– Хватит ныть, Гуляева, – жёстко сказала Карина, которая в общении с близкими ей людьми не особо стеснялась в выражениях. – Сделаем мы твоего бывшего конкретным Потерпеловым. Я сказала. И вообще, когда ты вернёшь свою фамилию?

– А ты? – вопросом на вопрос ответила Маша.

Тыква звонко рассмеялась.

– Я, Машка, печальная вдовица. Потом, у меня сын – Зацепин. Братва не поймёт. Ты же, киса, весёлая разведёнка. И потом, Гуляева – звучит реально лучше. Уж больно жертвенная у твоего Вадика фамилия, так и просится чтоб её… его… Ладно, творческая ты натура, я с этим чмом сама как-нибудь разберусь.

– Только без насилия, – взмолилась Маша.

– Обижаешь, подруга! – подмигнула Карина. – Мы ж с тобой интеллигентные дамы, кляча ты старая.

Тогда Маша не придала большого значения словам Тыквы, решив, что та, как настоящий друг, просто поддерживает её и утешает в присущей себе манере. Как жестоко она ошиблась, полагая, что Карина может бросаться словами!

Пожалуйста, результат на лицо – её бывший муж и ещё вчера удачливый президент банановой республики «Парагвай» сегодня превратился в падшего духом нищего алкоголика. Нда… Потерпелов. Словно в подтверждение мыслей, Маша услышала жалобный голос Вадима:

– Мона, дай коньяку, а?

– Не дам, – твёрдо ответила она. – Не кисни, что-нибудь придумаем. В конце концов, Карина Зацепина – моя лучшая подруга. Я с ней поговорю.

– Боже, – застонал Терпилов, – ну о чём ты с ней будешь говорить?! У нас же контракт! Его нужно выполнить. Мона, это бизнес! Понимаешь? Твоя Карина пошлёт тебя куда подальше, и правильно сделает. Я бы сам на её месте требовал… Господи, ну за что мне всё это, а?

– Значит, есть за что, – тихо проговорила Маша и поставила на стол бутылку с остатками коньяка.

Терпилов прикончил пузырь и отключился. Заснул прямо за кухонным столом, положив голову на руки. Маша прикрыла форточку, забрала перерисованную иллюстрацию, погасила свет и вышла, осторожно затворив за собой кухонную дверь. Вернувшись в комнату, взглянула на часы. Без пяти два. Неужели прошло всего три часа?

Розовая бумажка, всё ещё остававшаяся на ковре, в слабом свете торшера мерцала серебристо-чёрными буквами: «ЗАВТРА В ЭТО ЖЕ ВРЕМЯ. ПАРОЛЬ – ЦОК».

Предо… Кто же он такой-то и что ему надо, чёрт побери?

Маша после событий сегодняшнего вечера уже ничему не удивлялась, потому, прочитав записку, только и подумала – завтра так завтра. Она уселась на диван, подвинула к себе старенький дисковый телефонный аппарат и набрала номер Карины.

Гудков через пятнадцать с того конца провода раздалось сонное:

– Алло?

– Карин, извини, что так поздно. Это я.

– Гуляева, да ты сбрендила. На часы смотрела?! – крикнула в трубку Зацепина.

– Слушай, не ори, а? Соседей перебудишь, – уставшим голосом проговорила Маша.

– Каких соседей, киса? У меня ж свой дом.

– Точно, прости…

– Эй-эй-эй, подруга? Да у тебя что-то стряслось? – голос Карины изменился, теперь в нём чувствовалась тревога. – Ну-ка, выкладывай быстренько.

– Хорошо… – Маша собралась с мыслями, чтобы отбросить переполнявшие её чувства. – Терпилов у меня.

– Ночью? Вы что, помирились? – не очень искренне удивилась Тыква.

– Ой, вот только не надо строить из себя принцессину целкость, – возмутилась Маша. – Скажи честно, это ты его развела? На кактусах?

В ответ раздался радостный вопль:

– Что, уже?! Ну, подруга, порадовала. А я ещё не в курсе. Ура, моя текила сработала! Да-а, ради такой новости стоило разбудить. Мерси тебе, дорогуша.

– Слушай, Карин, зачем ты с ним так, а? Это ведь жестоко, – в Машином голосе звучала горечь.

– Жестоко? Да ты сбрендила, цыпа! Не помнишь, что я тебе летом обещала? – вот теперь Карина удивилась всерьёз. – Этого ублюдка прилюдно высечь мало, а ты жалеешь, что он лишился своего поганого бабла. Вспомни-ка, сколько лет это чудовище тебе нервы трепало? Знаешь, Гуляева, я тебя не понимаю.

– А вдруг он на себя руки наложит? – неуверенно проговорила Маша.

