У Криденса остановилось сердце, когда мистер Грейвз обнял его лицо ладонями, осторожно, словно не хотел напугать, и посмотрел в глаза. Криденс не смог вынести этот взгляд. Он даже дышать не мог. Он понял, что сейчас что-то произойдёт, мистер Грейвз поцелует его - но куда?.. Как?.. Не в щёку?.. Не в лоб?.. Не в нос же?..

В губы. Мистер Грейвз поцеловал его в губы, коснулся горьковатым дыханием рта, и Криденс вдохнул его, тёмные круги поплыли перед глазами. Он думал, мистер Грейвз будет просто прижиматься ко рту, но ошибся опять. Мистер Грейвз трогал и гладил его рот губами, медленно, как раньше гладил пальцами по руке, пощипывал, задерживал в своих губах. Криденс едва стоял на ногах. Это всё не кончалось и не кончалось. Это был не один, а сто, двести, бесконечность крошечных поцелуев в каждый уголок рта. Криденс прижался теснее, положил руки ему на грудь - и мистер Грейвз обнял его крепче, взял за затылок. Его губы из тёплых становились горячими. Криденс чувствовал на них вкус табака и обмирал от ужаса и восторга. Он ничего не знал о таких поцелуях, но точно знал, что так никто не целует друзей. Никогда. Так целуют, когда никто не увидит, в темноте, тайно…

У них появилась тайна. Между ним и… Персивалем. Криденс застонал, назвав про себя его имя - от собственной дерзости, от вспыхнувшего жара, который из груди пролился вниз по животу и натянул брюки в паху. Он постарался поцеловать в ответ, тоже захватить и погладить губы, подставить свои, чтобы мистер Грейвз ещё чуть-чуть прикусил их или коснулся языком. Тот сжал его за затылок, и целовал опять и опять, бесконечно, так нежно, что от этого болело в груди.

Криденс старался повторять, что он делает - чтобы потом, если мистер Грейвз захочет, чтобы Криденс поцеловал его снова, он уже мог сделать всё правильно, так, как нужно, чтобы мистеру Грейвзу понравилось. Он почти не чувствовал ног, в животе всё похолодело, на него снова накатывала противная жаркая слабость, заставляя задыхаться. Он проклинал своё неуклюжее больное тело, которое предавало его в такой чудесный момент, от волнения голова кружилась всё сильнее. Он боялся оторваться от поцелуя, но слабость и жар становились невыносимы. Он боялся признаться, что с ним происходит что-то ужасное, и боялся потерять сознание. Криденс терпел, пока не понял, что сейчас упадёт.

Эта штука между ног казалась огромной и ужасно тяжёлой. От того, что он ненароком касался ею мистера Грейвза, становилось всё хуже, и он испугался, что мистер Грейвз сейчас всё поймёт и оттолкнёт его. Криденс всхлипнул, хватая ртом воздух. Невнятно пробормотал, что ему стало дурно, а мистер Грейвз, вместо того, чтобы отругать, прижал его к себе обеими руками и сказал, что всё хорошо. Ничего не было хорошо, но мистер Грейвз обнимал его, гладил по спине, чтобы успокоить, и горячо дышал ему в щёку. И не сердился. Нисколько. Совсем.

Криденс положил голову ему на плечо, изо всех сил стараясь взять себя в руки. Губы у него почти онемели, он не чувствовал их, лицо горело, будто он долго плакал. Мистер Грейвз гладил его по волосам и не двигался с места. Криденс обнял его в ответ, глубоко вздохнул. Слабость понемногу отступала, правда, в штанах всё ещё было ужасное неудобство, но Криденс надёялся, что со временем оно тоже пройдёт, как всегда, если подождать.

Он снова ошибся.

Оно не прошло, когда Криденсу стало лучше, и они вернулись домой, не прошло, когда он готовился ко сну. Криденс боялся, что у него внутри что-то сломалось, и теперь он никогда не избавится от этой беды. Он знал, что, если сунуть руку в штаны, сжать эту штуку несколько раз, то из неё выдавится странная белесая жидкость, солоноватая на вкус, и после этого станет легче. Но трогать себя там было стыдно и мерзко, а он сегодня сделал уже достаточно глупостей. Так что он лежал и ждал, когда же оно пройдёт. Он думал, это была какая-то дурная болезнь, и надеялся, что мистер Грейвз не рассердится на него, если признаться ему, что болен. Может быть, магией это легко можно вылечить.

