Чтобы этого не случалось, старый лекарь научил меня особому способу дыхания. Так, со временем, меня перестали волновать царапины, и пару раз я даже досмотрела до конца, как он заклеивал разбитые брови и скулы святошам после драк. Все налаживалось. Но однажды моя работа у лекаря закончилась раз и навсегда, благодаря письму в чёрном конверте, которое я нашла в Архиве, куда меня по-прежнему носила основная работа.

– Эй, ты как? – голос Безымянного вырывает меня из воспоминаний.

Он приглядывается, убеждается, что я крепко стою на ногах и не собираюсь рухнуть в обморок, проходит чуть вперёд и тянет меня за рукав. Мы движемся дальше. Минуем очередной тоннель и оказываемся в огромной пещере, где стены и потолок теряются в темноте, и трудно понять, где у неё начало, а где конец. На пути громадный вертикальный монолит. Навскидку метров шесть на десять. Вход в Башню?

Горло сжимается, становится трудно дышать, но не только от страха: воздух вокруг густой и влажный, хотя нет ни единого источника воды. Капли воды на чёрном камне, как ни странно, собираются концентрическими кругами. Слышится далёкий гул, будто где-то шумит сильный поток.

– Давай кое-что проясним, – требую я и останавливаюсь в нескольких шагах от монолита. – Я не вернусь в Аллидион. Лучше останусь здесь.

– Здесь? – удивляется Безымянный, едва сдерживая смех. – Хочешь к веренкам на обед? В качестве закуски?

Он прикладывает к плите руку, стряхивает капли, они на миг повисают в воздухе. Что не так с этим местом? Я подхожу, хочу убедиться, что мне не показалось и ловлю себя на совершенно безумном желании – остаться и что-то искать. Но что? Зачем?

– По-твоему, лучше вернуться и хлебнуть яду? – я смотрю на капли, парящие перед носом. Они завораживают.

– По-моему, лучше скорее свалить отсюда, – только и успевает пробормотать святоша, перед тем как на наши головы обрушивается поток холодной воды.

Монолит исчезает, мой попутчик дёргает меня за руку, и мы проскакиваем в следующий тоннель.

– Хорошо, что балахон не успел промокнуть, – радуюсь я, стараясь удобнее пристроить цепь, которая всё ещё болтается на руке и мешает.

– Да нет, плохо, – Безымянный морщит нос и с усмешкой наблюдает, как я выжимаю косы, чтобы вода не стекала за шиворот. – Помыться тебе бы не мешало.

Ничего себе комплимент! Конечно, мне пришлось сегодня побегать. Но и он цветами не пахнет. Хотя дело вовсе не в нас, в этом месте чувствуется лёгкий душок мертвечины.

– Это твой дохлый веренк воняет, шнод! – только сейчас обращаю внимание, что он прихватил с собой тушу убитой им твари. Зачем? Странный он. – Как выберемся, пойдём разными путями.

– Не побоишься? Или ты хорошо знаешь лес? – он проходит чуть дальше в тоннель, оборачивается.

Теперь в его голосе нет издёвки, скорее так говорят с детьми, когда пытаются донести до них важность ситуации.

– Какое тебе дело? – смотрю на дохлого веренка. Из открытой пасти до самой земли свисает длинный раздвоенный язык и болтается в унисон с конечностями. – Зачем ты его взял? – вздрагиваю: до чего уродливое создание, никогда таких не видела.

– Какое тебе дело? – передразнивает святоша. – Может, я его съем.

– Фу! Ну, ты и шнод, – отворачиваюсь. Святоша хохочет.

Зелиг приносил всякую дичь из-за стены обители: из шестёрки Доверенных именно он жил в нашем южном секторе, и его добыча всегда выглядела милой и пушистой, хоть и дохлой, а он бахвалился перед девчонками, какими хитростями поймал «клыкастого пушка» или «неуловимого прыгуна». Названия этим «изворотливым и опасным» тварям он, похоже, придумывал сам. Но особое внимание святоша уделял балахону из шкуры тёмно-синего феруса. В историях, как он в одиночку победил зверя, свернув ему шею, всегда менялись детали. То у него был нож, то огромный тесак; иной раз он одолевал зверюгу голыми руками, или загонял в капкан собственного гениального изобретения. Но, по-моему, ферус издох, слушая его истории, от безысходности и тлена бытия. Тем не менее невысокий кудрявый блондин, четырёх десятков лет от реинкарнации, привлекал женскую половину красочным враньём, чудными безделушками вроде бус и заколок, и льстивыми комплиментами. И тот факт, что в обители приветствуется лишь платоническая любовь, Зелига не останавливал. Он позволял себе то, что не разрешалось другим. А ещё ему не давала покоя моя связь с дикарём, которого он привёз для опытов. Зелиг бесился, когда я назвала его жалким выпендрёжником. Не забуду его злорадство, когда он поймал меня на платформе, и когда Макс бросил меня с ним. От воспоминаний щемит в груди, что-то острое, душащее. Скотина Макс!

Отвратительный смрад заставляет отвлечься от мыслей о Зелиге. Не исключено, что мы скоро увидимся вновь, и уж в этот раз я постараюсь сбить всю спесь с его похотливой рожи. А пока путь приводит нас с Безымянным в прямоугольный коридор, испещренный ровными рядами мелких отверстий, будто их вырезали нарочно. Здесь нет мха, паутины, желе из слизняков; нет тварей, свисающих с потолка. Всюду нерукотворная чистота, только запах отвратительный. Дохлятина, не иначе. Я прикрываю нос капюшоном, потому что с каждым шагом вонь становится сильнее.

Перед нами широкие ступеньки вниз, а в конце тоннеля призрачно маячит бледное пятно. Неужели выход, и тоннели не ведут в Башню? У меня перехватывает дыхание. Я тороплюсь к ступенькам, чтобы проверить, но святоша хватает меня за запястье и указывает на площадку впереди:

– Стой! Там что-то убивает животных. Ясно? Но, – он отпускает мою руку и усмехается, – если хочешь, иди.

Фонарь не способен осветить весь коридор, только край, и в зоне видимости пол усеян скелетами и трупами веренков, и незнакомых животных. Вот и источник отвратительной вони.

– Там может быть выход! – я всё же не решаюсь шагнуть вниз, и думаю, как продолжить путь.

– Там он и есть. И это не Башня, как видишь, – скалится святоша, видимо, рад, что нашёл доказательства обратного.

– Но здесь всё на неё похоже. Я думала, тоннели ведут в обитель. Ты знаешь, что это за шнодовы тоннели?

– Без понятия, – он спускается по ступеням, проходит на самый край, поднимает с пола ближайшую тушку облезлого зверька за хвост, как тишину вдруг нарушает гулкий щелчок, словно включился механизм.

– Может, не стоит трогать дохлятину? – я настораживаюсь и оглядываясь по сторонам, на всякий случай отхожу подальше, но Безымянный остаётся. – Пойдём отсюда, а?

– Мечтаешь вернуться обратно? – святоша вдруг зашвыривает тушку в темноту и внимательно следит за её полётом. Больше ничего не щёлкает. – Я тебя разочарую. Все тоннели похожи на Башню, но с обителью никак не связаны.

– Есть и другие? – я снова чувствую, что хочу исследовать их все. Странное, идиотское желание, видимо, вызванное тем, что я провела жизнь взаперти. Иначе не объяснить. – Тоннели, как на той карте? Выходит, она настоящая?

– Точно не выдуманная, – Безымянный вглядывается в темноту, что он пытается там увидеть?

Вдруг тишину прорезает свист и звонкий металл сыпется на каменную плитку дождём. Что за ерунда? Это оно убивает животных? Едва звук стихает, Безымянный, чуть заступив за крайнюю ступеньку, тянется за очередной тушкой. Снова щелчок.

– Оно опять включилось, – припоминаю нечто подобное из древних книг, спрятанных в обсерватории. Там говорилось про механизм, который реагирует на движение. – Ловушки – обычное дело для охотников. Вопрос только – на какого зверя эта?

Безымянный подбирает и бросает другого дохляка, начинает считать вслух. На десяти повторяется свист и звон железного дождя.

– Десять секунд, чтобы добежать до просвета, – вздыхает он, и ненадолго задумывается, заложив руки за спину. – Бегаешь быстро?

– С тяжёлой цепью на руке не особо, – взмахиваю рукой и грохот звеньев эхом отражается от стен.

Святоша молча вынимает кусок проволоки из кармана, который, видимо, остался от электрохлыста, хватает меня за руку и быстро расправляется с замком, словно ключом. Не ожидала. Думала, повозится, а я подразню.