– А я и не боюсь, – вру, гордо задрав нос, чтобы остаться при шпильках, но не понимаю, какое дело этому шантажисту? – Мне нечего скрывать. Я просто бродила по Башне, искра сама меня нашла. Сходи туда и увидишь. Ты же слышал на этом спектакле, что всё дело в Башне?

– Меня интересует то, что было на самом деле, а не враньё для всех. Ясно? – Безымянный оборачивается и задерживает взгляд на двери, словно торопится или слышит кого-то. – Выкладывай, раз тебе нечего скрывать.

Наверняка Батья-Ир приставила охрану. Потому и не побоялась напихать мне шпилек в волосы.

– Не веришь во вмешательство Демиургов? – усмехаюсь я и тоже таращусь на дверь, будто жду, что она откроется и поманит на свободу.

– Ещё не решил, – святоша снова поворачивается ко мне, из-под капюшона виднеется заросший подбородок. Жаль, не видно всего лица, нельзя наблюдать за реакцией.

– Вот как? Интересно. Если расскажу, сделаешь кое-что для меня? – я тоже умею ставить условия. – Мастер Гиллад болен, и я хочу его увидеть, перед тем как… Ну, ты понимаешь.

Не могу произнести это вслух, как и назвать настоящую причину интереса. Мастер Гиллад справится и без меня. Мне бы выйти отсюда.

– Это против правил, – отрезает святоша.

– Обсуждать с тобой артефакт тоже. Понимаешь, Мастер Гиллад мне как отец. Или мать, – я пытаюсь точнее выразить своё отношение. Ведь настоящих родителей ни у кого из нас нет, и о том, каково их иметь, мы узнаём из книг. Но есть люди, которых мы любим, и о ком заботимся. – Ты хотел бы успеть попрощаться с тем, кого любишь?

Безымянный замирает, вдруг встаёт, выпрямляется, и кажется, собирается уйти. Но остаётся, и заложив руки за спину, смотрит на меня сверху. Я жду его решения как приговора.

– Услуга за услугу, – решается он. – Рассказывай и показывай.

В обмен на возможность свалить отсюда, не жалко рассказать. Но чего этот жрец так интересуется артефактом? Остальные в ужасе шарахались и радовались, что в их светлые головы не пришло глупой затеи прогуляться по Башне.

– На «показывай» мы не договаривались, – замечаю я, но лишь потому что он всё равно ничего не увидит. Нужен дневной свет. – В Башне были искры. Живые светляки или электрические, без понятия. Летели за мной до самой вершины, а там шёл дождь, и одна из них вдруг бросилась на меня и ужалила. Сначала было красное пятно, но потом под кожей появилась странная геометрическая выпуклость, и Батья-Ир сказала, что это артефакт Демиургов. Мастер Гиллад решил, что оно меня убьёт.

Поглядев на дверь, жрец снова усаживается напротив меня. В висках стучат барабаны, ведь от его решения зависит моя жизнь. А пока она болтается на волоске.

– Показывай, – настаивает он и протягивает руку.

Но дверь вдруг приоткрывается и в келью заглядывает святоша – охранник. Моего гостя отзывают, и дверь за ним, разумеется, запирают. Дерьмо баркачье! Снаружи внимательный сторож, а значит, без посторонней помощи не обойтись, но я не поняла, придёт ли жрец, чтобы выполнить обещание? Глупая мысль, ведь ему придётся отвечать перед Советом. Он не позволит сбежать, поскольку на суде упоминалось, что важно вернуть артефакт в Башню.

Брожу кругами в ожидании чуда. Ни один святоша не станет помогать, всё нужно делать самой. Время за маленьким окошком больше не тянется как липкая паутина, а несётся со скоростью кометы, и сумрак уступает место ночным светилам, которые по непонятной причине не позволяют любоваться даром Демиургов под узким лучиком света. Я подхожу к двери. Чтобы не транжирить время попусту, старательно ломаю шпильку за шпилькой о замок. Факт, что я его не открою, становится очевиден после пары попыток, но дурацкая человеческая натура требует пытаться и не отступать. Глупо надеяться, что именно в следующий раз непременно повезёт. Но в следующий раз я понимаю, что сломала последнюю и шанса больше нет. Обломки выскальзывают из вспотевших пальцев, и ощущение, будто меня похоронили заживо, обретает чёткость. Стены давят со всех сторон, я напрасно до заноз царапаю крышку гроба, сдираю кожу на пальцах, наивно полагая, что сбегу.

Отсюда не выбраться.

Очередной грохот ключа в замке вырывает меня из глубин размышлений, и я готова бежать хоть сейчас, придушить любого вошедшего цепью от оков и выскочить. Но дверь лишь слегка приоткрывается, и в келью вталкивают подставку с едой. Прекрасно. Святоши вспомнили, что в их клетке животное, которое нужно кормить, или решили порадовать перед смертью жратвой. Отпихиваю. Пусть набивают свои желудки, мне тут кусок в горло не лезет, мне выть хочется.

