Легче ему от этого не становилось. Но и хуже не становилось тоже.

Он лежал, притворяясь, что спит. Может, Криденс знал, что он притворяется. Может, Криденс милосердно позволял ему притворяться дальше, не придвигаясь ближе. А может, Криденс не думал о нём, а думал лишь о себе — о том, что соскучился, что нестерпимо хочется прикасаться — хотя бы вот так. Может, он хотел лишь для себя украсть это чувство чужих волос под ладонью.

Персивалю сейчас было по-настоящему всё равно.

Глаза беспощадно жгло. Наверное, стало бы легче, если б он мог хотя бы заплакать. Но всё отпущенные ему в жизни слёзы он истратил за одну ночь тогда, семнадцать лет назад, после смерти Лоренса. А новых не накопилось.

Филин сидел рядом с подушкой, втянув голову в плечи — или в крылья?.. — и дремал, покачиваясь из стороны в сторону, время от времени тихо поскрипывая про себя и вздыхая. В утреннем свете он казался пёстрой статуэткой из чернёного серебра.

— Сова, — хрипло сказал Грейвз спросонок. — Я тебя не звал.

Филин открыл янтарные глаза, встряхнулся, встопорщив перья. «Уши» у него на голове встали торчком.

— Кыш отсюда, — сказал Грейвз. — Как ты здесь вообще оказался…

Наверное, Криденс, уходя ночью, неплотно закрыл за собой дверь, и Легион воспользовался этим. Персиваль высунул руку из-под одеяла, толкнул птицу, чтобы согнать с кровати, но филин аккуратно переступил через руку пушистыми лапами и уставился на Грейвза, подозрительно прищурившись.

— Порвёшь простыню когтищами — выдеру перья и зажарю, — вяло пообещал Персиваль.

Филин угукнул, неловко потоптался возле подушки, склонил голову и замер, пристально глядя в глаза.

— Что, хочешь падаль поклевать? — устало спросил Грейвз. — Рано пришёл. Подожди, пока я сдохну.

Легион моргнул, широко раскрыл острый крючковатый клюв и потянулся к его лицу. Грейвз вздохнул, прикрывая глаза. Он даже испытал какое-то смутное облегчение, что теперь на него нападёт ещё и его собственный филин, а он не станет сопротивляться и позволит себя убить. Бесславно, конечно, но такова оказалась судьба.

Филин нежно ущипнул его за нос и тихо угукнул.

Грейвз недоверчиво приоткрыл глаза.

Филин ущипнул снова. Он смотрел не зло и не яростно, а как-то… игриво?..

— Ты, сова, — тихо сказал Грейвз. Филин медленно раскрыл клюв, медленно потянулся ещё раз и ухватился за кончик носа. — Ты, сова, — шепотом повторил Грейвз, отпихнув его от себя. — Не смей.

Филин вскинулся с крайне оскорблённым видом.

Грейвз усмехнулся.

— Ты — сова, — отчётливо повторил он. И добавил: — Я тебя купил.

Легион гордо отвернулся.

— Пообижайся мне тут, — сказал Грейвз. — Вот только от тебя мне этого ещё не хватало.

Филин расправил огромные крылья — огромные, каждое в руку длиной — серебристые с изнанки, с черной каймой по краям и острыми маховыми перьями. Персиваль засмотрелся на них, потянуло даже прикоснуться. Филин зарылся в крыло, покопался там, дернул головой — и повернулся к Персивалю с длинным чёрно-белым пером, зажатым в клюве. Подскочил ближе к подушке, моргнул и сунул перо Грейвзу в волосы.

Тот так опешил, что даже не попытался помешать. Легион оценил, что получилось, подправил клювом, чтобы торчало ровнее.

— Ты что себе позволяешь, курица? — с лёгким негодованием спросил Грейвз. — Я тебе что, недостаточно красивый?

Филин выдернул второе перо из крыла и пристроил туда же.

Грейвз молча смотрел на него, думая, что это то ли какой-то странный сон, то ли он наконец-то сошёл с ума и можно больше ни о чём не беспокоиться, потому что вокруг теперь всегда будет цирк абсурда. Филин смотрел на него в ответ, моргая золотыми глазами и не двигаясь.

— И что ты хочешь этим сказать?.. — наконец спросил Грейвз. — Тебе мало, что я не брился два дня и выгляжу, как сушёное дерьмо — надо, чтобы я ещё и чувствовал себя идиотом?..

Легион выдернул из груди крошечное белое пёрышко, пристроил ему на нос. Это было ужасно щекотно, Персиваль сердито сдул его, но филин уже держал наготове второе. Персиваль сдул и его, почесал нос тыльной стороной ладони.

— Кто-то из нас двоих спятил — либо ты, либо я, — сердито сказал он.

Легион выдернул третье пёрышко.

— Только посмей, — нахмурился Персиваль. Легион медленно потянулся к его носу, Грейвз схватил его за клюв. Филин выглядел настолько ошарашенным, что невозможно было не улыбнуться. — Что, не нравится? — злорадно спросил Грейвз. — Мне тоже не нравится, когда меня хватают без разрешения.

Филин выглядел сконфуженным, виновато моргал. Персиваль отпустил его.

— Ладно, — примирительно сказал он. — Чего от тебя ещё ждать. Ты стоишь десять галеонов. А мозгов у тебя — на полтора…

Он скользнул рукой по чёрно-белым перьям на груди птицы. Они были приятными. Гладкими… мягкими на ощупь. Он погладил их. Провёл пальцем снизу вверх, приподнимая пёрышки. Прикоснулся к ним всей ладонью.

Он не помнил, чтобы когда-то гладил какого-то зверя. Убивал — случалось. Но никогда не гладил. Ни собак, ни кошек, ни каких-то других тварей. Он всегда испытывал по отношению к ним смутное раздражение: вьются под ногами, гавкают или мяучат, только и смотри, как бы не наступить на чужую лапу или на хвост. Выпрашивают внимание, требуют заботы… а что в ответ?.. Шерсть на брюках?.. Царапины от когтей на руках?..

Он прочесал перья пальцами снизу вверх, почему-то затаив дыхание. Там, внутри, под перьями, филин был горячим. Под тонкой кожей чувствовались острые кости, в птичьей груди быстро стучало сердце. Персиваль приложил к нему ладонь. Послушал, как частый пульс отдаётся в руке.

— Ты живой… — пробормотал он, поглаживая чёрно-белую грудь. — Ты — живой…

Филин угукнул, придвинулся ближе, переступая мохнатыми белыми лапами. Когти у него были длиной в мизинец.

— Не спальня, а проходной двор, — сказал Грейвз, с трудом переворачиваясь на спину. — Сначала этот явился… Теперь ты… курица.

Он почесал филина по голове. Тот зажмурился от удовольствия, раскрыл клюв, будто заулыбался. У него была забавная морда… или лицо?.. Ньют наверняка знает, как это правильно называется. Легион подставлялся под руку, тыкался головой в ладонь. Это оказалось приятно. Грейвз ерошил ему перья, легонько дёргал за них, хватал за клюв. Филин в ответ хватал слабые пальцы, попискивал и щурил глаза.

— Дурацкая сова, — сказал Грейвз, забравшись ладонью ему под крыло — кажется, так делал Криденс со своей пернатой змеёй, и той, кажется, нравилось. — Бессмысленное животное. От тебя нет никакого толка.

Филину, кажется, было всё равно, есть ли от него толк, если его гладят по перьям и щекочут под клювом.

Персиваль глубоко вздохнул, сел в постели. Потёр лицо руками, чувствуя, как двухдневная щетина неприятно колет ладони. Ещё он чувствовал голод и усталость. Слабость во всём теле. Дрожь в правой руке, тупую ломоту в мышцах. От мысли о том, что начался новый день, и сейчас опять придётся что-то делать, что-то решать, с кем-то говорить — он испытал приступ отчаяния. Кроме того, руке за ночь не стало лучше, хотя он смутно надеялся, что вот-вот, что сейчас он отоспится…

Отоспится он, вашу мать, если кому-то невтерпёж залезать сюда среди ночи. Надо сказать Криденсу, чтобы он больше не смел… Надо. Опять надо. Персиваля тошнило от «надо», от этого слова ему хотелось заползти обратно под одеяло, укрыться с головой и лежать так лет сто.

Он провёл пальцами по волосам, вытащил перья. Длинные, жесткие, белые с чёрными поперечными полосами. Он почесал ими нос, который защекотало воспоминание о пушинке. Постучал упругим пером по губам, поймал зубами. Взял одно в правую руку, будто собрался писать — пальцы затряслись. Понятно. Значит, пока всё, что он может — взять кусок хлеба и поднести ко рту. Ничего тяжелее удержать не получалось, даже вилка и ложка дрожали в пальцах, так что ему приходилось есть левой рукой. А вот писать левой рукой он как-то не научился за сорок два года…