Родимов живой памятник неподкупности, твёрдости и справедливости. Петров знал, что ему таким не стать… Как генерал противостоит всему, что его ломает, Петров не знал, но искренне хотел бы овладеть этим мастерством. К сожалению, в академии лекций о «родимовском методе» борьбы за человечность не дают.

– Стар я стал, – продолжал Игорь Матвеевич, – для этих игр. Честно сказать, Саня, твой бы отец не спасовал.

А я понимаю, что не моё это отныне. Видимо устал. Ты мне вот что скажи – ты уверен, что внешние не взяли его?

– Уверен! Они каждый день ставку повышают за поимку. Вчера мы взяли двоих, я докладывал…

– Да, да… Две разных страны – один интерес. Я вот, что думаю, Саша, проще было Менделееву, Ползунову, они сделали великие открытия, которые изменили мир и которыми можно убивать. Представь себе, что они бы жили сейчас. Что с ними было бы!?

– Думаю, тогда бы самогонка была нашим экспортом наравне с нефтью, – попробовал пошутить Петров, но начальник лишь повёл седой бровью.

– Это если бы мы успели их отбить, Саша! Ты понимаешь!? Я хочу, чтобы наш человек и его ум принадлежал нам! Нашей стране – той, в которой мы родились! Мы должны не дать уничтожить наше достояние, и не дать обернуть это открытие против нас! Я надеюсь, ты понимаешь, значение изобретения нашего Ивана?!

– Конечно понимаю, не сомневайтесь! Наши соседи готовы заплатить за счастливые жизни трех поколений, того, кто выдаст нашего Ваню.

– Ему, надо быть живым! Саша, как сына прошу, ты уж извини, но пойми – это будущее нашей страны! Надо его найти и спасти!

Петров вышел из кабинета и мысли его были далеки от идеалов генерала.

«Какая разница, кто найдёт этого Ваню?! Всё равно это станет доступно всем… Просто кому-то дороже, кому-то дешевле. Всё продается и покупается. Но хорошо бы было, конечно, продавать, а не покупать. Тем более своё. Где ж найдёшь этого Ваню? Небось прячется сейчас в такой берлоге, в такой глуши…»

Ивану выделили место на площади, у входа в подземный переход к вокзалу. Сидя на асфальте и смотря нетрезвым взглядом снизу-вверх на прохожих, он, как сказал Батя, легализовывал свое положение.

Федора сидел рядом и ему, почему-то подавали больше. Этот факт беспокоил новоиспеченного БОМЖа, тем, что даже в таком нехитром бизнесе присутствует конкуренция, но впечатления от попрошайничества – затмевали зависть к лучшим маркетинговым способностям конкурента.

Как оказалось, если наблюдать снизу, люди представляются не такими, как если смотреть на них в упор. У всех мозоли – даже у обаятельных и ухоженных дам. Стертые подошвы и стоптанные каблуки, морщинистые руки, неудобная, рваная одежда, грязные сумки.

Иван упивался новыми впечатлениями и дешёвым пивом… Весь мир виделся теперь по-другому и открывая новые двери мировоззрения, он с удовольствием размышлял:

«Что значит твой дорогой чемодан, если такси не разрешено подъехать ко входу?! А это значит, что он застрянет колёсиком в сливной решётке. И будь ты хоть сотню раз богаче продавщицы Тани, всё равно чемодан понесёшь в руках, а колёсико упадёт в коллекцию уборщиков.

Что значит твой телефон? Да ничего! Ты его сам выбросишь, когда Федора посчитает сколько времени ты подвергаешь свой мозг облучению и как это влияет на потенцию. Что значат твои слова о долге и работе – в желании не подать, а вразумить? Это ты поймёшь – когда увидишь Погона в коляске. Что вся наша жизнь?»

Неизвестный мир полный контрастов словно жернова из картины постмодернистов перемалывал и поглощал Ивана. Этот мир угловатых форм, неуместных окончаний и неожиданных линий не страшил изобретателя, и не мучал. Он казался тем началом, которое многие пропустили, и оказавшись за чертой, люди, не понимая ничего о рождении, бредят продолжением рода, и рождают отпрысков с такой же кастрированной памятью. Но именно здесь – у самой кромки аляповатой мозаики жизни, среди пятен, кусков и разводов видимо ровное, единственно возможное начало.

