Кадиллак мягко глотал мили, будто левитировал над дорогой. Бесконечные поля Южной Дакоты проплывали мимо, унылые и пустые, как божья ладонь. На горизонте змеились холмы.

— Не возражаете, если я закурю, мистер Леншерр?

— Эрик. Валяй.

Мэй приоткрыл окно, прикурил длинную дамскую сигарету. В салон ворвался поток встречного ветра.

— Почему ты решил заняться правами мутантов?

Тонкие пальцы на руле дрогнули.

— Я тоже… не такой, как все.

Эрик отогнал от лица клубок мятного дыма, достал Мальборо. В пачке оставалось пять сигарет.

— Если не секрет, в чем твоя мутация?

— Не секрет, — Мэй затянулся немного нервно, поправил волосы. — Хотя я не знаю, можно ли это назвать мутацией. Может, просто отклонение от нормы. Это совсем не впечатляющая мутация. Скорее, наоборот. Досадное обстоятельство. Знаете, многие считают мутантов опасными, но мне кажется, что таких, как я, довольно много. Не в прямом смысле, конечно. Я хочу сказать — тех, у кого мутация совсем незначительна и ее нельзя использовать как оружие.

Он замолчал, настороженно покосился на Эрика. Тот спокойно ждал.

— Будете смеяться.

— Только если у тебя способность вызывать смех.

— Можно сказать и так, — неловко ответил Мэй. Выдохнул полушепотом: — Я гермафродит.

Эрик замолчал, глядя на дорогу.

— Это значит…

— Я знаю, что это значит, Мэй.

— Мерзко, да?..

— Ни капли.

— Вам… тебе легко говорить, — парень вздохнул. Пальцы нервно перебирали руль, сжимаясь и разжимаясь. — Металлокинетика — это уникально. Мощно. Столько всего можно сделать!..

Эрик невесело усмехнулся.

— Ну да. Столько всего можно сделать, что потом всю жизнь разгребать.

— Я хочу сказать, вот я как мутант — бесполезен. Драться не умею, крови боюсь. А возможность управлять металлом — это же… это космос! И буквально, и фигурально, понимаешь? Наш мир сейчас — это стекло, бетон и сталь. Можно создавать уникальные сплавы… спутники запускать… строить мосты, небоскребы.

— Стадионами кидаться, — добавил Эрик.

Мэй скользнул по нему удивленным взглядом.

— Наверное… Но я не об этом. Я думал о своей мутации. Если это мутация вообще, а не просто уродство. Зачем она мне нужна? Что я могу с ней сделать? А потом догадался. Чтобы ничего не отвлекало.

— Поясни.

— Ну… — Мэй вздохнул. — Личная жизнь мне не светит. Семья, там, дети. Никому же не захочется иметь дело с монстром.

— Ты не монстр, — оборвал Эрик. — Прекрати так думать.

— Я тебе нравлюсь?

— Что?

— Я тебе нравлюсь? — повторил Мэй, глядя на него с каким-то застарелым отчаянием. Эрик смотрел на него и узнавал этот взгляд. Он складывался из сотен дней и ночей одиночества. Глухой, как безлунная ночь, злой, как волк, угодивший в капкан. Он знал его, как свое отражение, а потому не отводил глаз.

— У меня кое-кто есть, малыш, — ответил он, не прикрываясь жалостью.

Мэй потупился, отвернулся.

— Я последний человек, который может тебя утешить. — Эрик достал вторую сигарету.

— Она… красивая?

— Это он. Да. Очень красивый.

Мэй тряхнул головой, звонкая бледность постепенно покидала его лицо, уступая место румянцу.

— А я с самого начала так и подумал, — он весело улыбнулся. — Как его зовут?

— Его зовут «смотри на дорогу», — буркнул Эрик, чувствуя себя измочаленным внезапным приступом откровенности.

Они распрощались глубокой ночью на железнодорожной станции в Канзас-Сити.

— Чарльз Ксавье, Школа для одаренных подростков в Уэстчестере. Запомил?

— Запомнил, — Мэй тряхнул головой.

— Запиши.

Парень достал из бардачка блокнот и перьевую ручку, протянул Эрику:

— Лучше ты.

— Свяжись с ним, когда будет время. Детям могут пригодиться твои услуги, — Эрик записал адрес, держа в зубах колпачок от ручки. — Спасибо, что подбросил.

