Керкинская академия магических наук брала свое начало в темных тысяча двухсот двадцатых годах, когда разразилась война между белыми и черными магами. Этого, пожалуй, можно было ожидать, если судить по тому, как раньше из года в год передавались предубеждения и неприятия, подкрепляющиеся периодически возникающими на этой же почве инцидентами, между двумя группами адептов разных магий. Довольно короткая, но кровопролитная стычка длилась четыре года, пока маги не поняли, что силы слишком равны, чтобы победила одна сторона. Более того, маги были друг другу нужны. В двадцать пятом году между лидерами и организаторами войны был заключен мирный договор, а на месте сего события, чтобы подтвердить его и повлиять как-то на остающиеся противоречия, построено первое учебное заведение, обучающее магов, способных использовать и светлый, и темный источник. Это было хорошим решением, ведь изначально, по идее, четких ограничений в выборе узкого направление никогда и не было — это выдумали сами маги, возгордившись «своим». Конечно, у всех свои наклонности, и таланты были неравномерны в обеих областях. Поэтому было не так-то просто обучить каждого, однако за прошедшую половину тысячелетия разделений и противоречий не осталось вовсе. Темных и светлых больше нет — есть целители, боевики, некроманты, предсказатели, ведьмы, алхимики, артефакторы, использующие попеременно оба источника.

Всемирно известная элитная академия представляла из себя не просто огромный замок и историческое достояние — все в радиусе пяти миль входило в ее состав. Магазины, дома, четыре музея, мини-библиотеки, корпуса, стадионы, две больницы, морг, поле, озеро, лес. Не показушность это, просто ни один псих не согласится жить рядом с обиталищем сильных, да еще и в процессе обучения, магов. Это был самый настоящий процветающий академический городок. И мы подъезжали к его центру, величественному зданию, объединяющему теоретические занятия адептов, который в данный момент сверкал в лучах полуденного солнца энергонакопительными кристаллами верхушек шпилей башен. Карета — впрочем, можно ли таковой ее считать, если новинка прошлого года полностью лишена лошадей и кучера и ездит на чистой магии? — начала тормозить, и тонкий свистящий звук заставил вздрогнуть. Дверь со стороны мамы открылась, и прохладный воздух месяца сентября ударил в теплый салон порывом ветра с дождливым запахом осени.

После нее пришлось выйти и мне, ежась и кутаясь в шерстяную накидку, надетую поверх строгого темного платья. Раннее утро было темным: неудачно в этот день тучи заволокли небо, грозя хлынуть топящим потоком воды.

Папа молча остановил от уже было сделанного мной шага вперед, кивая на стражников. Ворота были распахнуты, но родителей не пускали. Нам надлежало попрощаться здесь.

Я перевела взгляд на хмурую леди Аймит, до сих пор недовольную тем, что вместо свадьбы дракон принял глупое решение позаботиться о моем высшем, да еще и магическом образовании и, незаметно сглотнув возникший в горле ком, неожиданно обняла ее. Она заметно смягчилась и крепко обняла в ответ.

— Ты переросла меня, — тихонько посмеялась она, отстраняясь. Я натянуто улыбнулась и то же самое проделала с папой, ощущая просящие наружу слезы. На языке был пугающий горький привкус нехорошего предчувствия.

— Учись хорошо, Мариша, — выдохнул банальное отец, и я, уже отстраняясь, почувствовала, как мне в руку аккуратно вложили маленькую коробочку.

Удивленная, я кивнула, спешно пряча ее в карман.

Прощание было коротким и неловким. Мои чемоданы уже унесли, и пришлось под выжидающими взглядами свидетелей нашей, наверняка им надоевшей за много лет одного и того же, бытовой сцены идти вперед. Ворота быстро закрылись за мной, и я видела, как уезжали родные уже сквозь замысловатый узор стальных прутьев.

Так началась новая глава в моей жизни.