– Кто? Терпилов? – оглушительно рассмеялась в трубку Тыква. – Я тебя умоляю! Более циничного козла я в жизни не встречала. Вот увидишь, этот подонок отделается лёгким испугом. Ну и, конечно, потерей бизнеса. Который теперь мой. Мой! А твой разнесчастный Вадик – скользкий, как недоваренный угорь. Машка, не переживай за него. Просто поверь мне: он этого не стоит. Ты даже не представляешь, как меня обхаживал, чтобы контракт для себя повыгоднее состряпать. Нет, об этом тонким творческим натурам типа тебя лучше не знать. Иначе совсем расстроишься.

– И т-ты… – у Маши задрожал голос.

– Дура! – вновь воскликнула Карина. – Да я с твоим Терпиловым по нужде на одно поле не выйду. Ты ж в курсе, что он в интересах своих тёмных банановых делишек перетрахал всех старых дев из налоговой и санэпидстанции? Нет, Машка, так настоящие мужики себя не ведут. Покойный Прицеп хоть и был порядочной свиньёй, но до того, чтобы калечить и так скукоженные душонки несчастных одиноких тёток, не опускался никогда. Постреливал, мерзавец, направо и налево, это было, взятки распихивал – признаю, но ради бананов совестью торговать? Увольте. Поэтому мы к вам на свадьбу и не пошли. Зацепин после одного дельца Терпилова знать не хотел. Грохнул бы, если б не ты со своей чёртовой любовью. Пожалел урода. Так что, Гуляева, ты ему жизнь однажды уже спасла.

– Да? Узнаю много нового, – прошептала раздавленная известиями Маша.

– Не рыдай, старуха! – попыталась ободрить её Карина, почувствовав напряжённое состояние подруги. – Всё, что ни делается – к лучшему. Теперь этот упырь, лишившись своих капиталов, отвянет от тебя навсегда. Неужели ты не этого хотела?

– Не знаю, – пожала плечами Маша. – Наверное, этого… Всё равно жалко. Человек же.

– Человек? Опять двадцать пять! – с раздражением воскликнула Тыква. – Машка, найди себе приличного мужика. Пусть, не богатого, но нормального. Слышишь, нор-маль-но-го! А Терпилов пусть идёт торговать бананами в уличную палатку. И хватит о нём. Вообще, мы с тобой сто лет не виделись. Приезжай-ка ты в субботу ближе к вечеру в Репино. Шашлычков сварганим, посплетничаем. Если задержусь, звякну охране, предупрежу, чтоб тебя впустили. А хочешь, в городе тебя подхвачу?

– Ну…

– Подковы гну. Всё, в субботу во второй половине дня звоню, и едем ко мне, – Карина смачно зевнула. – Ну давай, отбой, а то завтра вставать рано. Да! И Терпилова своего жалеть прекрати, он мизинца твоей левой ноги не стоит. Договорились?

– Договорились, – попыталась улыбнуться почти успокоившаяся Маша.

– Вот и славно, киса. Целую.

– Спасибо, Карина. Пока.

Трубка ответила гудками.

«Вот так всегда – звонишь ей, чтобы отругать, а она всё с ног на голову переворачивает, и, как ни странно, оказывается права, – думала Маша. – Зачем мне беспокоиться о Терпилове, когда он всю жизнь поступает, как распоследняя сволочь? Прозвище тоже выдумал – Мона… Точно я ему картина. Интерьерная единица. Тоже мне, ценитель живописи. Тыква редко ошибается. Вадик обязательно выкрутится. Устроится в какую-нибудь контору менеджером, подсидит коллег, трахнет бухгалтершу, кинет шефа… К чёрту всех! Не моё дело. Пусть хоть в дворники идёт. Или в водопроводчики, по профилю».

Она отмахнулась от навязчивых мыслей. Пора спать. Завтра в десять надо быть у заказчика.

Маша расправила никогда не складываемый диван, скинула кимоно и прыгнула под тяжёлое ватное одеяло. Выключив торшер, сладко потянулась и, свернувшись калачиком, мгновенно заснула.

И опять ей ничего не снилось.

Терпилов ушёл неслышно. Утром в кухонном воздухе витал напоминанием о его ночном присутствии лишь слабый запах алкогольного перегара.

Весь день пролетел в бегах.

Сначала надо было закинуть в издательство готовые иллюстрации к «Хиромантии» и получить денежку. Потом слетать в гараж – отец просил посмотреть сцепление. У каждого свои причуды, и так повелось, что старенькую гуляевскую «пятёрку», на которой родители в сезон ездили на дачу, аж с десятого класса ремонтировала Маша, увлёкшаяся в то время от нечего делать автомеханикой и даже – был такой грех – подумывавшая поступать в транспортный институт.