– Да, – покачиваясь ответил тот, – везде. Вся пустошь на границе со священной землёй – это колодец. Он охотится за своими воинами. За мной, за тобой… От него невозможно убежать. Он везде найдет тебя. Только истинные жители окраины могут выжить под его чарами. Чти семью, чти знания, верь свету и может быть выживешь на дне.

Последние слова Билгуун выговорил заплетающимся языком, закатил глаза и рухнул сражённый алкоголем на тела давно уснувших товарищей.

Стараясь опередить мчащуюся галопом на вороном коне Ночь, «буханка» ревела из последних сил, но звёзды безвольно запутались в иссиня-смоляной гриве, равнина прогнулась под черными копытами и только тусклый свет фар, выхватывающий у обочины скрюченные силуэты Обо, дарил надежду на новый день.

В этот раз старик ыхтынеанец раскрыл интересную подробность из прошлого нагов. Словно были они избраны на роль карателей и принимали этот пост в муках и были страдания великими, ибо сколько существовали наги, столько они и были связаны единой эмпатией.

Рьяное осуществление агентом ЦРУ задания Рихарда, заставило предводителя армии партизан покинуть сапфировую пирамиду раньше срока и отправиться непосредственно в Китай. Грубая сила свойственная всем американцам обернулась против самого же предателя. Его элементарно раскрыли на границе. Необходимо было срочно перебросить партизана из умирающего под пытками американца в нового агента.

Подходящая кандидатура нашлась быстро. Непосредственно в самом «Девятом бюро». Закончив с внедрением своего ставленника, взяв такси на весь день, Рихард методично проверял китайскую сеть. Сначала водитель то и дело поглядывал на пассажира, решившего намотать круги из города в город, но в сотый раз, не встретившись взглядом со странным путешественником и не обнаружив эмоций на загорелом лице, прекратил смотреть в зеркало заднего вида и безмолвно следовал указаниям маршуризатора.

Короткое утро сменил длинный июльский день. Городские поры поглотили существ, рождённых когда-то людьми. Хоть каждый из пропитанных ядовитым потом алчности и называет себя человеком до сих пор, день за днём человеческого в Homo sapiens всё меньше. Каменный монстр каждое утро начинает переработку своих обитателей и сейчас этот процесс находится на самом пике рабочего дня.

– Ты как? Отошёл? – спросил Сергей у Ивана.

– Ну, если можно так сказать…

Иван попытался улыбнуться, но раненые губы изобразили кривую ухмылку.

– Я в толк не могу взять, как я чужими голосами говорил? И почему поседел!?

– Наверно это результат сильного стресса, – послышался голос Костяна.

Детдомовец глубоко переживающий потерю близкого друга помолчал и добавил, смущаясь оказанного шестью парами глаз внимания:

– Так бы Петрович сказал…

– Знаешь, что! – вдруг резко вскочил Сергей, – давай, иди-ка ты на точку! Без тебя разберёмся. Чтоб к трём часам, обед был нормальный!

Сергей дёрнул головой, указывая на выход и ещё резче добавил:

– Чё встал, глаза вытаращил?! Иди, работай!

– Когда боги ведут войну, философу нет места, даже если он будет читать библию, боги ухмыльнуться: «Мы всё знаем, мы сами её сочиняли», и продолжат убивать.

Сыч смотрел, как Костян пачкает руки о пыльный пол и сверкая мокрыми глазами натирает лицо и шею. Измазавшись больше обычного, взлохматив русые волосы, сирота не оглядываясь вышел в летний день.

– Я с ним пойду, – не сказал, а отрезал Сыч.

Взяв лежащие на металлическом верстаке жилет и тёмные очки, поспешил за вышедшим другом.

– Что? – гаркнул Сергей, обращаясь к оставшимся.

– Ни чего, – тихо ответил поглаживающий бороду Батя.

Он сидел как всегда у стены, запрокинув голову и прикрыв глаза, как будто так ему открывалась большая перспектива происходящего.

– Просто пацан прав. И про Петровича с его видениями и про стресс… – как будто считывая с покосившейся балки монотонно сообщил Батя.

