Присев на корточки, Эрик подкладывает дрова в камин. Рыжие блики огня играют на его лице.

— Тебе не кажется.

Поднявшись, Эрик ставит чайник в раковину. Из крана вырывается упругая струя воды, со звоном ударяется в донце. Чарльз следит за ним, как завороженный. Эрик похож на библейского Адама. Но не того, который поддался искушению и с позором был изгнан из Эдема, а на того, который по своей воле сорвал с ветки яблоко и восстал против бога. На того, который сам ушел из благословенной земли, чтобы стать свободным.

Эрик ставит чайник на огонь и возвращается к Чарльзу. Они сидят, переплетя пальцы.

— Что теперь будет? — спрашивает Чарльз.

Эрик едва заметно поводит плечом.

— Я не знаю. Ты надолго?

Чарльз сжимается в комочек, приваливается к его плечу.

— Хэнк вернется за мной через неделю. Я не могу оставить школу надолго…

— Хэнк?

— Да. Я подумал… Меня могли бы выследить, если бы я летел обычным рейсом. Я решил, лучше не рисковать.

Эрик целует его в висок.

— Значит, у нас есть неделя.

— А что потом?

— А потом ты вернешься в школу. Не глупи.

— А ты?

— А я останусь здесь.

— Ты хоронишь себя заживо.

— Нет, я просто пытаюсь выжить.

— Эрик, насколько тебя хватит? — Чарльз смотрит на него с тревогой. — Ты собираешься провести здесь месяцы? Годы?

— Годы, — Эрик усмехается. — Я не строю никаких планов дальше завтрашнего дня.

— Ты не создан для того, чтобы сидеть в глуши и возиться с ремонтом швейных машинок.

— А для чего я создан, Чарльз? — спрашивает Эрик, и это выходит у него так горько и безнадежно, что Чарльз не находит слов.

Свистит чайник. Эрик поднимается, чтобы выключить, и Чарльз немедленно чувствует холодную пустоту там, где он только что сидел.

— Знаешь, я постоянно разговаривал с тобой после Кубы. — Эрик хлопает дверцами шкафчиков, достает чашки. Он выглядит неправдоподобно буднично на своей маленькой кухне. Трудно поверить, что это тот самый человек, который останавливал ракеты взглядом и мог обрушить стадион на Белый дом ради того, чтобы быть услышанным. — До встречи с тобой смыслом моей жизни была месть Шоу. Я не знал, что я буду делать после того, как убью его. Мне было все равно. Я был готов к тому, что он утянет меня за собой, но это было неважно. Потом появился ты… Сахар?

— Один, — сдавленно отозвался Чарльз.

Эрик повернулся, прислонился к кухонной столешнице, слегка расставив ноги. Он держал в руках большую кружку, чайная ложечка в ней кружилась сама по себе.

— Ты заставил меня задуматься о том, что будет дальше. Я представить себе не мог, что нас так много. У меня не было никаких сомнений в том, что правительство захочет использовать нас в своих целях, как живое оружие. Не новая мысль, Шоу пришел к ней на двадцать лет раньше. Но я не собирался быть у них на побегушках дольше необходимого. Я уже тогда думал о том, что мутантам нужно объединяться, чем скорее, тем лучше.

Эрик вынул ложечку и вернулся на диван. Дал в руки Чарльзу кружку, где медленно вращались тонущие чаинки.

— Встреча с тобой открыла мне новый смысл. Но потом была Куба… и все полетело к чертям.

— Я был неправ, Эрик. Не знаю, сможешь ли ты меня за это простить.

— Ну, мира мне все это точно не принесло, — Эрик невесело усмехнулся. — Тут ты был прав.

— Мне казалось, что если я видел твои воспоминания и чувствовал то же, что и ты, я понял тебя. Но это была ложь. Мне хотелось видеть мир исполненным гуманизма и высших ценностей. Мне казалось, я обязан спасти тебя от тебя самого.

— За это я тебя не виню, — задумчиво сказал Эрик. Взял кружку из пальцев Чарльза, отпил глоток и вернул. — Ты делал то, во что верил, и я это уважал, даже если считал тебя идиотом.

Чарльз застонал, ткнулся лбом в согнутые колени.

— Господи, Эрик, откуда ты такой взялся?

Эрик перевел взгляд за окно.

— Ты не хочешь этого знать.

— Я тебя перебил, — спохватился Чарльз. — Ты расскажешь мне дальше?

— Когда мы расстались на Кубе, кое-что я все-таки унес от тебя. Идею о братстве мутантов. ЦРУ было похоже на растревоженный улей, кроме того, у них остались твои данные с координатами. Прокатилась волна убийств мутантов, и я решил действовать. Но Кеннеди спутал мне все планы.

