— Эрик?

— Прости. Музыку?

— Да.

Эрик провел пальцами по спине Чарльза, придвигая его ближе к себе. Тот по-хозяйски закинул ногу ему на бедро, смотрел из темноты блестящим взглядом.

— В детстве любил. У нас было старое фортепьяно. Мать давала уроки, я часто сидел и слушал, как она играет. Когда нам пришлось бежать в Варшаву, его пришлось бросить.

У старых клавиш был оттенок слоновой кости. Иногда Эрик подходил к инструменту, осторожно приподнимал крышку с облупившимся лаком и нажимал пальцем на клавиши. С правой стороны звуки были смешные, веселые — тинь-тень-тан. С левой — тревожные, сердитые — дон-дом-думм. Самые приятные звуки были в середине. На них он учился играть собачий вальс двумя пальцами.

— А сейчас?..

— А сейчас не люблю. Спи.

— Расскажи, что ты любишь.

— Тебя.

Чарльз тихо вздохнул, приложил кончики пальцев к его губам.

Что тут еще скажешь?

Когда постоянно теряешь то, что любишь, постепенно отучаешь себя любить. По кусочку цементируешь сердце, чтобы не бросалось в пятки, не заходилось аритмией от случайного взгляда. Я убегал от тебя, чтобы нечего было терять. Обвинял тебя в том, что ты меня не удерживаешь, а сам задавал стрекача при первой возможности. Можно как-то жить с обломком тоски в сердце. Можно, Чарльз, я проверял. Но вот смотришь на тебя и видишь: не тоска, не ревность, не обида. Осколок ребра застрял между легкими, того самого, из которого у Адама получилась Ева. А у меня из него получился ты. Да только ты не Ева, ты Авель, Чарльз. Вот я и бежал от тебя. Я лучше убью бога, чем принесу тебя ему в жертву. Спи.

========== 3 глава. Аврора ==========

Чарльз поднес к носу стопку и отшатнулся от запаха.

— Что за дрянь? Пахнет, как у Хэнка в лаборатории. Это спирт?

— Это водка. Пей.

— Как это можно пить?

— Быстро. Хлоп — и глотаешь.

Эрик сунул Чарльзу в руки толстый ломоть черного хлеба с куском нежного сала в розовых мясных прожилках.

— Потом сразу кусай и жуй.

— Ты это не серьезно.

Чарльз переводил взгляд со стакана на хлеб.

— Не дрейфь, Чарльз, от этого не умирают.

— Может, хотя бы льда туда? — неуверенно спросил Чарльз. — Или содовой?

— Коньяк свой со льдом пить будешь. Давай, смотри на меня.

Эрик поднял свою стопку, отставив локоть в сторону. Чарльз, поколебавшись, сделал то же самое. Резкий спиртовой запах пощекотал ноздри. Никакого тебе благородного аромата старого дуба с ноткой торфа или меда, выжженной солнцем кожи, терпкого дымка и прочих выкрутасов. Пахло спиртом, и ничем больше.

— А это обязательно?..

Эрик, не отпуская его взгляд, опрокинул стопку в себя, Чарльз сделал то же самое и чуть не выплюнул все на стол. Рот горел, будто он сожрал горсть черного перца.

— Закуси, — Эрик подтолкнул его под локоть.

— Дай. продышусь… — просипел Чарльз, открывая рот, как рыба.

— Кусай, — Эрик втолкнул хлеб в открытый рот, и Чарльз машинально сжал челюсти. Выдохнул, начал жевать. Лицо розовело на глазах.

— Молодец. Теперь еще по одной, — Эрик потянулся за бутылкой.

Нет, все началось не так.

— Ya hochu tri. Tri vodki.

— Ни одной не дам, не проси, милок! У нас праздник!

Бабка в цветастом платке махала руками, будто отгоняла комаров. Комары в это время уже давно передохли, а на Эрика пассы не действовали.

— Dvad’czat’ dollarov. Dvad’czat’ pyat’?

— Да хоть сто, не продам.

Эрик полез во внутренний карман за деньгами, но тут из дома вывалился мужик, нетвердо стоящий на ногах, и, приплясывая, направился к калитке. Чарльз из окна машины с тревогой наблюдал, как человек пересек неширокий двор, едва не угодив в развешенные для просушки сети и чуть не навернувшись в корыто с бельем, выволок лохматого пса из будки и принялся горячо целовать его в морду.

— Odna but’ilka za dvad’czat’ dollarov, — продолжал торговаться Эрик, старательно выговаривая русские слова. Двадцатку он уже держал между пальцев и водил ею перед носом у бабки, будто гипнотизировал, но та стояла на своем крепко.