Брожу, пытаюсь открыть оковы обломками заколок. На одной руке это удаётся, замки у браслетов не такие сложные, как у двери. Только вторая остаётся в плену и освободить её уже нечем. Хотя этого вполне хватит, чтобы треснуть по башке охранника или любого вошедшего святошу. Вот это мысль! Не похоже на меня. Не люблю драк, хотя мне случалось драться с Булкой. Глупый спор. Покатались по полу, она насела сверху, пытаясь меня раздавить, и сломала мне два ребра. Я обиделась и рассказала наставникам, что она ходит в оранжерею к Кочану. Справедливость восстановилась, когда им обоим влетело, но потом совесть замучила.

Сажусь под дверью, караулю. Руки дрожат. Долго никто не идёт, но я постепенно успокаиваюсь. Всё равно сбегу. Надеюсь, книжных познаний о природе Эйдоса хватит, чтобы выжить на материке. Ведь я прочитала все книги, по которым Доверенные готовят подмастерьев, и знаю, как разжечь костёр и определить север.

Даже не замечаю, как мысли уносят в дремоту, а оттуда в необыкновенный город из башен. Он снова вспыхивает, как молния в небе, рассыпается на молекулы и пыль затмевает небо. Всё во мне обмирает. Но обстановка вдруг меняется: незнакомое помещение, меня держат за руку – тёплая ладонь, кожа такая необычная, бархатистая, тёмно-серая…

Вскакиваю то ли от кошмара, то ли от случайного скрипа двери. Последняя деталь сна никак не уходит. Такого ещё не было. Видения, о которых говорила Батья-Ир? Тру глаза, пытаясь убрать наваждение, и вдруг в поле моего зрения вырисовываются очертания святоши. Я вспоминаю о задуманном, интуитивно замахиваюсь и со всей дури бью его железным браслетом, целясь в голову. Он вскрикивает, замирает, схватившись за лицо. Я выскакиваю из кельи и бросаюсь в ближайшие кусты. Тенью шмыгаю в глубину сада и проверяю, не бежит ли кто следом. Руки трясутся, ноги подкашиваются. Даже не знаю, кого я ударила, сторожа, заглянувшего забрать еду или жреца, который интересовался артефактом. Надеюсь, любой из них это переживёт. А мне надо спасаться.

Ночная мгла старается окутать обитель, но две луны редко позволяют Аллидиону погрузиться в полный мрак. Свежий воздух будоражит ноздри и проветривает мозги. Я почти на свободе, осталось лишь незаметно проскочить к саду, а такой неожиданно светлой ночью это будет не просто.

Стараюсь держаться теней, почти не дышу, проскакиваю к кухне, где мигом ныряю в густую зелень, чтобы отдышаться. Прижимаюсь к стене, стараюсь не попасться любителям пожрать ночью, которые орудуют на кухне, в надежде утащить пару-тройку бутербродов и спереть бутыль вина. Хотелось бы слиться с общей массой, накинуть капюшон и притвориться одной из счастливых святош, но пока на мне белый ритуальный балахон, я выделяюсь ярким пятном. Снимать его некогда и сложно, слишком навороченная конструкция из кучи тряпок. Поэтому приходится держаться в тени.

Так я выбираюсь к каскадам висячих садов. В темноте виднеются тени раскидистых деревьев, луны – Близнецы серебрят остроконечные макушки благоухающих cибр. Глубоко вдохнув, я ныряю в гущу стволов, укрываюсь в густых зарослях и оказываюсь в темноте. От всей этой суеты становится жарко, в висках стучит. Чувствую, что в куче тряпья я скоро сварюсь.

Малейший шорох листьев под ногами заставляет вздрагивать, нестись сломя голову, не чувствуя, как цепляюсь одеждой за ветки, как спотыкаюсь о корни и обдираю руки. Мне срочно нужен свет, и я нахожу его в оранжерее. Тусклый блеск неоновых хвощей делает это влажное место спасительным островом. Я забиваюсь в угол между стеклянной стеной и стеллажом с инструментами, пытаюсь отдышаться, прийти в себя, прислушаться. Пульс зашкаливает. Куда дальше? Как найти то самое место в тёмном лесу? Пока думаю, прислушиваюсь. Погони вроде нет, для садовника слишком рано или поздно, ведь я понятия не имею, который час. А вот его серый балахон, висящий на вешалке, сгодится, чтобы прикрыть мой яркий наряд. Прячусь под ним. Теперь я как раздутый многослойный овощ капура. Становится ещё жарче, но зато спокойнее.