— Документы есть? — вопрос чуть не заставил его вздрогнуть.

— Нет, — ответил Эрик, прощупывая внутренности радиоприемника в поисках других проблем. Проблем не было, он знал это, но ему очень не хотелось снова убегать, поэтому он тянул время. Надеялся, что пронесёт.

— За что сидел?

Эрик поднял глаза. Мужчина смотрел на него с сомнением, но без страха. Может быть, принял за обычного заключенного? Здесь, на Аляске, таких хватало. Сумев сбежать из тюрьмы, они пытались затеряться среди лесов, среди людей, которые не задают лишних вопросов.

— За убийство.

— Я догадался, что ты не конфеты в супермаркете стащил, — ответил мужчина, и Эрик понял, что этот человек, имени которого он даже не знал, предельно серьезен. — Кого ты убил?

Он будто намеренно задавал вопросы так, чтобы Эрику не приходилось врать.

— Отомстил за смерть жены и дочери.

— Паскудная история.

— Батарейки есть?

— В ящике.

Он продолжал смотреть на Эрика, пока тот шарился среди инструментов, ставил батарейки и привинчивал панель. Поставив радиоприемник на стол, Эрик щелкнул тумблером, и из динамиков раздалась хриплая музыка.

— У меня была дочь, — сказал мужчина. Эрик встретился с ним взглядом и заметил, как болезненно нахмурились брови. — Год назад уехала в колледж.

— Что с ней случилось? — спросил Эрик, хотя не хотел этого знать.

— Какой-то ублюдок начал резать девчонок в кампусе, — тот отвернулся к окну, сжал губы. — Сандру похоронили этой зимой. Хотел бы я быть на твоем месте и прикончить ублюдка.

Эрик моргнул.

— Нет. Не хотел бы.

Эрик молча смотрел, как за окном качаются еловые ветки на противоположной стороне дороги. Музыка захлебывалась помехами.

— Да выключи ты эту проклятую хрень! — резким взмахом руки мужчина скинул радио со стола. — Меня зовут Глен. Будешь приходить к десяти утра и открывать магазин. Чини все, что умеешь. Что не умеешь — разбирай на детали. Четверть выручки можешь забирать каждую неделю. Все понял?

Эрик поднялся.

— Да. Завтра в десять.

Открывая магазин, Эрик первым делом включал радио, чтобы не сидеть в тишине. Навязчивые песенки заглушали пустоту в голове. Он был уверен, что Чарльз больше не свяжется с ним, но привычка прислушиваться въелась в него так глубоко, что от нее сложно было избавиться. Он концентрировался на работе, которая, к его удивлению, день за днем приносила ему успокоение. Ему нравилось возиться с поломанными вещами. Он использовал металлокинез, чтобы возвращать к жизни старую технику. Он решил, что не будет больше отказываться от него — он был единственным, что у него осталось от прежнего Эрика.

По городку быстро разошелся слух о новом мастере, и ему тащили весь хлам, который раньше пылился на чердаках и в подвалах: лодочные моторы, керосиновые лампы, утюги, пылесосы и мясорубки. Эрик мог бы исцелять эту рухлядь в одно касание, почти не задумываясь, но ему нравилось вскрывать их и разбираться во внутренностях. В целях предосторожности он никогда не занимался этим днем. Волшебство начиналось после того, как он запирал дверь магазина в четыре часа и опускал жалюзи. Убитые электронные платы пользовались его особенным вниманием. Он очищал их от пыли и ржавчины, подбирал подходящую железяку из ящика с деталями и смотрел, как под его пальцами текут блестящие серебристые ручейки, опутывая пластик паутиной дорожек. Чем сильнее были повреждения, тем бережнее он был. Ему казалось, что его душа, если вынуть ее и рассмотреть, была бы точно такой же — разломанной на куски, проржавевшей до кровавых пятен, с рваными дырами от кислоты. Он сомневался, что её можно отремонтировать. Можно лишь научиться жить с ней — такой, какой она стала.

Она всё ещё искрила при мыслях о Чарльзе. Эрик уже не помнил, что когда-то жил, не зная его и не думая о нем. Чертов телепат вскрыл его голову консервным ножом и оставил разбираться с последствиями. И каждый раз, когда Эрику казалось, что боль притупилась, Чарльз возвращался. И если через десять лет он снова придет и скажет, что Эрик нужен ему — Эрик знал, что снова пойдет за ним.

