Нужно бежать. Куда? В Башню и броситься с платформы вниз головой?

Площадь и люди быстро остаются позади, гомон толпы смолкает, едва конвой проводит меня через мост. Мир мутной полосой плывёт перед глазами. Я ничего не вижу, не слышу и не чувствую, словно меня поместили в огромный воздушный шар и тянут на верёвочке. Лишь надеюсь, что сейчас подует спасительный ветер, вырвет меня из цепких пальцев обители и унесёт подальше. Но вместо этого снова оказываюсь в келье и думаю, как выкрутиться при условии, что это невозможно. Ищу лазейки.

Сёстры бормочут нелестное о моих умственных способностях. Что следовало, а что не следовало делать, и как доблестная Батья-Ир пыталась помочь мне, недостойной. Их слова хлещут пощёчинами, но я не обращаю внимания, голова занята другим. Доверенные как-то говорили, что нашли дирижабль в пустошах. Речь, конечно, шла о старой машине, но в любом случае предшественники каким-то образом выходили отсюда. Должны быть ворота или хотя бы маленькая дверца. Может, под одним из обвалов?

– Ну хватит уже, – Мирим отталкивает обеих сестёр и обнимает меня тощими, как палки руками.

Сколько бы я ни пыталась его откормить, всё такой же костлявый. Но хотя бы живой, силы прибавил и по росту меня догнал.

– Береги себя, – всё, что получается сказать.

Хочется обнять в ответ, но мешают оковы. Слова не идут, мыслей нет, кроме как о способе выкрутиться.

– Ты переродишься и вернёшься, а я расскажу, что случилось, – по бледным щекам мальчишки катится слеза.

– Тебе не позволят, – треплю его лохматую русую макушку, стараясь не заехать цепью по лицу.

– А я не спрошу позволения, – Мирим утирает нос рукавом, шепчет что-то неразборчивое, но сёстры оттаскивают его от меня и уводят.

Я всё думаю, думаю, думаю… Надо бежать, здесь спасенья нет. В мыслях всплывают старые архивные записи. Небольшая группа химиков-активистов подорвала скалу, служащую обители стеной. Только не в естественной её части, а в небольшом искусственном участке. А для чего ещё нужен искусственный участок, если не для ворот? Как раз там, недалеко от оранжереи, один из обвалов. Он давно зарос и не исключено, что именно за камнями прячется спасительная дыра. Мысль возвращает меня к жизни, будто всё это время чьи-то невидимые руки сжимали горло и вдруг отпустили. Шарик лопается, я снова дышу, вижу, слышу, чувствую, и понимаю, вот он шанс. Нужно проверить.

Но чрезмерное воодушевление быстро спадает. В мире вокруг Аллидиона может быть, что угодно: как джунгли с дикими зверями, так и обрыв в пропасть. А знаний, почерпнутых из старых книг, не хватит, чтобы выжить в дикой природе. Только с Максом всё могло получиться наверняка, но в последний момент он будто решил не брать лишний груз. Это странно и непохоже на него.

И вот я сижу в камере смертников, в компании молчаливого Демиурга. Словно ничтожная букашка, приколотая булавкой к бархатной подушечке коллекционера: могу шевелить лапками сколько угодно, но отцепиться и уползти без посторонней помощи у меня вряд ли получится. Хотя смириться и позволить себе сдохнуть я не планирую.

Смотрю на антрацитовую статую с надеждой на помощь. Демиург молчит. Ему, как всегда, плевать на меня с высоты, а я не собираюсь упускать рискованный шанс. Осталось обдумать способы побега: как открыть замок, обойти сторожа за дверью, добежать до обвала. А если там ничего нет? Никакого просвета среди камней?

Дверь вдруг распахивается, сбивая меня с мысли. Это Батья-Ир. Она проходит, берёт меня под руку и в молчании подводит к статуе, предлагая сесть.

– Зачем вы тратите на меня время? – я усаживаюсь рядом с ней на подушки.

– Хочу удостовериться, что ты исполнишь волю Совета. Она была таковой с самого начала, даже Мастер Гиллад не смог бы повлиять на их решение, – она зачерпывает чашей воду из бассейна перед статуей и протягивает мне.

– Что с ним? – я отказываюсь, вскакиваю, но Батья-Ир тянет меня обратно.

– Сердце. Сейчас он под присмотром в лазарете.

Она говорит так, словно болезнь сердца – его привычное состояние. Но старый лекарь здоровее многих. Каждое утро бегал встречать рассвет на холмы за садом, потом прыгал в ледяное озеро. Частенько брал меня. Но вдруг сердце подвело, ещё и в такой день. Весьма удачно для Батьи-Ир.

– Мне нужно к нему, – я снова поднимаюсь и шагаю к двери: всего пять широких шагов. Хватаю массивную ручку, замечаю дрожь в пальцах.

– Это исключено, – Батья-Ир не оборачивается. Дверь заперта, ей не о чем беспокоиться, она вообще слишком спокойна, и кажется, даже довольна, как баркат на пастбище. Она, конечно, стерва, но неужели ненавидит меня до такой степени? – Во-первых, ему нельзя волноваться, во-вторых, после моего ухода тебе будет дозволено общаться только со жрецом.

– Почему Совет так решил? – я возвращаюсь к ней. – Неужели больше никто не пытался сбежать из этой тюрьмы?

– Пытались. В детстве я стала свидетельницей ужасного вандализма, – Батья-Ир задумчиво разглядывает меня, отпивая воду из чаши. – В обители всегда находились те, кто считали, будто имеют право выбирать себе жизнь, совсем как и твой дикий мальчишка. Ворота в Аллидион никогда не открывались, никто не знал, как они управляются. И трое безумцев придумали грубый способ, решили их взорвать, – она выплёскивает остатки воды обратно в бассейн, ставит чашу на пол. – Часть скалы обрушилась и завалила их. Но одному из троицы удалось выжить, раскопать трещину и протиснуться. Её потом заложили камнями, всё заросло лесом и со временем забылось. Сто лет прошло как-никак. А беглеца Доверенные не нашли, только Демиурги знают, что с ним стало. Замёрз, утонул, умер от голода, или его разорвали дикие звери. Разумеется, он не переродился. По ту сторону, таких как мы, ожидает лишь ужасная, конечная смерть.

– Или шанс, – поправляю я, нервно расхаживая перед носом Батьи-Ир.

– Шанс даёт Совет, – она скептически фыркает. – Прими его решение достойно, позволь артефакту вернуться к Демиургам. Только так ты принесёшь благо обители и тем немногим, кто тебе дорог.

Важных для себя людей я и правда могу пересчитать на пальцах одной руки. Единственные, кому здесь можно доверять, это Мирим, которого вырастила я, и Мастер Гиллад, который вырастил меня. Быть может, ещё найдётся несколько оболтусов, моих друзей. Пожалуй, пальцев одной руки не хватит, чтобы пересчитать и их, только насчёт доверия я бы не заикалась. К примеру, Булка такая трусиха, что при одном упоминании гневного взгляда Батьи-Ир, сдала бы родную мать, окажись она у неё. Именно Булка выдала нас в далёком детстве, когда мы нашли в Архиве ту самую странную рукопись, которая от старости буквально таяла в руках. Трудно забыть удивительные картины галактик, изображения других планет и фразу: «Всё не то, чем кажется. Мы – другие». Ответа мы так и не получили, Батья-Ир явилась с электрохлыстом для погона баркатов и заставила всех забыть о рукописи. На память мне остался лишь безобразный шрам на шее.

– Почему Совету просто не изгнать меня? Зачем весь этот спектакль с ритуалом чёрного яда?

– Ты должна переродиться. Только так можно избавиться от артефакта, – она внимательно наблюдает за мной. – В мёртвом теле он не останется, а вернётся к Демиургам вместе с твоей душой. Это Их воля. В любом случае проживёшь ты недолго. Артефакт Демиургов не предназначен для людей. Мы не справляемся с подобной мощью, она, как яд, травит тело и разум. Сначала будет боль, потом безумные сны, галлюцинации; потом ты потеряешь связь с реальностью и, в итоге, умрёшь.

Вот почему она спрашивала про видения. Мастер Гиллад не говорил про галлюцинации. Но её слова звучат убедительно и холодком проносятся по телу.

– Откуда вы всё это знаете? – собственный голос звучит будто со стороны. – Покажите, где об этом сказано.

Она поднимается и медленно разворачивается к выходу. В её взгляде облегчение. Не понимаю. Она настолько ненавидит меня, что рада избавиться?

– Нигде. Эти знания – привилегия рангов, – Батья-Ир разводит руки и на её лице появляется самодовольная ухмылка.