Когда вечером мистер Грейвз зашёл пожелать спокойной ночи, Криденсу всё ещё было плохо. Он никак не мог заставить себя успокоиться. Он пытался отвлечься, вспоминая про поцелуй, но это не помогало. Он надеялся, что мистер Грейвз ничего не заметит и не узнает, какой Криденс отвратительный с этой распухшей между ног штукой. Но от мистера Грейвза ничего нельзя было скрыть.

Он сразу догадался, что что-то не так. Пообещал, что не накажет за то, что Криденс себя плохо чувствует. Он сказал это так спокойно, что Криденс поверил: наверное, мистер Грейвз волнуется за него, наверное, он бы не хотел, чтобы Криденс умер от какой-то непонятной болезни.

Криденс признался во всём, когда мистер Грейвз велел показать, в чём дело. Мистер Грейвз сказал, Криденс не болен. Сказал, что знает, как помочь, сказал, что покажет, что делать. Не будет сердиться.

Криденс ужасно надеялся, что этот способ будет не очень болезненным, что не придётся ничего отрезать… он даже не успел перебрать в голове другие ужасающие варианты, когда мистер Грейвз положил руку прямо туда и погладил.

Криденс был в панике. Он никогда там не гладил. Он трогал себя, когда мылся, или когда невыносимо было терпеть, но он знал, что это ужасное, стыдное место, про которое нельзя ни говорить, ни думать. Не может быть, чтобы мистер Грейвз этого не знал!

Конечно, знал.

Криденсу хотелось закрыть лицо руками, мистер Грейвз продолжал гладить его через штаны, и Криденс чуть не плакал от ужаса и стыда.

Но мистер Грейвз спокойно говорил, что знает, как помочь. Что это не плохо. Криденс всей душой хотел ему верить, но одновременно ему хотелось немедленно умереть. Это было так стыдно, но мистер Грейвз был таким спокойным, будто хорошо знал, что делать. Криденс умолял его перестать, но мистер Грейвз повторял, что поможет. И гладил, чуть-чуть сжимая пальцы, так что сквозь ужас Криденс начал чувствовать… чувствовать, что это приятно. Как поцелуй, только в сто раз лучше, потому что приятно было не на губах, а сразу во всём теле.

Криденс вцепился в его руку, потому что больше не за что было держаться, а мистер Грейвз продолжал гладить. Когда Криденс бросал короткие взгляды ему в лицо сквозь ресницы, он не видел ни отвращения, ни упрёка. Он видел внимательные чёрные глаза и лёгкую улыбку - мистер Грейвз улыбался ему. Криденс почти поверил, что он лучше знает, как поступать, и почти перестал бояться, когда мистер Грейвз вдруг расстегнул пуговицы на его пижамных штанах, проник внутрь и взял его там голой рукой. Криденс перестал дышать, ему показалось, он весь горит. А мистер Грейвз не слушал никаких извинений и оправданий - он повторял, что поможет, и смотрел на Криденса ласково и строго.

От этого становилось не страшно. Криденс цеплялся за его взгляд. Ему хотелось, чтобы мистер Грейвз говорил ещё, его голос успокаивал, разгонял страх. Мистер Грейвз был сильнее страха, он хотел помочь… Он не злился. Он был рядом, держал за руку, говорил, что всё хорошо. Криденс изо всех сил пытался ему поверить. Мистер Грейвз наверняка точно знал, что делать. Мистер Грейвз знал всё. Он сказал, если приятно - это не плохо. Сказал, это красиво. Он хотел слышать, что Криденсу хорошо - но Криденс не знал никаких подходящих слов, он мог только стонать и кусать губы.

Больше не было никого, только он и мистер Грейвз, а мистер Грейвз всегда был к нему добрым, ему нельзя было не верить, наверняка это тоже была какая-то тайна. Криденс так хотел верить, что всё будет хорошо, что больше не будет больно, ведь мистер Грейвз никогда не делал ему больно, и сейчас тоже не будет, мистер Грейвз знает лучше, он знает всё, он хороший, он не будет обижать и насмехаться, он поможет, он сказал, что поможет, сказал, что знает, как это хорошо, сказал, что покажет…

- Сейчас! - приказал мистер Грейвз, и Криденса скрутила тягучая судорога, пронеслась по всему телу, как невыносимый сладкий огонь, Криденс почти закричал, как от боли, а потом - расплавился, растёкся и потерял себя.