Эрик поминутно съезжал глазами с дороги на Чарльза. Тот прижимал к животу пакет с тремя бутылками, будто это защитило бы его в случае аварии.

— Странные люди, да? Приехал — не продали. Уехал — подарили. У тебя укроп за ухом, — Эрик опять отвлекся и протянул руку к Чарльзу, тот отдернул голову:

— На дорогу смотри!

— Там не на что смотреть.

В этом Эрик был прав, смотреть действительно было не на что. Фары выхватывали из темноты только черные лапы елей, ровную полосу бетонной дороги, оленя… Эрик среагировал раньше, чем Чарльз закричал, машина вильнула, огибая препятствие, нырнула в ельник. Ни звука удара, ни треска ломающихся костей не последовало.

— Все путем, — Эрик жестом развернул машину. — Я контролирую ситуацию.

Еловые лапы грозно шуршали по капоту, пока она аккуратно выплывала на дорогу. Олень, вильнув хвостиком, одним изящным прыжком скрылся в лесу.

Белый, как мел, Чарльз откинул голову на спинку.

— Ты же мог нас убить, кретин, — у него не осталось сил даже на крик и ярость.

Эрик, опустив стекло, смотрел в лес.

— Ты не разглядел его? По-моему, это был олень.

— Олень — это ты! — Чарльза прорвало, адреналин требовал выхода. — Господи, зачем я с тобой связался! Ты же психопат!

Чарльз закрыл лицо руками.

— Как знаешь, — Эрик пожал плечами и тронулся с места. — Но на лося он не похож, я их видел.

Чарльз проснулся ближе к полудню. Все тело ломило, мысли в голове перекатывались тяжелым ватным комом. В спину лезли пружины. Чарльз заворочался, завернулся в одеяло, надеясь подремать еще немного. В ушах раздавался тяжелый, мерный стук. Чарльз помотал головой, чтобы прогнать его, но тот никуда не исчез. Полежав еще немного, Чарльз понял, что заснуть не получится. Выпростал руку из-под одеяла, нашарил на тумбочке стакан с водой. Подтянулся к нему и понял, отчего тело кажется таким тяжелым. Ноги будто онемели. Действие сыворотки кончалось.

Обычно одной дозы хватало ему на неделю. То ли алкоголь был тому виной, то ли адреналин, то ли все события последних пяти дней, что он провел с Эриком, выжгли из его крови остаток лекарства. Чарльз принялся растирать мышцы. Давайте же, только не сегодня, только не сейчас. Он чувствовал прикосновения собственных ладоней, и это внушало надежду. Ноги еще двигались.

Он спустил их на пол, встал, держась за стену. Давайте, милые, раз-два, левой-правой. Он натянул брюки, влез в футболку, накинул рубашку. Кажется, стоять получалось уже почти без усилий. Может быть, он все-таки продержится до возвращения Хэнка. А потом…

Чарльз предпочитал не думать, что будет потом. Потому что в «потом» Эрика не было. Время, которое он украл у самого себя, медленно сочилось сквозь пальцы. Близится полночь, и скоро Чарльз превратится в тыкву.

В «сейчас» Эрика тоже не было. Наверное, уехал в город. Но его куртка все так же висела на вешалке. Может, вышел подымить на улицу?

Чарльз осторожно пересек комнату, балансируя расставленными руками, вышел наружу. Мерный стук стал громче. Чарльз завернул за угол дома, обойдя перевернутую вверх дном лодку у крыльца, и увидел Эрика.

Закатав рукава по локоть, тот рубил дрова. Тяжелый колун взлетал у него над плечом, поблескивая острой кромкой, и как щепки, раскалывал тяжелые круглые поленья на аккуратные половинки. Вены на руках вздувались от напряжения, на лбу и на носу блестели капли пота. Чарльз привалился к стене дома, чувствуя пульсацию в паху. Эрик заметил его, остановился. Утер пот тыльной стороной ладони, улыбнулся пастью в три ряда клыков и резцов, мечта дантиста. Улыбка всегда делала его некрасивым. Эрик умел растягивать губы в тонкой ухмылке, где не было ни грамма искренности. Он умел выглядеть привлекательно опасным, холодным, замкнутым. А вот красиво чувствовать — не умел. От чувств у него кривился рот, краснели глаза и дрожали пальцы. В неприкрытой страсти он был почти чудовищем. Но стоило сделать чувствам инъекцию боли, как его лицо преображалось. Глаза сияли чем-то потусторонним, космическим, черты заострялись, будто сквозь кожу проступал римский мрамор.