— Если мои услуги понадобятся тебе, — Мэй протянул свою визитку, — звони в любое время.

— Не очень-то на это рассчитывай, — он спрятал визитку в карман рюкзака, закинул его на плечо. — Мне пора.

Они обнялись. Товарный поезд, груженый нефтью, оглушительно содрогнулся и пополз от станции. Эрик взлетел на ближайшую цистерну, помахал рукой сапфировому Кадиллаку и двинулся в сторону головы поезда.

До Уэстчестера оставался день пути.

Легко путешествовать, когда ты сам себе компас. Никогда не заблудишься, не собьешься с дороги. Знай смотри себе на карту и следи, как линии магнитного поля, словно струны, протягиваются сквозь тебя от полюса к полюсу. Может быть, именно это чувствуют перелетные птицы, каждый год находя дорогу домой?

Товарняк тащился медленно, перебирая колесами, как исполинская гусеница, и к рассвету дополз только до Сент-Луиса. Единственный плюс такой медлительности был в том, что Эрик умудрился отлично выспаться на крыше локомотива. В Сент-Луисе поезд встал, и Эрик не стал дожидаться, когда тот двинется снова. Он был в пути уже восемь дней. Ему смертельно хотелось остановиться, и только мысли о том, что конец пути уже близок, заставляли держаться. Нужно было собрать последние силы, сжать зубы, преодолеть оставшуюся тысячу миль и войти в ворота школы Чарльза. Чего бы это ни стоило.

И о деньгах тут речь не шла, потому что у Эрика оставалось одиннадцать долларов, включая всю мелочь из карманов.

Сидя на скамейке в парке, он жевал холодные сосиски прямо из упаковки. Полтора доллара за дюжину, — это терпимо, тем более что еще ему достались две банки кукурузы, которые шли со скидкой в довесок к сосискам. Боже, которого больше нет, благослови людей, придумавших скидки. И купоны.

Кукурузу он припрятал в рюкзак на обед и ужин. Разорился на еще один стаканчик кофе, чтобы запить картонный вкус сосисок. Заметил вдалеке темную форму полицейского, направляющегося к его скамейке, и убрался из парка, стараясь не делать резких движений. Заросший, мятый, с пыльным рюкзаком и практически без денег, он слишком сильно рисковал оказаться арестованным за бродяжничество. Меньше всего ему это было нужно на пороге школы Ксавье.

Впрочем, до порога все еще оставалась почти тысяча миль.

К вечеру оставалось признать, что ему не повезло. Он миновал Индианаполис и Питтсбург, меняя попутные поезда. К счастью, в этой части страны движение было оживленным, и ему удачно попадались поезда в нужном направлении, но когда спустилась темнота, он еще даже не пересек границу штата Нью-Йорк. Пожалуй, умнее было бы найти себе место для ночлега и продолжить путь на следующий день, но Эрик решил не терять времени на сон. Он был так близко, что каждая миля, которая отделяла его от Чарльза, ощущалась физическим мучением.

Часть пути он проделал, растянувшись на крыше грузовика. В три часа утра пересек Гудзон в районе форта Монтгомери. До дома оставалось чуть больше двадцати миль.

Он свернул с шоссе и пошел через спящие пригороды. Мимо тянулись бесконечные одноэтажные домики со светлым сайдингом, перемежающиеся желтыми рощицами. Пыль с обочины оседала на джинсах. Выкатилось солнце, помаячило в глазах, потом переползло выше, уткнулось в правую щеку. Зеленые щиты дорожных указателей подмигивали цифрами. Его обгоняли желтые школьные автобусы и машины, типичные для среднего класса. Эрик шагал автоматически, не чувствуя, как переставляет ноги. Он сделал остановку лишь однажды, на берегу водохранилища Амаулок. Зашел в магазин у заправки. Седой крепыш за кассой, заметив его, заметно напрягся. От запястий к локтям у него змеились татуировки, исчезали под закатанными рукавами рубахи. Он выдвинул ящик под кассой, опустил туда руку. Эрик почувствовал характерный металл кольта.

— Не дергайся, я просто хочу купить воды, — сказал он.

— Тащи подальше отсюда свою задницу, пока я не достал пушку, — пригрозил седой.

— Сейчас утащу, — примирительно ответил Эрик. — Только воду возьму. Окей? Мне не нужны неприятности.