Тон дракона стал до абсурдности спокойным, но лицо, повернутое ко мне, словно закаменело. А я, переваривая все услышанное, поняла, что еще никогда, как ужасная эгоистка, не смотрела на нашу историю с его стороны. Может быть потому, что просто не думала о нем как о человеке со своими эмоциональными мотивами, ведь он всегда был для меня, как-никак, а все-таки главным злодеем сказки… Но у настоящих злодеев не может быть чувства чести и этой поразительной искренности.

Как я и сказала, у него не было ко мне любовных чувств, даже банального физического желания не особо было заметно. Но был интерес к той, что стала фактически… Красками на серый холст? Он стремился рисовать мною свою картину, он хотел правильных, устойчивых и ярких отношений.

И просил меня поддержать их. Всего лишь поддержать в ответ на все замечательное, что делал для меня лорд на протяжении моего детства. Черт возьми, меня уже должно было бы после всего этого сгрызть чувство вины, однако в памяти все всплывали небесно-голубые глаза.

У погибшего по нашей вине были чистые глаза. Прощают ли так просто убийство невиновного?

Ошарашенная новой информацией, я молчала. Магистр, отвернувшийся к окну, мне казалось, завершил свою исповедь, и я как-то уже начала незаметно собираться вставать и потихоньку уходить.

— Я не жалею, что заставил тебя поплатиться муками совести за ту глупость, Мариабелла, — вдруг прозвучало от него прохладное. — Однако есть момент, который, возможно, изменит твое отношение ко мне в хорошую или плохую сторону.

Вдруг скрипнула ручка двери, прерывая магистра на полуслове. Причем, как мне казалось, весьма важном должно было быть полуслове, так что я едва сдержала стон, когда спустя секундную короткую дробь громогласного стука вошла Нельха.

Уборщица сначала закрыла на автомате за собой одну из открытых ею тяжелых дверей, а уже затем повернулась, ставя ведро со стуком на пол, и заметила присутствующих.

— Ой, — по-старчески забавно-скрипуче выдала она, смутившись. — Вы меня уж простите, сказали срочно прийти, пока тут форточка…

— Не стоит, — на удивление добродушно ответил ей лорд, хотя до этого я, кажется, слышала подозрительно напоминающий раздосадованное шипение звук. Показалось, видимо.

Он сделал несколько широких шагов к своему рабочему месту, подхватил с нее тонкую черную книжку, скорее всего записную, и, кивнув по пути мне, направился к выходу так, что мне ничего не оставалось, кроме как покинуть помещение следом.

За стенами звукоизолированного помещения на нас напал дикий шум бесчисленных коридоров огромной академии, разносимый быстрым густым потоком спешащих адептов. Мой спутник остановился, когда массивная дверь за нами вернулась в свое исходное положение.

— Он… жив, Мариа.

Дракон ушел, как часто он это делал, оставляя меня абсолютно обескураженную стоять и безмолвно шевелить губами, вторя заветным словам. Следовать за ним не было смысла, я и без лишних уточнений знала, что на сегодня наш разговор закончен.

Мой шок медленно сменялся осознанием. Неужели все, что я пережила, было зря, а дракон не в моей сказке все-таки никогда и не был злодеем?

Я избегала дракона. Даже не скрывала этого. Сидела на его паре, как на пороховой бочке, убегала, стоило раздаться первым ноткам звонка, делала вид, что не слышу, если он пытается меня окликнуть и целый день не ходила, а кралась по коридорам академии, опасаясь наткнуться на него. У меня, как и у еще нескольких несчастных, плохо получалось усваивать материал этого предмета, но дело было, конечно, в первую очередь в преподавателе. Хоть таковым магистр Шайкан являлся, бесспорно, хорошим, но недостаточно, чтобы я забыла про его личность. Если два последовавшие занятия, в которых мы пока занимались медитацией и воплощением простейших символов, мне удалось отделаться несколькими замечаниями, то на третье он запланировал заняться первым серьезным плетением и особенно внимательно проследить за отстающими.