— Ты знаешь, кто убил его?

Эрик кивнул.

— Я видел материалы дела, — осторожно сказал Чарльз. — Это правда, что ты сдался сам?

— Правда.

— Почему?

— Так было нужно.

— Эрик!.. Ты что… ты не доверяешь мне?

Эрик ответил ему очень долгим усталым взглядом. Чарльз не знал, что в этом была замешана Рейвен. Если бы она хотела рассказать правду своему названному брату — она бы это сделала. А раз она молчала, Эрик не считал себя вправе подставлять ее.

— Извини, Чарльз.

Испуганная тишина замерла, как воришка, которому почудились шаги и бряцанье ключей у порога. Сейчас дверь распахнется, в комнату хлынет яркий свет, и новорожденная близость умрет, едва появившись на свет.

Эрик усмехнулся.

— Я бы доверил тебе свои секреты, но этот — не мой. Без телепатии у тебя проницательности с маковое зерно. Успокойся.

— Ну спасибо, — обиженно проворчал Чарльз и отхлебнул чай.

— Не благодари.

Эрик откинулся на спинку дивана, вытянул скрещенные ноги. Чарльз обжегся чаем, поперхнулся.

— Ну ты и жираф. Сколько у тебя ног — километр?

— Два. Правый и левый.

— Остолоп…

Чарльз в мгновение оказывается у него верхом на коленях, простыня летит на пол, залитая чаем.

— Что ты творишь… — сбивчиво шепчет Чарльз. — Тебе не семнадцать.

— Мне много раз по семнадцать, — жадно шепчет Эрик, впечатывая в круглые ягодицы звонкий шлепок. Чарльз вскрикивает.

Эрик пытается не торопиться, но сдержанности хватает на пару секунд. Чарльз сам опускается на него, дрожа от предвкушения, прижимается, целует, кусает. Случайным жестом задевает короткие волосы на затылке у Эрика, и тот отзывается горячим стоном, откинув голову. Чарльз ошалело вцепляется в его волосы обеими руками, ловит губами глухое, почти звериное рычание, вместо ласковых слов бормочет проклятия. Эрик крепко держит его за задницу, рывками насаживая на себя.

— Чертов ублюдок!..

— Чарльз…

— Скотина… Гребаный кретин…

— Чарльз…

— Как я тебя ненавижу!.. Эрик!..

Они кусают друг друга в губы, руки беспорядочно шарят по плечам, груди, по спине. Диван ритмично скрипит и елозит по полу, пружины звенят и стонут, впиваются Чарльзу в колени. У Эрика на виске дрожит след от пота, Чарльз приникает к нему губами. Эрик закрывает глаза, дышит сквозь сжатые зубы тяжело, с усилием, болезненно жмурится, будто что-то сдерживает в себе. Чарльз ударяется в яркое бешенство.

— Не смей!.. — он сам не знает, что хочет запретить Эрику, но готов врезать ему кулаком, чтобы разбить эту мучительную гримасу. — Не смей!

Эрик стискивает зубы еще сильнее, губы расползаются против воли, обнажая оскал.

— Не смей прятаться от меня! — бессознательно хрипит Чарльз.

На шее Эрика проступают вены, он стискивает Чарльза так, что вышибает из него дыхание, прячет мокрое и горячее лицо у него под шеей. Бедра ускоряют движения, диван ходит ходуном так, что, кажется, ножки сейчас подломятся. Чарльз отталкивается от его плеч, падает спиной на руки Эрика и кричит, не слыша своего голоса. Эрик поднимает его обратно, разгоряченного и безвольного, опрокидывает на себя. Чарльз прижимается лбом к его плечу, не в силах даже поднять руки, и беззвучно всхлипывает. На плече смешиваются слезы и пот. Плечо конвульсивно дрожит.

— Эрик.

— Мм.

— Расскажи мне о себе.

— Ты же все обо мне знаешь.

— Я ничего о тебе не знаю. Расскажи. Ты любишь музыку?

Чарльз лежал у него на плече, до подбородка закутавшись в простыню. Камин догорал, чужой дом освещали рыжие отсветы. В нем шевелились чужие тени. По окнам тарабанил дождь со снегом. Эрик смотрел в потолок и не мог понять, как он здесь оказался. Стоит закрыть глаза, и рулетка перемотает время. Будто тогда, в шестьдесят третьем, Чарльз не вывернулся из-под руки, облизывая трясущиеся губы. Они ввалились в пустую комнату, позабыв даже закрыть дверь. Схлестнулись в агонии, вплавились поцелуями друг в друга, перемешались всеми атомами. Разнесли в щепки антикварный диван, сорвали шторы с карниза, вытерли спинами шелковый ковер на полу. И затихли, полумертвые от нежности.