— Детоньки, миленьки! Не вы ли скот выпустили?

Солдаты помолчали-помолчали да опять просят:

— Дай же, бабушка, поесть нам!

— Возьмите, детоньки, кваску да ломтик хлеба: будет с вас!

И вздумала старуха похвалиться, что провела их, загадала загадку:

— А что, детоньки, вы люди бывалые, всего видели. Скажите-ка мне: ныне в Пенском, Черепенском, под Сковородным, здравствует ли Курухан Куруханович?

— Нет, бабушка!

— А кто же, детоньки, вместо его?

— Да Плетухан Плетуханович?

— А где же Курухан Куруханович?

— Да в Сумин-город переведен, бабушка!

После того солдаты ушли. Приезжает сын с поля, просит есть у старухи, а она ему:

— Поди-ка, сынок! Были у меня солдаты да попросили закусить, а я им, дитятко, загадала загадочку про петуха, что у меня в печи; только они отгадать не сумели.

— Да какую ты, матушка, загадала им загадку?

— А вот какую: в Пенском, Черепенском, под Сковородным, здравствует ли Курухан Куруханович? Они не отгадали. «Нет, — говорят, — бабушка». — «Где же он, родимые?» — «Да в Сумин-город переведен». А того и не знают, что у меня в горшке-то есть!

Заглянула в печь, ан петух-то улетел; только лапоть вытащила.

— Ахти, дитятко, обманули меня, проклятые!

— То-то, матушка, солдата не проведешь, он человек бывалый.

НИКИТА КОЖЕМЯКА

Около Киева появился змей. Брал он с народа поборы немалые: с каждого двора по красной девке. Возьмет девку да и съест.

Пришел черед идти к тому змею царской дочери. Схватил змей царевну и потащил ее к себе в берлогу, а есть не стал: красавица собой была, так за жену себе взял. Полетит змей на свои промыслы, а царевну завалит бревнами, чтоб не ушла.

У той царевны была собачка — увязалась с нею из дому. Напишет, бывало, царевна записочку к батюшке, навяжет собачке на шею, а та побежит, куда надо, да и ответ еще принесет. Вот раз царь с царицею и пишут царевне: узнай, кто сильнее змея.

Царевна стала приветливей к своему змею, стала у него допытываться, кто его сильнее. Тот долго не говорил, да раз и проболтался, что живет в городе Киеве Кожемяка — тот и его сильнее. Услыхала про то царевна, написала к батюшке: «Сыщите в городе Киеве Никиту Кожемяку да пошлите его меня из неволи выручать».

Царь, получивши такую весть, сыскал Никиту Кожемяку да сам пошел просить его, чтобы освободил его землю от лютого змея и выручил царевну.

В ту пору Никита кожи мял, держал он в руках двенадцать кож. Как увидал он, что к нему пришел сам царь, задрожал от страху, руки у него затряслись, и разорвал он те двенадцать кож. Рассердился тут Никита, что его испугали и ему убытку наделали, и сколько ни упрашивали его царь с царицею, не пошел выручать царевну.

Вот и придумали собрать пять тысяч детей малолетних, — осиротил их лютый змей, — и послали их просить Кожемяку освободить всю русскую землю от великой беды.

Пришли к Никите малолетние, стали со слезами просить, чтоб пошел он супротив змея. Сжалился Никита Кожемяка, на сиротские слезы глядя. Взял триста пудов пеньки, насмолил смолью, весь обмотался, чтобы змей не съел, да и пошел на него.

Подходит Никита к берлоге змеиной, а змей заперся и не выходит к нему.

— Выходи лучше в чистое поле, а то и берлогу размечу, — сказал Кожемяка и стал уже двери ломать.

Змей, видя беду неминучую, вышел к нему в чистое поле. Долго ли, коротко ли бился со змеем Никита Кожемяка, только повалил змея. Тут змей стал молить Никиту:

— Не бей меня до смерти, Никита Кожемяка. Сильней нас с тобой в свете нет. Разделим всю землю, весь свет поровну: ты будешь жить в одной половине, а я в другой.

— Хорошо, — сказал Кожемяка, — надо межу проложить.

Сделал Никита соху в триста пуд, запряг в нее змея, да и стал от Киева межу пропахивать. Никита провел борозду от Киева до моря Кавстрийского.