— Анисья, хто там? — мужик наконец отпустил своего Рекса или Кинга, и тот сконфуженно попятился в конуру.

— Сосед водки просит, — отозвалась Анисья.

— Сосе-е-ед? — протянул мужик и прищурился, пытаясь разглядеть Эрика. — Все соседи уже в доме, а ты что? Хочешь водки — пошли за стол! У нас свадьба!

Он цепко схватил Эрика за рукав и потянул к дому. Тот попытался вырваться.

— Stoj! Какая нахрен свадьба? Stoj, я сказал! — и откуда-то из глубин памяти вырвалось, — Ruki vverkh!

— Э? — мужик притормозил, обернулся. Чарльз выскочил из машины — ситуация требовала немедленного вмешательства.

Нет, все началось еще раньше.

— Одевайся, поедем.

— Куда? — Чарльз растерянно поднял брови.

— Ты же сказал, что никогда не пил водку.

— Эрик, час ночи! Все закрыто!

— Я знаю, где открыто.

Эрик натянул потертые джинсы, начал застегивать рубашку. Чарльз, изнуренный романтическим вечером (в исполнении Эрика это был секс в виде прелюдии, секс в виде секса и секс на десерт), уже привычным жестом закутался в простыню и помотал головой.

— В десяти километрах отсюда есть русское поселение. Съездим туда, купим водки.

— Ночью? Как ты себе это представляешь?

— Очень просто: я дам им денег.

— Может, съездим завтра с утра?

Эрик посмотрел на него с упреком.

— Никто не пьет водку с утра. Но если ты не хочешь, я съезжу один.

Чарльз вскинулся. Отпускать Эрика одного в ночи куда-то за десять километров, в непонятную деревню к русским было немыслимо. Он спустил ноги с дивана и принялся одеваться.

Кашемировый свитер нежного голубого оттенка (под цвет глаз выбирал, и судя по всему, удачно выбрал) плохо пережил столкновение с примитивным бытом, так что Чарльзу пришлось надеть одну из рубашек Эрика. Она пахла дымом, горячим железом от утюга и немного — потом. Запах едва не вызвал у Чарльза головокружение.

— Как ты с ними познакомился?

— Я починил им лодочный мотор.

— Как ты с такой скоростью обзаводишься знакомствами, — пробурчал Чарльз, надев пальто и пальцами прочесывая мех на воротнике. — Тебе надо было назваться не Магнито, а Белоснежкой.

Эрик кинул в него тяжелый взгляд и мгновенно стал старше на двадцать лет.

— У моей дочери был дар, — негромко сказал он, и Чарльз почувствовал, как воздух вокруг сгустился, будто перед грозой. — Она могла общаться с животными. Обожала этот мультик.

— Эрик, прости… Я… Я не хотел. Я… — забыл. Чарльз, помертвев, смотрел на Эрика, не решаясь к нему приблизиться. Он забыл, что была какая-то другая жизнь за стенами этого дома, что были другие люди, мутанты, школа, обязанности, еще свежие раны. Он ничего не хотел помнить — и вот, пожалуйста. Перед мысленным взором всплыла навязчивая картинка Эрика с дочерью на коленях перед телевизором.

Some day my prince will come

Some day we’ll meet again

— Поехали, — тихо сказал Эрик.

— Молодец. Теперь еще по одной, — Эрик потянулся за бутылкой. Стол буквально ломился от тарелок, салатниц, рюмочек, вазочек, горшков, бутылок и мисок. Большая часть была уже уполовинена шумными гостями, но и того, что оставалось, хватило бы на две деревни. Чарльз, едва переведя дух, скакал взглядом по тарелкам. Гости шумели друг с другом, не обращая внимания на соседей. Кто-то пел, кто-то причитал, новобрачные целовались. Кто-то принимался считать, но раз за разом сбивался.

— Три!.. Четыре!.. Пять!.. Десять!.. Шестнадцать!..

— Зачем они это делают? — шепотом спросил Чарльз.

— Без понятия, — ответил Эрик и налил им обоим еще по стопке. — Не обращай внимания.

— Как думаешь… мы можем здесь что-то попробовать? Что тут съедобно?

Вместо ответа ему на тарелку упало три крупных дымящихся картофелины, которые тут же посыпали сверху зеленью и полили мясным соусом. Хозяйка, с легкостью держа в руках таз картошки, обходила стол и подкладывала горячее каждому, просили ее об этом или нет.