Ивану хотелось остаться именно здесь – в начале. Он отчетливо понял, что тот дальний, долгий и опасный путь в череду чистых носков, дорогих ресторанов, морских прогулок и полётов в космос его не интересует.

– Уходим! – вдруг, как из-под земли появился Костян и потянул Ивана за руку.

Передвигаться в потоке людей, считающих себя иными, тоже оказалось интересно. Не приходилось извиняться, уступить дорогу и встречаться с изучающими взглядами. Толпа, как единый живой организм расступалась сама собой.

Иван чувствовал себя свободным как никогда. Выйдя на узкую улочку он с удовольствием подмигнул солнцу, единственному не отвернувшемуся от него за всё время пути.

Заметив это движение Костян улыбнулся и чуть замедлил шаг.

«Мы торопимся, бежим, а потом, бац, и нет человека», – вспоминал он недавнего друга, любившего пофилософствовать, – «может ты и не увидишь больше это солнце?!»

Казалось сумерки рождались в помещении старого склада сразу после обеда и клонировались чёрными штрихами вплоть до рассвета.

Тяжёлая дверь плотно закрылась и вошедшие с залитой солнцем улицы совершенно не могли различить в темноте хоть что-то. Не особо напрягаясь о том, как быть и что делать, Иван пришёл туда, где можно поесть и поспать… Его мозг этому не сопротивлялся, а тело уже интуитивно ориентируясь в темноте, расслабленно шло в дальний угол.

– Иван! – позвал Сергей, – Так куда ты говоришь, выбросил свой телевизор?

Иван остановился. Перед глазами кружились пылинки, очертания предметов медленно выступали из мрака.

– В мусор, около театра драмы, на Смоленской…

– А посмотри-ка – это не твой телик?

Иван остановился, тёмный уютный угол был уже в трёх шагах.

«Смешные! Этот телевизор ищут все!», – думал изобретатель.

«Ищут пожарники, ищет милиция*, а они хотят его найти первыми! Ищите! Ищите!»

Заметно шатаясь, Иван обернулся на голос Сергея и невольно вздрогнул от того, за что зацепился взглядом.

На верстаке из грубо отёсанных досок, приспособленном вдоль стены, пропускающей сквозь дыры косые прутики света, стоял он – плоскоэкранный враг.

Иван так и свалился, как подкошенный подсолнух на бетонный пол.

Голоса снова закрутились в непроходимый клубок, и голова опустилась на тёмное дно.

По вопросу научного открытия вселенского масштаба, члены совета Аналога давно не собирались. Где-то на Земле среди миллиардов тел, искорёженных внешним влиянием и внутренними пороками, пробилась искра божественного начала и указала путь к совершенству.

Опасное испытание, данное во благо сильным, не только могло привести к процветанию человечество, растерявшее былую мощь, но и грозило уничтожением, как Земли, так и Аналога.

В зале, украшенным колоннами слева и справа, из центральной части уходили ввысь ступенчатые места, предназначенные для административного аппарата Аналога. Ряды, напоминающие вырезанную треугольником трибуну амфитеатра, заканчивались вершиной – креслом главы совета.

Каждый год, по результатам профессиональной деятельности, избирался новый глава, и он тотчас приступал к обязанностям, а кто занимал этот важный пост, члены совета не знали до следующего собрания.

Проходя к своим местам чиновники с интересом всматривались в фигуру на вершине прогнутого вовнутрь треугольника.

Не удивительно, что сверху на них взирал Бергояров. На прошлом совете, перед голосованием, он, как лев дрался за дополнительные дотации в систему безопасности, в пух и прах разнес обвинение в адрес «Народного фонда Центральной Сибири» и внёс несколько значительных поправок в договор испытания жизнью.

– Не хотел бы я быть на его месте, – занимая место прошептал соседу один из членов совета.

– Я тоже не готов, – согласился худощавый глава отдела молодежи и студентов.

– Мы все рискуем превратиться в такую мумию, – сказал министр спорта, – пока служим народу. Я вот подумываю подать прошение об отставке.