Вдова старая-престарая была, заболела и умерла.
Старший брат и думает:
— Я мать кормил, уж избу-то мне присудят.
Говорит брату:
— Давай разделимся.
У того детей пять и у другого. Позвали они соседей, они говорят:
— Избу Кузьме и корову Кузьме.
Больше и делать нечего.
Поставили младшему худую хатенку. Стал он жить так уж худо: обносился весь, ведра худые, заткнутые, жена плачет, дети плачут. Ни пить, ни есть, ни обуть, ни одеть. Он подумал, подумал:
— Пойду, удушусь.
Взял обрывок веревки и пошел.
Жена увидела:
— Куда ты взял? На ней и так пять узлов, места целого нет.
Он решил:
— Пойду утоплюсь в Антошкином пруду, место там крутобережное.
Подходит он, глядит — пароход там.
— На нашей реке в жизни пароходы не ходили, а теперь вот едет. Подъезжает пароход, на нем девица красоты неописанной, спрашивает:
— Ты зачем здесь?
— Топиться.
— Я не разрешу, как так?
— Дома есть нечего, у меня дети кричат.
— Знаю, знаю. Я тебе сейчас чашку брошу, ты придешь домой, детей вышли, пусть погуляют. Поставь чашку на стол и скажи: «Чашка, чашка, корми!».
Вернулся он домой и говорит:
— Ну, Марья, нехай ребята пойдут погуляют.
Сам чашку на стол поставил:
— Чашка, чашка, корми!
Батюшки! На столе заявляются и пирог, и щи, и каша, и мясо. По-крестьянски все и даже лишнее.
Жена повеселела. Голод-то не тетка, а когда вся середочка полна — краюшки играют.
Вот пошла она на другой день к колодцу. А сноха уж там, жена брата старшего, что пожиток-то присвоил, тут как тут и насмехается:
— Что это ты, Марья, весела? Может, хлеба-соли вдоволь ела?
— Лучше тебя обедали. Муж чашку принес. Так ту только поставишь, так тебе все будет — и пирог, и щи, и каша, и чего захочешь.
Та не стала воду черпать, с пустыми ведрами побежала:
— Кузьма, Кузьма, брат-то разбогател. Говорят, у них там чашка какая-то. Поди узнай да попроси.
Вот он приходит:
— Здорово!
— Здорово!
— Кум, ты, говорят, чашку добыл. Мы ведь свои люди, так мы сочтемся. Мы вот крестницу просватали, дай чашку, хоть гостей покормить, утром принесем тебе.
Утром принесли, они поставили на стол ее.
— Чашка, чашка, корми!
А нет ничего. Жена заругалась:
— Простофиля ты, больше ничего.
— Правда, пойду утоплюсь.
Идет, а пароход-то, вот он, здесь уж. На нем девушка стоит:
— Ты зачем?
— Топиться.
— Дома есть нечего, у меня дети кричат.
— Да есть же у вас, я же тебе чашку дала.
Он рассказал ей:
— Вот дал брату — подменил брат. Теперь дети голодные. Жена плачет, ругается. Утоплюсь.
— Ничего. Я — Доля твоя, это ошибка моя, я прозевала. Чашка — пустое. Я дам тебе рубль целковый. Придешь домой. Дети пусть пойдут погуляют. А ты кинь рубль жене — будет два, она кинет тебе назад — будет четыре. Полмешочка накидаешь, на первый случай и хватит нужду поправить.
И бросила рубль целковый на песок. Он поднял. Приходит домой:
— Доля рубль дала. Отошли детей гулять.
Дети ушли.
— Ну, запри дверь, садись.
Накидали они с полмешка серебра. Он на базар поехал, купил жене сапожки хорошие, коротай[23] новый, платок французский.
Она за водой приходит, а сноха и говорит:
— Это что же ты так разоделась? Али кум воровать научился? Небось, трудом праведным не наживешь палат каменных.
— Как же. Не воровали и не будем. У нас рубль теперь есть волшебный, мужу Доля дала. Теперь мы богатеи, как наш барин.
Энта все бросила, ведра схватила и домой.
— Кузьма, Кузьма, смотри, жена Ивана к колодцу пришла — коротай новый, полсапожки новые, платок французский, как богатей пришла, словно Христос вырядилась. Брат-то разбогател.
Кузьма приходит, полбутылки взял.
— Решил проведать.
Сели, выпили оба, об деле заговорил.