Эрик обхватил Чарльза за пояс, привалил к стене дома, зарылся в шею щетинистым подбородком. Чарльз перенес вес с ног на руки, подставляясь под колючие поцелуи.

— Ты мой.

— Еще сорок восемь часов… — прошептал Чарльз, отстраняясь. И вот оно — по лицу побежала тень, брови сошлись, нос заострился, скулы словно выдвинулись вперед. Чарльз схватил его обеими ладонями, не позволяя отвернуться. Почему так? Что меняется, когда втыкаешь в это дрожащее сердце иглу? Откуда берутся точеные крылья носа, взгляд, как волчий капкан?

— Иди внутрь, — Эрик отстранился, отвел от себя руки. — Я скоро вернусь.

Чарльз мотнул головой. В ногах еще чувствовалась слабость, а он не хотел, чтобы Эрик ее заметил.

— Я подожду.

Эрик не стал спорить. Жестом воткнул колун в стену дровяного навеса, второй рукой поймал топорик поменьше, каким сподручнее было рубить поленья на части.

Намахавшись, Эрик перетаскал дрова сушиться под навес, подозвал Чарльза. Тот отлип от стены, подошел, стараясь держаться естественно.

— Руки вот так, — взял Чарльза за запястья и потянул к себе. — Бросишь возле камина, — и он положил ему на руки с десяток тонких березовых обрубков.

Чарльз, закусив губу от напряжения, кивнул и развернулся. Из-за ноши он не видел, куда наступает. Руки дрожали от непривычной тяжести. Но признаться Эрику было выше его сил, так что он переставлял ноги шаг за шагом, пока сырая трава не выскользнула из-под них и Чарльз не полетел носом вперед.

Эрик с грохотом бросил свои дрова, кинулся поднимать Чарльза.

— Нормально, я нормально… все в порядке.

Чарльз уселся на траве, потирая ушибленное плечо. Ноги предательски тряслись.

— Нормально? — зло и растерянно переспросил Эрик.

— Просто нога подвернулась, не волнуйся.

— Хватайся, — Эрик потянул его на себя, помогая подняться.

— Видишь, я стою. Все нормально.

Чарльз, покачиваясь, стоял на ногах, испуганная улыбка проступала на ярких губах, как кровоподтек.

— Сколько действует твоя сыворотка?

— Эрик…

— Сколько?

— Неделю.

Чарльз опустил голову, пряча глаза.

— Я не знаю, почему так быстро… прости. Может, ты отвезешь меня в город? Я позвоню Хэнку, он заберет меня. Зачем тебе возиться.

— Чарльз.

В голосе Эрика столько металла, что хватило бы на железнодорожное полотно отсюда и до Нью-Йорка.

— Ты обещал мне неделю. Сорок восемь часов, ни секундой меньше. Ты мой, пока они не прошли.

— Но я…

— Ты — мой.

Возражать было бессмысленно. Чарльз понуро кивнул. Вернувшись в дом, он сел на разобранный диван, нахохлился, стараясь казаться меньше. Эрик принес дров, с грохотом вывалил их перед камином, яростно затолкал в железную стойку. Чуть ли не взглядом высек огонь. Чарльз отстраненно слушал его быстрые шаги по дому, не поднимая головы. Эрик куда-то уходил и приходил, резко хлопала дверь, впуская в дом порывы осеннего ветра. Дребезжала посуда, подвешенная под потолком на крюках. Потом как-то быстро и сочно запахло копченой рыбой. В животе радостно заурчало, Чарльз повернул голову на запах.

Эрик стоял спиной у разделочной доски, и на этой спине плакатным шрифтом были написаны обида и гнев. А поверх, размашисто, прямо по линии напряженных плеч — «ЧАРЛЬЗ ДЕБИЛ, КОТОРОГО Я ЛЮБЛЮ».

«Все правда», согласился Чарльз со своими мыслями, сполз с дивана, добрался до этой широкой спины, держась за мебель, облапил обеими руками, прижался лицом к выемке между лопатками, боднул. Спина, помедлив секунду, расслабилась.

— Прости. Я не хотел, чтобы ты видел меня таким.

— Я хочу видеть тебя любым.

Эрик развернулся. В руках у него был нож, на запястье блестела чешуя.

— Я знаю, что ты не можешь ходить без сыворотки.

— Но ты не знаешь, каково это, когда…

— Когда ты не можешь ходить? Вот и узнаю.