– Ну что, – ехидно спрашиваю, – в первый раз говорящую колбасу видишь? Интересно?
Сказал так, и пожалел моментально, потому что наш научный работник сознание потерял и как стоял, рот разинув, так и рухнул на пол. Теперь-то я его понимаю. Это ж какой стресс человек перенес, ты представь?!
Дальше, конечно, все нормально было, а то бы я, как сам понимаешь, с тобой здесь сейчас не сидел. Стойкий народ, все-таки, эти научные работники. Повалялся Николай какое-то время в обмороке, а потом в себя пришел. Куда деваться, не помирать же в одних трусах имени освобожденной женщины востока на грязном полу. Мне тогда страшновато было – а ну, как очнется, схватит меня и в окно вышвырнет от греха подальше. Ничего, пронесло. Интерес, наверное, оказался посильнее страха.
Очнулся, в общем, Колюня, поднялся с пола, кряхтя тяжело, видимо, головой ударился не слабо. Кто ж виноват, что ковра мягкого и пушистого в комнате нет? В общем, на диван уселся, взгляд свой безумный в мою сторону направил и шепчет что-то довольно тихо, так, что я и расслышать-то не могу. А потом, то ли голос потерянный нашелся, то ли первобытный ужас свой перед неоткрытыми наукой явлениями превозмог, позвал меня.
– Эй, – произнес, – колбаса… Ты взаправду говорящая, или это я тихонечко тронулся?
– Взаправду, – отвечаю. – Я уникум в своем колбасьем роде. Сам только сегодня понял.
На этот раз без обмороков обошлось и без истерик психических.
– Ну ладно, – говорит, – коль, взаправду. Чего только на свете не бывает. Кино я недавно смотрел. «Человек-амфибия» называется, так Макарыч говорит, что на реальных фактах основано.
– Человек, – переспрашиваю, – кто?
– Амфибия, – поясняет. – Это значит, что под водой жить может. Жабры у него плюсом к легким, вот… Как у рыбы… Слушай, колбаса, а ты чем говоришь? Рта-то у тебя я чегой-то не заметил.
– Не знаю, – отвечаю, – самому интересно. Молодой я еще, только сегодня на свет белый, можно сказать, явился. Многое мне еще понять надо, многое узнать… Поможете?
– Попробую… Да, колбаса, видимо не прокопченая ты, не все гены в тебе умерли, а то бы откуда разум-то возник? И не простой разум, а, я бы сказал, философский. Твои рассуждения послушаешь, над жизнью начнешь задумываться… Слушай, а тебя не из человечинки ли сделали? Слышал я от нашего сторожа, что от многих неугодных КГБ – есть такая зловещая организация – избавляется по-дикому. Говорил, будто лагеря и ссылки – это цветочки еще… Может и вправду, философа какого антисоветского на колбасу пустили?
– Не знаю, – говорю я, – возможно. Иначе, откуда я такой взялся? Подумать надо… Извините… э-э…
– Николай. Можешь звать просто Колей. И давай без фамильярностей, на «ты», договорились?
– Ага, просто Коля, очень приятно. А я – просто Сервелат. Я представлялся уже, но ты, наверное, не помнишь.
– Слово «просто» не говори. Обращайся – «Коля». Ладно? А то, «просто Коля» – звучит как-то смешно. Как в фантастической кинокомедии про роботов.
– Хорошо, Коля. Тогда я – Сервелат. Тоже без «просто». Я б себе имя другое взял, но, как ты понимаешь, выбора не было.
– Понимаю. Его, выбора, никогда в серьезных вещах нет… Как жить теперь будем, Сервелат? По-старому уже вряд ли получится, а по-новому я еще не пробовал. – Николай выглядел растерянным. Видимо, многое в его голове переменилось с тех недавних пор, как он меня встретил.
– Подумать надо, – отвечаю, – такие вопросы быстро не решаются. Я бы, Коля, на твоем месте, смысл в жизни-то поискал, с целью-то определиться б пора уже. Вот я, например, человеком быть хочу, а смысл вижу в устройстве твоей личной жизни.
То ли смешное я чего сказал, то ли Николай сам что-то вспомнил, но захохотал он так, что я думал – потолок обвалится. А когда истерика эта, мною непредвиденная, кончилась, Коля, икая изредка, и говорит:
– Давай-ка, брат Сервелатушка, спать. Устал я за неделю. Над твоим очеловечиванием и устройством моей жизни завтра подумаем. Утро вечера мудренее. Тебя в холодильник положить или здесь останешься?
– Положи, – говорю, – напугал ты меня про недокопченость. Вдруг и впрямь протухну. Не хотелось бы. Жизнь-то только начинается.
Ночь я провел в холодильнике. В полном одиночестве. Не протух, но замерз. Вспомнил даже про цепочку какую-то, про которую в лаборатории говорили, что, мол, погибнуть может она от мороза. Но сколько я не ворочался, никакой цепочки, Леша, я на себе тогда не нашел. Серьезным морозом, правда, тоже не обеспокоился. Не было его. Поэтому успокоился и заснул. Снов в ту ночь не видел. Видимо, тоже устал. Еще бы, столько нового узнал, столько событий пережил. Я скажу тебе, Алексей, что прошедший день этот, пожалуй, был самым насыщенным днем в моей жизни. Поэтому подробно так его и описывал. Ты не переживай, дальше легче будет.
Вообще, как я понял, колбаса обладает некоторыми преимуществами перед людьми. Одно из таких преимуществ я уяснил на следующее же утро, когда Николай вытащил меня из холодной неуютной постели и положил на кухонный стол. Итак, преимущество следующее: колбаса не нуждается в еде.
Коля варил в алюминиевой кастрюльке овсянку на воде, объясняя мне при этом, что данный продукт обладает рядом полезных свойств. Во-первых, овсянка быстро и… довольно надолго утоляет голод. Во-вторых, стоит недорого. В-третьих, хранится долго. А в-четвертых, «геркулесом» называется, что возбуждает в человеке любознательном тягу к истории. Вот ты, Леша, знаешь, кто такой Геркулес? Да? И я знаю. Значит, мы с тобою любознательные.
Честно говоря, доводы Николая меня убедили довольно слабо, потому что когда он глотал свою хваленую овсянку, недобро так на меня косился, а рука его несколько раз инстинктивно к ножу тянулась. Я уж пугаться начал за жизнь свою, но верил, что дружба дороже. Разве можно друга съесть, как ты думаешь?
Мне кушать не хотелось. Я думал, что просто аппетита нет, но Коля объяснил, что мне это и не надо совсем. Я и так жить могу… До поры, до времени…
Позавтракав, Николай начал строить планы на день. Точнее, пересматривать их в связи с переменившимися обстоятельствами.
– Ну что, Сервелат, делать будем? Чем займемся?
– Давай, – говорю, – человека из меня делать. И интересно, и необычно, и полезно, опять же, для современной науки.
– Экий ты быстрый, – смеется. – Как же я из тебя человека сделаю, когда суббота? Институт закрыт. Лаборатория на сигнализации. Можно, конечно, со сторожем за бутылку договориться, но бутылку купить надо, а у меня денег нет. Тебя, брат, сначала исследовать надо, прежде чем превратить тебя в кого-то приличного. И то не факт, что получится. Таких опытов в мире еще не было, понимаешь? Я ж не папа Карла, чтоб ножичком из тебя Буратино колбасного выстрогать.
– Кого, – переспрашиваю, – выстрогать?
– Ну, куклу живую, – отвечает со смехом. – А классно было бы! Но это, брат, только в сказках возможно. В жизни все сложнее гораздо. Одним ножиком нам с тобою не обойтись. Да и без помощников мне с твоей проблемой не справиться. Придется мужикам рассказывать – Сане и Макарычу. Вот хохма-то в понедельник будет, когда я им тебя покажу! Нет, ты представь только!
А потом помолчал немного. Соображал, видимо, что-то. И вдруг как хлопнет ладошкой со всей дури по столу.
– Не пойти ли нам в гости, Сервелат Николаич? Как ты думаешь? Неплохая, на мой взгляд, идейка, а?
– В гости? – с огромным сомнением отвечаю. – А меня там не съедят?
– Что ты, братишка! В том доме, куда мы пойдем, на тебя даже внимания не обратят. Как на еду, я в виду имею. Ну, так идем?
– Как скажешь, Коля. Ты хозяин – тебе решать. Слушай, а ты чего меня Николаичем назвал?
– Да, так, – отвечает, – к слову пришлось. Хотя… Почему бы и нет? Считай, что я тебя усыновил. Не против?
– Нет, – говорю откровенным признанием ошарашенный, – не против. Наверное, за, даже. Хреново сиротой быть. У тебя, кстати, Николай, родители-то есть?
– Есть, сына. Да не здесь. В деревне на Псковщине живут. Летом, если все нормально будет, съездим. Здорово там, речка чистая, лес… Э-эх. Ладно, я сейчас оденусь, и двинем. Полежи пока.