Поэтому в этот день я заболела. Тяжко заболела, с высокой температурой и периодическими приступами легкой, но все же лихорадки. Болезнь вызывалась светлым заклинанием "Аристайзиш", выкопанной в самых недрах некоторой, не особо законной магической литературы, которую я захватила с собой из родовой библиотеки Аймитов (всегда считала, что чем запрещеннее знания, тем полезнее ими владеть). Мне повезло. Не имеющая причин подозревать меня, усерднейшую адептку группы, ни разу не пропустившую занятия до этого даже с сильнейшими простудами, лекарша сочувственно помотала головой, выдала зелья, назначила ошибочный диагноз "Белая аноза" и вручила освобождение аж до конца недели.

Да, я бессмысленно оттягивала неизбежное. Да, глупо, по-детски стыдилась смотреть в лицо дракону, боялась резких перемен в наших отношениях. После всего, что узнала из его откровений, после того как Шайкан раскрылся мне, причем как человек, как чувствующий и способный совершать ошибки, даже если это искусственно вызвано последствиями нашей эмпатической связи, я попросту не имела право его ненавидеть. А ненавидеть его было так просто, и оправдывать свою избалованность и эгоистичность этим же удобно.

Я много думала о нем, стала рассеянной, отвлекалась. Тревожно переживала воспоминания из детства, но теперь глядела на сцены со стороны мужчины. А ведь он и правда был удивительно нежен, добр, сдержан только со мной одной. Уважал мою индивидуальность, мягко направлял, тщательно подбирал подарки, лишь бы порадовать свою юную капризную леди. Придраться было сложно.

Больше всего мыслей сводилось, конечно, к шестнадцатилетию. К жестокому наказанию, которое продлилось аж до недавних дней. Я могла думать сколько угодно о том, насколько было жестоко заставлять меня

— Ты уверена, что тебя можно оставлять одну? — обеспокоенно уточнила соседка по комнате, отрываясь от собирания своей сумки. — Я могу отпроситься, а завтра выходные…

Кейра Эвигрис являлась младшей дочерью богатого купца, но без титула. Впрочем, не это ее главная причина обособленности от основной массы аристократичных студентов. С ней мы не то, чтобы дружили, но я знала ее хорошо: она уже относилась к третьему курсу, выбрала любимый светлый целительский факультет и была немного… Скучной. Истинной заучкой, в отличии от меня, вынужденной приспособиться к зубрежкам в силу особых обстоятельств. Чуть горбящаяся, с вечно собранными в простую небрежную косу темно-пепельными волосами и серьезным, придирчивым взглядом, она не притягивала к себе внимания и не вызывала особой приязни. Но несмотря на то, что у нас практически никогда не было тем для разговора, с ней, тактичной в аграрных вопросах и уступчивой, делить помещение было очень даже здорово, так что мы были просто дружелюбными сожителями. Меня приятно удивляла ее забота (возможно, дело было в том, что мое обманчивое состояние выглядело на редкость убедительно-жутко), и сидящая у края кровати Арина так многозначительно ехидно подмигнула, закрывшись от взгляда Кейры пышными пшеничными локонами, что мне стало стыдно. Арина знала о том, насколько "плохо" было мое состояние, а соседка бы ни за что не подыграла (было в ее характере такое вот чрезмерное следование правилам), поэтому мне оставалось только ограничиться муками совести.

— Спасибо, но со мной все будет хорошо, — отчаянно глуша в своей голове голос исходящей ядом совести, слабо кашлянула я и хрипло дошептала: — Ерунда, я выпью лекарство и усну. В конце концов, меня ведь не оставили в лазарете, так что все не так серьезно.

На самом деле не оставили, потому как я долго уверяла, что в комнате мне будет лучше, мол, там много конспектов, спать привычнее. Уступили только потому, что "белая аноза" совершенно незаразна и возникает просто от магического переутомления, которое достаточно часто бывает у первокурсников в период начала практики. Отчасти только из-за факта распространенности недуга лекарша не сильно присматривалась ко мне и не нашла-таки несколько различий между моим заклинанием и настоящей болезнью.