– Да, прав, прав! Только после смерти Петровича он, как баба ноет! Я в его возрасте…

– Значит не зря Михал Сергеевич и тебя в старики записал… – Батя многозначительно помолчал, дав сказанным словам поглубже зацепить Сергея и продолжил: – Хватит рассуждений. Давай, Ваня, рассказывай, чего ты там натворил, что тебя безопасники разыскивают?!

– Так я ж вчера рассказывал… – удивился Иван.

– Ты вчера нам, только до того места как девицу на экране раздевал, рассказал. Сказал «а» вспоминай весь алфавит!

Иван провёл по лицу ладонью. Оно отозвалось маской боли, породившей такие же болезненные мысли:

«Лицо заживёт, а седина, и открывшиеся способности пародиста, я так понимаю, на всю жизнь».

Если с сединой ещё мог смериться Иван, то разноголосость не давала ему покоя.

«Впрочем, это беспокоит только меня», – улыбнулся он своим мыслям, стараясь внимательнее рассмотреть присутствующих.

На рванье у стены сидел Федора и по его лицу можно было подумать, что он вычисляет коэффициент в уравнении…

«А может и вычисляет?!» – осенила неожиданная мысль Ивана, – «Я же их совсем не знаю. Может и правда этот Федора непризнанный Эйнштейн?»

Погон чем-то смазывал протез и внешне казался отрешенным от происходящего. Но лишь казался. Иван чувствовал всем существом внутреннюю силу, бурлившую за напускной сухостью.

«Не дай бог, оказаться с тобой по разные стороны баррикад. Уходить надо стороной от твоей тропинки», – сделал вывод изобретатель.

Сергей, видимо, ровесник Ивана сидел у ящика, заменившего прежний стол и то поглядывал на избитого гостя то, глядя на ржавую дверь, перебирая пальцами, хрустел костяшками.

«Тёмная лошадка», – определил статус Сергея для себя Иван, – «вроде и обычный, а что-то есть такое, как в стороже на стоянке, приходящим не машины сторожить, а калымить. И все знают, что он может сдать в аренду автомобиль и всех всё устраивает».

– Значит про магазин на диване? – спросил Иван.

– Да, – тихо подтвердил Батя, которого Иван ещё не смог раскрыть для себя, – рассказывай дальше.

– А можешь разными голосами? – вдруг спросил над самой головой Ивана, неслышно подошедший Погон.

Иван от неожиданности вздрогнул и ящик под ним жалобно скрипнул.

– Нет… – Иван понял, что физически ощущает исходящую от этого человека угрозу, но взял себя в руки и повторил громче:

– Нет, не могу! Не знаю, как это произошло!

– Ты рассказывай, как можешь, – вкрадчиво сказал Сергей.

– В общем, как могу, – перевёл дыхание изобретатель и мысленно сказав себе: «Будь, что будет! Куда мне деваться? На нары? В психушку?» – продолжил рассказывать об открытии, изменившем жизнь.

– Так… Потом я лёг спать. Вернее, я хотел уснуть, и лёг в кровать, но не смог и задремать. В голове крутились мысли о том, что у меня появилась возможность изменить мир. Я вспомнил о завтрашнем прямом эфире с нашим губернатором, – Федора звонко хихикнул, – и весь остаток ночи провёл в приготовлении к этой трансляции.

Утром отпросился с работы и стал ждать. В двенадцать часов я включил телевизор. На экране рябила плешивыми пятнами из-под удаленных палаток наша площадь Советов, а голос за кадром приглашал задавать вопросы по телефону. Потом появилась студия с флагом на заднем фоне. Парамонов уселся в кресло напротив блондинки корреспондентки. И началось «развешивание лапши»: про улучшение сельского хозяйства, про счастливое детство наших детей, про повышение пенсий, про… Короче… Слушал я, а говорить не хотелось. Хотелось задушить эту гадину – жирную, лживую мразь! И с каждым словом всё больше и больше хотелось! Тут блондинка сказала, что есть телефонный звонок. Его вывели в эфир и звонивший спросил:

– Как Вы решаете проблему безработицы на фоне отсутствия крупных госпредпреятий?

– Отмечу, что в этом году, – говорил губернатор, читая по бумажке, лежащей перед ним, – количество безработных снизилось на восемь процентов.

Тут я уже не выдержал и сказал:

– Они просто сдохли от голода!