В другом будущем, которое уже не наступит, они были вместе. Эрик чувствовал свою вину за то, что в этом будущем они останутся порознь. Странное дело, он никогда не стыдился своих поступков, но то, что он чувствовал перед тем Эриком из будущего, было стыдом. Он разрушил реальность, в которой тот Чарльз и тот Эрик были вместе. И с собственной реальностью он поступил так же. Ну, значит, не суждено. Бывают такие пьесы, в которых Ромео и Джульетта должны умереть в конце последнего акта, а не жить с постоянными мыслями друг о друге двадцать лет.

По правде говоря, Эрик не был уверен, что Чарльз вообще — Джульетта. Что Чарльз нуждается в нём для чего-то иного, кроме очередного спасения мира. По его мнению, он дал Чарльзу достаточно приглашений, и Чарльз отверг их все.

Мы хотим одного и того же, Чарльз. Я верил в это. Что мы хотим друг друга. Что мы хотим быть рядом. Что мы хотим дать другим мутантам право на жизнь, защитить их, чтобы ни с кем больше не случилось то, что случилось со мной.

Но ты решил, что мы не можем быть на одной стороне. Ты выбрал людей, которые хотели убить нас. Людей, которые в благодарность за спасение запустили по нам ракеты! Почему они оказались тебе дороже меня?

Почему ты так легко поверил, что я убил Кеннеди? Почему ты даже не попытался поговорить со мной? Ты решил, что если я не останусь с тобой, я обязательно стану кровавым монстром? Так коротка оказалась твоя вера в меня, Чарльз?

Я благодарен тебе за то, что десять лет назад ты отпустил меня. Но я не могу простить тебя за то, что ты молчал эти десять лет. Ты же видел, Чарльз, что я не стал закрываться от тебя. Ни от твоего голоса в голове, ни от твоих идей. Я надеялся, что если я выберу твой путь, ты — выберешь меня. Позовешь. Если не любовником, то хотя бы твоим соратником. Я надеялся, что окажусь нужен тебе — не для спасения мира, а для жизни в нем.

А ты молчал.

Почему не ты, а ОН пришел ко мне ради меня самого? Ты можешь себе представить, Чарльз, что это такое — в самый страшный день своей жизни встретить своего Творца? Получить от него в дар месть, которую сильнее всего жаждешь? Почему ты отворачивался, когда я жаждал тебя, Чарльз? Что ты знал о мире, которого я хотел? Где то большее, которым ты поманил меня?

У меня больше нет щеки, которую я мог бы подставить. Это всегда будет заканчиваться одинаково. Люди всегда будут забирать то, что я люблю. Мою мать. Тебя. Нину.

Не говори, что ты был прав насчет меня. Ты не был. Я убил своего бога не ради твоей похвалы. Я сделал это, чтобы он не получил твое тело. Оно не достанется никому, если оно не досталось мне!

Чарльз, я смог бы жить в мире, где ты умер. Но я не мог бы смотреть в лицо бога и видеть в нем твои черты. Знать, что он обладает твоим телом, твоим лицом, твоими глазами, твоей улыбкой, что он залез внутрь тебя, как паразит, и сожрал все, что должно было стать моим.

Я убил его не потому, что мне стало жаль всех людей.

Это было не милосердие, Чарльз. Мне плевать на людей. Это была ревность.

Никто. Никто не будет обладать тобой.

— Кхм-кхм…

Эрик прервал мысли на полуслове. Он не был один — и он не помнил, с какого момента.

— Эрик, — телепатический голос Чарльза звучал неловко. — Прости, что прервал тебя. Я давно пытаюсь вставить хоть слово.

— Не ждал тебя так рано, — вслух ответил Эрик, поднимая глаза от разобранного будильника, и упираясь взглядом в противоположную стену. — Со школой опять что-то случилось? — спокойно спросил он. Конечно, что-то случилось, иначе Чарльз не объявился бы.

— Эрик, друг мой…

— Если ты еще раз назовешь меня другом, — зло оборвал Эрик, — я приеду и проломлю тебе голову, Чарльз. Я всегда хотел быть для тебя куда большим, а ты даже сейчас трусливо прикрываешься дружбой. Что тебе нужно?