— Моя баба видала куму, у брата хорошо, во все новое. Говорит рубль у вас тут какой-то. Так ты дай мне его, я завтра принесу.
— Нет, не дам. Вон чашку вам дали, так вы ведь не отдали, подменили.
— Чашка! Кабы у — вас одних брали, а то ведь по всем соседям собирали. Может, и перепутали, кому отдали. Вот ведь грех! Разве их приметишь.
Ну, дал он ему рубль.
Пришел он домой. Накидал с женой мешок серебра. А рубль подменили и отдали ребятам, чтоб те дяде передали:
— Ванька, отнеси, отдай.
Уж тем деньги потребовались: ребятишкам обувка, одежка. Бросил рубль, а его не прибавляется. Загоревал он:
— Пойду утоплюсь.
Идет, а пароход уж стоит. Девушка спрашивает:
— Далече собрался?
— Топиться.
— Да что ж ты? У тебя ж рубль есть.
— Да обманул брат. Утоплюсь, не буду жить.
— Нет, нет. Я Доля твоя, и ошибка моя.
Сказала и бросила сумку на песок.
— Возьми сумку. Вбей в избе гвоздик, повесь. Ребята пусть гулять пойдут, а ты скажи: «Сума, дай ума!».
Когда достаточно будет, скажешь: «Сума, хватит ума!»
Вот пришел он домой.
— Нехай дети погуляют.
Он вбил гвоздик, запер дверь:
— Сума, дай ума!
Оттуда выскакивают шесть солдат и один ефрейтор. Вытаскивают кнутища из-за голенища. Размотали кнутища и давай их (бедного брата и его жену) катать. Чуть до смерти не забили.
— Сума, хватит ума!
Солдаты замотали кнутища на кнутовища, сунули за голенища и опять в суму попрыгали.
Они отлежались, поотмылись маленько, переночевали.
Жена за водой пошла.
— Ну, как поживаешь?
— Ничего, лучше всех. Теперь и барин не так богато жить будет. У нас скоро будет и лошадь, и корова, слуги и кучер. У нас сумка такая, что лучше всех заживем. Всем того желаю, но тебе-то вряд ли, больно баба-то хороша.
Энта даже ведра бросила.
— Кузьма, Кузьма! Они опять вон как живут. У них все есть. Они хочут покупать и лошадь, и корову и все. Как наш барин живет. У них сумка какая-то есть.
— Надо идти.
Приходит.
— Брат, говорят, у вас какая-то сумка есть. Дай мне на день.
— Так вот, кум, как дали вам чашку — не отдали, рубль — тоже.
— Так ведь чашка нашлась, принесли соседи, и рубль принес я.
— А? Ну, давай. Вот тебе сумка. Придешь, прибей на гвоздике. И скажи: сума, дай ума! В ней секрет таится — все пригодится.
Вот пришел, гвоздь забил, сказал. Как выскочат шесть солдат и один ефрейтор. Выхватили кнутища из-за голенища, размотали кнутища и давай их (богатого брата и его жену) катать, чуть до смерти не забили.
Тут соседи услышали, двери сломали. Один сынишка прибежал.
— Дядя Ваня, тятьку с мамкой забивают до смерти.
Он прибежал, только в сенца вошел и говорит тихо:
— Сума, хватит!
Ну, солдаты смотали кнутища на кнутовища, сунули за голенища и попрыгали в сумку.
Ну, тут народ их пообмыл, они отошли маленько.
— Кум, возьми суму!
— Ну, я без нее обойдусь. Нехай у тебя будет.
Да с тех пор Иван да Марья и зажили. Я недавно у них была, мед-пиво пила, пряниками заедала.
Сказка вся, а присказка будет завтра, после обеда, поевши мягкого хлеба.
АЛИМ-РАЗБОЙНИК
В некотором царстве, в некотором государстве, не помню когда и в какие годы, на пригорке у реки, собирались старики. Разговор такой вели…
Муж с женой жили, трудолюбивые они были. Ну, за нуждою в люди не ходили: у них и своей хватало. Детей у них не было. Он зимой ульи долбил, колодезные иструбы[24] рубил. А в воскресные дни у него были капканы — на охоту ходил: ловил зайцев, хорей. А с ранней весны погреба, колодцы рыл. Его так и звали: «колодезник». Он самый лучший колодезник был потому, что знал секрет, — где близко вода, а где далеко. Вот приходят к нему:
