобы хищные птицы растерзали ее тело, и направился в ту сторону.

При виде человека хищники разлетелись. Тогда он подошел к ближайшему утопленнику и решился взглянуть на него.

Это был капитан. Странное совпадение, рядом лежала женщина, которая последней разговаривала ним!

Жалость и благоговейное чувство наполнили душу мальчика.

Он не мог предать земле останки, но, по крайней мере, хотел защитить их от нападения прожорливых хищников. Вокруг него были только скалы. Он поочередно перетащил оба тела во впадину утеса, которая показалась ему более надежной, затем положил их рядом и, опустившись на колени у ног покойников, сотворил молитву, после чего завалил отверстие огромными камнями. То была, правда, могила на открытом воздухе, но туда уже не могло проникнуть ни одно животное.

После совершения печального обряда им овладело страшное изнеможение. Невыносимый зной, жгучее действие соленой воды, смертельная жажда изнуряли его силы и отнимали энергию. Он чувствовал, что близок к смерти.

Но еще раз его оживила мысль о сестре.

Он подумал о той, чье кроткое личико будет разбито об эту проклятую землю, чьи прекрасные, открытые навек глаза с остановившимся взглядом не увидят больше ни неба, ни нападения отвратительных пернатых. Он не мог выдержать представлявшейся ему ужасной картины. Что было сделано им сейчас для чужих, то он хотел сделать и для сестры.

– О, моя Жанна! Моя Жанна! – плакал юноша. – Я хочу, чтоб и ты покоилась, защищенная от всякого осквернения. Господь, может быть, соединит нас. Пожалуй, и я в свою очередь умру возле тебя.