Первый семестр, как известно, самый трудный. В моем случае более того — чтобы не отстать от Керкинской программы обучения (выбирать специальность, как оказалось, можно было только со второго года, на первом же акцент ставился на обобщенное развитие и управление темного и светлого источником), я спала две-три ночи в неделе, а в остальное время держалась сплошь на зельях. В нашей группе насчитывалось семьдесят два студента, половина из которых были бюджетниками. Эта же половина практически полностью и отсеялась к празднику леди Зимы. Да, им, поступившим бесплатно, за счет только способностей — сколь бы велики таковые ни были — приходилось сложнее всего, и помимо ума от них требовалась и огромная сила воли. Предвзятость, повышенные требования и тяжелейшие задания, особое отношение к ним как преподавателей, так и согруппников-платников к несчастным видно было невооруженным взглядом, и я даже могла бы посочувствовать, если бы… Если бы по неведомым причинам на меня это не распространялось ровно так же, хотя оплату за меня не просто произвели — вместе с «поощрением» внесли наперед круглую сумму за все семь лет. По итогу вместо того, чтобы наслаждаться студенческими буднями и ходить на пятничные собрания, я, бывало, рыдала над конспектами и дополнительными домашними. Несправедливо…

В коллектив «своего уровня» я не вошла. Не только потому, что вынуждена была прославиться редким ботаником, но и по другой причине. Причина обладала чешуей и преследовала меня много лет, продолжая, незримо, но своими действиями, даже здесь. Инцидент произошел на второй месяц после того, как началась активная учеба и студенты немного освоились.

— Эй, Аймит!

Я, полудремлющая над своим завтраком, вздрогнула и резко подняла голову. На кончике носа осталась частичка каши, но убрать ее я не успела — обладатель нагловатого мужского тенора не менее нагло стер его пальцем, и, честно говоря, я едва удержалась от того, чтобы брезгливо поморщиться, прежде чем самостоятельно салфеткой протереть уже больше след от его прикосновения, чем каши.

Парня звали Маркус. На год меня старше, он являлся старшим отпрыском графства Рейдерского, а по совместительству, что, в общем-то, отнюдь не редкость в нашей среде, обладателем непомерного самомнения. Пару раз мы уже пересекались на светских раутах, но не общались. Встретив мой укоризненный вопрос, он усмехнулся, изогнув толстую бровь, и коротко констатировал:

— Сегодня мой день рождения. Ты приглашена.

Я вежливо улыбнулась, про себя удивившись оказанной чести быть лично приглашенной. Конечно, не то, чтобы я совсем отшельничала — я знала в группе всех хотя бы по имени и фамилии, просто для галочки, и иногда обращалась за помощью с бытовыми вопросами. Или ко мне. Но все привыкли, что я совершенно «негуляющая». Иными словами, скучная. А уж этот активист и вовсе до этого не смотрел даже в мою сторону.

— Прими мои поздравления. Извини, прийти не могу, я…

Но Маркус, грозно скрестив руки на груди и сев рядом, буравя меня раздраженным взглядом, договорить не дал:

— Хватит строить недотрогу, Аймит! — Процедил он раздраженно. — Ты все сильнее смахиваешь на них.

Не скрывая презрения, он кивнул на дальний столик, где сидела объединившаяся компания шестерки оставшихся бюджетников.

— Не унизительно ли для леди твоего положения?

Я задумчиво перевела взгляд с бледного высокомерного лица молодого аристократа на устало улыбающихся чему-то в углу ребятам. Присмотрелась с любопытством. Вон тот, который ближе всех сидит, явно перебарщивает с бодрелкой — энерговосстанавливающим зельем, которое после третьего дня беспрерывного использования дает коже очень желтый оттенок. А та девушка, у которой короткие волосы не влезают ни в один хвост и торчат, словно наэлектризованные — с заклятьем «неморгайка», вызывающим соответственные симптомы. Брюнетка в плаще, надетым навыворот, почти уснула так же, как и я, носом в каше.

Вдруг поняла, что все, что к ним могу испытывать, это солидарность, сочувствие и уважение. А то, что «смахиваю» как-то не унижает вообще. Хотя нельзя было отрицать, что пару недель назад я ходила к ректору за возмущаться такому неподходящему по статусу здесь преподавательскому отношения к Своему Величеству, на что была послана учиться усерднее, если не желаю вылететь, подобно большинству бедных бюджетников. Думаю, он блефовал, но уже неважно. В последнее время со всем этим я смирилась и практически вошла во вкус. Знания, вкладываемые Керкинской программой, и те, что дополнительно входили в зазубриваемые мной, должны были того стоить.