Когда он почувствовал мокрое на новой пижаме - он с ужасом понял, что испачкал её. Мистер Грейвз сделал ему так хорошо, а он не удержался, и теперь и пижама, и он сам, и… Криденс в панике понял, что испачкал руку мистера Грейвза. Он сжался в комок, всхлипывая от ужаса, проклиная себя за то, что натворил - но мистер Грейвз сел к нему ещё ближе, наклонился и повторил, что всё хорошо.

Хорошо!.. Криденсу хотелось умереть. Он ненавидел себя. Он был глупым, грязным, никчёмным, уродливым, бесполезным.

- Ты очень приятно пахнешь, Криденс, - тихо сказал мистер Грейвз, когда заклинанием очистил свои пальцы. Он пропустил лишь одну полупрозрачную каплю, которая ползла по тыльной стороне ладони к белоснежному манжету. Криденс хотел сказать об этом, но мистер Грейвз стёр её пальцем и спросил, будто это было обычным делом: - Когда-нибудь пробовал себя на вкус?..

Криденс признался, что да - невозможно было соврать, когда мистер Грейвз наклонялся к нему так близко.

- Тебе понравилось?.. - спросил мистер Грейвз и поднёс палец к его губам. Криденс с огромным облегчением понял, что надо сделать, и лизнул его. Он бы лизнул его ещё и ещё раз, чтобы точно оставить чистым, но не успел, потому что мистер Грейвз потребовал: - Дай мне попробовать, - и, прежде чем Криденс успел испугаться, поцеловал его горячим ртом.

Криденс был в ужасе, что мистер Грейвз целует его, пока Криденс ещё не успел ничего проглотить, но потом понял, что мистер Грейвз сделал это специально. Он хотел, чтобы Криденс с ним поделился, хотел узнать… Узнать Криденса.

Кто-то внутри него сломался и умер от ужаса, и кто-то новый, бесстрашный, родился взамен. Криденс, безраздельно принадлежащий мистеру Грейвзу. Криденс, который был нужен и приятен ему, которого мистер Грейвз называл хорошим, красивым, которого хотел целовать и держать в руках, на которого хотел смотреть, которого хотел пробовать… Новый Криденс был счастлив делать всё, что хотел от него мистер Грейвз. Мистер Грейвз не мог хотеть от Криденса ничего дурного. Всё, чего он хотел, было хорошим и правильным. Криденс доверял. Ему больше было не страшно.

Со временем он узнал множество новых слов и множество новых удовольствий. Он был старательным и послушным. Он был счастлив, когда слышал в ответ громкий вздох. Набираясь смелости, он искал новые способы радовать мистера Грейвза.

То, что они делали, называлось - сексом. Они стали - любовниками. В прежней жизни его приёмная мать сказала бы, что такая радость - омерзительный грех. Криденс нашёл собственное слово. Такая радость была - любовь. Мистер Грейвз никогда не произносил этого слова. И Криденс знал, почему.

Персиваль считал Криденса достаточно умным, чтобы не говорить об очевидных вещах.

========== Глава третья. Артур Криденс Уэйнрайт (Бэрбоун) ==========

В чемодане Ньюта были собраны все времена года разом. А снаружи был конец апреля, снаружи время шло своим чередом.

Весна в Нью-Йорке, какой её помнил Криденс, мало отличалась от других времён года. Вокруг были те же улицы, те же дома и автомобили. Те же цвета серых стен, дым, асфальт, запах бензина. Менялось лишь то, что он не мёрз на улице, раздавая листовки, а с приближением лета мучался от жары и жажды. Где-то за оградами парков зеленели листья, ветер доносил сладковатый аромат цветов, но это было за границами того мира, где он жил. В его мире всё было серым, сизым, белесым, грязным, как пальцы в типографской краске. Два новых цвета появились в жизни Криденса, только когда появился мистер Грейвз. Чёрный и белый. Чёрный до темноты в глазах, как глухое ночное небо. Белый, как горячее летнее солнце, от которого болели глаза, но от которого нельзя было оторвать взгляд.