— Ну, — говорит змей, — теперь мы всю землю разделили.

— Землю разделили, — проговорил Никита, — давай теперь море делить, а то ты скажешь, что твою воду берут.

Въехал змей на середину моря. Никита Кожемяка убил и утопил его в море.

Никита Кожемяка, сделавши святое дело, не взял за работу ничего, пошел опять кожи мять.

ИЛЬЯ МУРОМЕЦ И СОЛОВЕЙ-РАЗБОЙНИК

Скачет Илья Муромец во всю конскую прыть. Бурушка-Косматушка с горы на гору перескакивает, реки-озера перепрыгивает, холмы перелетает.

Доскакали они до Брынских лесов. Дальше Бурушке скакать нельзя: разлеглись болота зыбучие, конь по брюхо в воде тонет.

Соскочил Илья с коня. Он левой рукой Бурушку поддерживает, а правой рукой дубы с корнем рвет, настилает через болото настилы дубовые. Тридцать верст Илья гати настелил — до сих пор по ней люди добрые ездят.

Так дошел Илья до речки Смородиной.

Течет река широкая, бурливая, с камня на камень перекатывается.

Заржал Бурушка, взвился выше темного леса, и одним скачком перепрыгнул реку.

Сидит за рекой Соловей-разбойник на трех дубах, на девяти суках. Мимо тех дубов ни сокол не пролетит, ни зверь не пробежит, ни гад не проползет. Все боятся Соловья-разбойника, никому умирать не хочется…

Услыхал Соловей конский скок, привстал на дубах, закричал страшным голосом:

— Что за невежа проезжает тут, мимо моих заповедных дубов? Спать не дает Соловью-разбойнику!

Да как засвищет он по-соловьиному, зарычит по-звериному, зашипит по-змеиному, так вся земля дрогнула, столетние дубы покачнулись, цветы осыпались, трава полегла. Бурушка-Косматушка на колени упал.

А Илья в седле сидит, не шевельнется, русые кудри на голове не дрогнут. Взял он плетку шелковую, ударил коня по крутым бокам:

— Травяной ты мешок, не богатырский конь. Не слыхал ты разве писку птичьего, шипу гадючьего. Вставай на ноги, подвези меня блинке к Соловьиному гнезду, не то волкам тебя брошу на съедение.

Тут вскочил Бурушка на ноги, подскакал к Соловьиному гнезду. Удивился Соловей-разбойник, из гнезда высунулся.

А Илья, минуточки не мешкая, натянул тугой лук, пустил каленую стрелу, небольшую стрелу, весом в целый пуд.

Взвыла тетива, полетела стрела, угодила Соловью в правый глаз, влетела через левое ухо. Покатился Соловей из гнезда, словно овсяный сноп. Подхватил его Илья на руки, связал его крепкими ремнями сыромятными, подвязал к левому стремени.

Глядит Соловей на Илью, слово вымолвить боится.

— Что глядишь на меня, разбойник, или русских богатырей не видывал?

— Ох, попал я в крепкие руки; видно, не бывать мне больше на волюшке!

Поскакал Илья дальше по прямой дороге и наскакал на на подворье Соловья-разбойника. У него двор на семи верстах, на семи столбах, у него вокруг железный тын, на каждой тычинке по маковке, на каждой маковке голова богатыря убитого. А на дворе стоят палаты белокаменные, как жар горят крылечки золоченые.

Увидала дочка Соловья богатырского коня, закричала на весь двор:

— Едет, едет наш батюшка Соловей Рахманович, везет у стремени мужичишку-деревенщину.

Выглянула в окно жена Соловья-разбойника, руками всплеснула:

— Что ты говоришь, неразумная! Это едет мужик-деревенщина и у стремени везет нашего батюшку — Соловья Рахмановича!

Выбежала старшая дочка Соловья — Пелька — во двор, ухватила доску железную весом в девяносто пуд и метнула в Илью Муромца. Но Илья ловок да увертлив был. Отмахнул доску богатырской рукой: полетела доска обратно, попала в Пельку, убила ее до смерти.

Бросилась жена Соловья Илье в ноги:

— Ты возьми у нас, богатырь, серебра, золота, бесценного жемчуга, сколько может увезти твой богатырский конь, отпусти только нашего батюшку, Соловья-разбойника.

Говорит ей Илья в ответ: