– По-твоему, я об этом не подумала? У нас нет выбора. Так что ищи выход, – отталкиваю Макса и шагаю дальше.

Нечего терять время. Выберемся за аллидионскую стену и посмотрим, почему нам врут и не выпускают.

Если Мир безопасен, его хватит на всех. Неужели удастся увидеть его вживую, вдохнуть, почувствовать? Ведь устаревшие тексты и выцветшие картинки, каких полно в Архиве, не передают чувств, запахов и масштабов, и, конечно, молчат о людях извне. Доверенные ещё хуже. Они бывают за стеной, но делятся впечатлениями лишь с разрешения главы Совета, которая всегда против: «Не на что там смотреть. Нечего там делать. Команда в лесу столкнулась с ферусом, а это опасный хищник. Бедняги еле ноги унесли».

Мало кого волнует, что кроме них, наблюдателей, все мы заперты здесь навечно, а жалкий клочок земли за стенами едва ли пригоден для жизни. Как мы докатились до этого? Что стало с планетой? Ответов нет ни в Архиве, ни здесь, в Башне. Кроме одного – такова воля Демиургов.

Аллидион религиозен, у нас все живут по уставу, по часам, по велению высших. Но в огромном мире наверняка найдутся места, где нет святош, где можно управлять собственной жизнью и выбирать: когда лучше спать, а когда молиться; соглашаться ли с мнением наставника или нет.

Уверена, за пределами обители станет ясно, что случилось с миром и кто запер нас; почему людям с материка к нам нельзя, почему нам врут, что их нет. И если узнаю, что нас водят за нос, докажу это всем.

– Я не помню той грёбанной жизни за стеной! – вырывает меня из мечтаний Макс, и я понимаю, он просто боится идти в неизвестность. Я тоже боюсь.

– Вспомнишь. Мастер Гиллад ведь обещал, как увидишь что-то знакомое из прошлой жизни, память вернётся, – беру его за руку, пытаясь успокоить, хотя сама верю в это с трудом.

Макс прожил в Аллидионе целый год, но даже настоящего имени не вспомнил. Отголоски прошлого плавали в его уме, как рыбы-светляки в пруду – вот она мигнула огоньком, и тут же исчезла, а попробуешь ухватиться, выскользнет. Это мучило его, сводило с ума, и Макс всё больше задумывался о побеге.

– Кем же я был раньше, что Совет меня так боится? – он останавливается и поворачивается ко мне, но я вижу лишь силуэт. – Я старался жить по уставу, выполнял указания святош, но Совет всё равно искал повод от меня избавиться.

Поначалу мне тоже это казалось странным, ведь Макс принёс много пользы: оказалось, он интуитивно разбирается в механике, в самых сложных поломках. Даже мастера становились в очередь, чтобы наблюдать за его работой. Но Совету не нравилось, что чужаку не составляет особого труда разобрать сложный замок в покоях Верховного.

Как-то раз мы таким способом забрались в палату Совета. Копались в засекреченных письмах, читали скучную переписку про болячки старейшин, искали правду: почему нас не выпускают за пределы обители? Есть ли другой выход, кроме Башни? Не нашли. Попались. Макс взял вину на себя, а святоши только этого и ждали.

– Думаешь, дело не в твоём прошлом? Откуда им о тебе знать?

– А разве можно приговорить человека к смерти только за то, что он чужак? И всего-то прочитал переписку о том, что хочет Верховный на завтрак! – от негодования в голосе Макса раскаляется воздух. – Думаю, есть что-то ещё! – рявкает он и бьёт кулаком в стену.

Вдруг часть её исчезает, и из открывшегося пространства выскакивают искры. Мы с Максом синхронно замираем. Я бы порадовалась первым проблескам света, но помню, что ничего не следует трогать и настораживаюсь. Всё, что здесь хранится – священно, неприкосновенно, таинственно и опасно.

Любопытным придётся посвятить таинству Демиургов жизнь и дослужиться до высшего ранга. Но такое не по мне. Ждать двести лет раскрытия сомнительных тайн я не собираюсь. Поэтому смотрю на них прямо сейчас, и ловлю себя на разочаровании.

Ничего божественного, очередной обман. Искры, больше похожие на светлячков, вовсе не стремятся освещать нам путь, они появляются из стен, вьются вокруг, разлетаются, как насекомые. Начинают ускоряться, метаться, сталкиваться, вспыхивать; мы с Максом шарахаемся, но искры постепенно упорядочиваются, выстраиваясь концентрическими кругами. Образуется знакомая картина, напоминающая звёздную систему. Вот теперь я теряю дар речи. Отскакиваю от полыхающего пламенного шара, чтобы не обжечься, и узнаю Астру – наше светило. Семь разноцветных шариков-планет катятся вокруг. Как такое возможно? Точно, как на карте древнего тома по астрономии: большие, маленькие, средние, с кольцами и спутниками. Скорее научное отображение звёздной системы. Хотя выглядит и правда божественно, и хочется коснуться маленькой планеты.

Определённо, Демиурги побывали здесь и оставили след на Эйдосе в виде Башни, пары тысяч людишек и обители для них. Заперли нас. Запретили выходить. Теперь, втихаря попивая маваар, наблюдают, как мы толкаемся в нашем крошечном мирке. Для чего им такое развлечение? Им, Демиургам – высшим существам, живущим в космическом просторе, невидимом смертным тварям. Они либо играют с нами, либо давно позабыли.

Древние «Запреты и догматы» архивариусы переписывали столько раз, что информация могла измениться. Поговаривают, будто Совет приложил к этому руку специально, чтобы управлять обителью. Придирчивый читатель изредка находит нестыковки, но боится попасть в немилость. Лишь некоторые нарушают правила, ведь ничего плохого не случается. Главное, делать это тайно. Как и мы с Максом. Только такая таинственность напрягает и быстро утомляет.

– Святые шестерёнки! – Макс первым приходит в себя. – Это нормально? Или…

Мимо его поцарапанного носа проплывает Эйдос с двумя спутниками – четвёртая планета от Астры. Не удивлюсь, если на этом крошечном шарике можно разглядеть и нас. Но обойдёмся без подробностей. Мало ли.

– Или. Просила же ничего не трогать! – я толкаю его в плечо.

Так бы и дала затрещину, но неловко поднимать руку на здоровенного детину. Макс хмурится, слишком нервный сегодня, ни разу не видела его таким. Хотя сама не лучше – всё-таки опасное дело мы затеяли.

Стоим в полном замешательстве, молчим. Над нами, песчинками, звёзды образуют галактики и туманности, возводя вокруг бесконечный эфир Вселенной. Макс, вопреки замечаниям, протягивает руку, чтобы коснуться мерцающей точки, проверить, реальна ли она, но та отскакивает, ускользает. Другая, третья, да и остальные, не стремятся к контакту с созданием из плоти и крови. Звёзды вдруг разлетаются, как мыльные пузыри по ветру и хаотично отскакивают будто от невидимых стен.

– Пора сваливать, – спохватывается Макс, дёргая меня за рукав. – Пока можем.

Тут он прав. Позорный суд, флакон с ритуальным ядом – вот каким может стать итог. Даже для меня. От одной мысли холодок скользит по спине и сердце начинает колотиться, как после утренней пробежки по аллидионскому лесу. Макс хмурится и озирается в поисках выхода. Благодаря звёздам становится видно единственный коридор, из которого мы сюда забрели, и мы возвращаемся. Несколько серебристых искр оторвались от миниатюрной вселенной и парят за нами, будто преследуют.

Комната с космосом быстро остаётся позади, светящиеся треугольники появляются теперь на полу и ведут дальше. Возвращаются матовые стены коридора, изъеденные геометрическими узорами и незнакомой вязью, полумрак и лёгкая химическая дымка, не похожая ни на что. Ощущение, будто мы внутри свёрнутого трубочкой, догорающего свитка. Тусклый голубой треугольник, наконец, указывает на длинный коридор и приглушённый свет являет нам винтовую лестницу в конце.

– Да неужто! – радуется Макс, резко останавливается и разворачивается.

Я с размаху врезаюсь носом в его плечо.

– Дерьмо баркачье! – потираю ушибленное место.

Из тени вырисовывается физиономия моего спутника, бледная из-за подсветки, но довольная. На жёсткие скулы падают отросшие завитки волос, он быстро сдувает их. В чёрных, как космос глазах, сверкают искорки – страх сменился привычной хитринкой. Кажется, я даже вижу свой конопатый нос.