Здесь, в Шотландии, Криденс впервые заметил, как зиму сменяет весна. Дни становились длиннее, небо поднималось всё выше. Отступали туманы, на деревьях в саду появилась робкая зелёная дымка, а потом вдруг разом ударили цветы и листья: жёлтые и фиолетовые крокусы, алые чашечки тюльпанов, густая трава, огненные бархатцы - Криденс с нетерпением ждал, когда зацветёт розарий, над которым как следует потрудился Финли. И старая роскошная сирень. И жасмины. И жимолость. И шиповник, обрамлявший лужайку позади дома. В чемодане у Ньюта было множество чудес, там цвело всё подряд, а здесь приходилось ждать, подчиняясь естественному порядку вещей. Но здесь был дом.

Дом. Настоящий.

Криденс помнил, как в первые дни его пугало это пространство: высокие гулкие потолки, изящная мебель строгих линий, блестящие полы. Сейчас он любил это место всем сердцем - он был здесь счастлив.

Персиваль нашёлся в саду: он стоял у высокого куста шиповника, хмуро наклонив голову, механически обрывал тёмно-зелёные листья. Ветки вздрагивали и шелестели, будто им было больно.

- Я принёс, - Криденс протянул ему на ладони запонки, отвоёванные у ниффлера. Персиваль коротко глянул на них, кивнул:

- Спасибо, Криденс.

Рукава он так и не поправил. Он выглядел так, словно что-то его угнетало. Он часто выглядел так в последнее время, но на расспросы отвечал односложно, не желая делиться своими тревогами. Криденсу это не нравилось. Сейчас, после разговора с Ньютом, Персиваль выглядел мрачнее обычного.

- Что-то случилось?.. - негромко спросил Криденс.

Тот коротко глянул на него, смерил взглядом и отвернулся, будто ему не понравилось то, что он увидел.

- Нет, - сказал он.

Криденс жил с ним достаточно долго, чтобы научиться различать, когда Персиваль недоволен им, а когда - собственными мыслями. Разница была невелика, менее внимательный взгляд пропустил бы её, но Криденс видел, что тяжёлые брови сходятся над переносицей иначе, а губы складываются упрямо и горько, как от сдержанной боли. От мыслей, от которых Криденс не мог его избавить - он даже не знал, о чём они.

- Вы расстроены, - сказал он, положив руку ему на локоть.

- Да, - сказал Персиваль.

Раньше, намного раньше, Криденс был бы уверен, что это он стал причиной его хмурого настроения. Но сейчас он знал, что мир Грейвза не вертится вокруг него одного - он был гораздо больше, гораздо значительнее, чем один только Криденс и его возможные промахи. Персиваль хмурился. Ветки вздрагивали и шелестели, когда он дёргал листья и разрывал их на части.

- Я могу что-то сделать для вас, сэр?..

Грейвз отпустил ветку, посмотрел на землю под своими ногами. Он молчал, но Криденс видел, что он перебирает в голове ответы, и терпеливо ждал. Персиваль никогда не оставлял его без ответа. Даже если ему требовалось время, чтобы взвесить и отмерить каждое слово, из которого он составлял отказ, он всегда отвечал, нужно было просто дождаться. И Криденс ждал, стоя рядом, тихонько поглаживая его по руке, пока не услышал негромкое:

- Да. Можешь.

Грейвз стряхнул обрывки листьев с ладони себе под ноги, постоял, глядя на них, не поднимая головы. Потом взял Криденса за руку и сплёл с ним пальцы.

- Побудь со мной, - попросил он.

У Криденса перехватило дыхание. Он сжал пальцы Грейвза, не зная, как выразить, что готов оставаться рядом с ним, сколько угодно. Что готов сделать всё, лишь бы тот снова весело улыбался ему, шутил, чтобы не хмурился так напряжённо.

Отступив на шаг, он потянул Грейвза за собой:

- Идёмте…

Тот поднял голову, болезненно усмехнулся. Но спорить не стал - позволил увести себя в тень, к раскидистой старой липе, которая шелестела нежными светлыми листьями, подставляя их тёплому ветру. По веткам сновала, закинув пушистый хвост на спину, тощая серая белка. Она сердито цокала, будто с кем-то ругалась.

Корни липы скрывались под высокой молодой травой, её метёлочки покачивались на ветру, сочные жёлтые одуванчики, повернувшись к солнцу, золотились так, будто кто-то бросил в траву горсть монет.

- Давайте посидим здесь, - предложил Криденс. - Я сейчас принесу плед.

Персиваль всегда очень педантично относился к своей одежде, он вряд ли захотел бы сидеть там, где водилась какая-нибудь живность вроде муравьёв и других букашек. Криденс шагнул в сторону дома, но Грейвз удержал его за руку, сжав пальцы: