— Что это за песня? — не выдержал Чарльз и попытался извернуться, чтобы поймать взгляд Эрика в зеркале над раковиной.

— Не дергайся, а то обоссышь мне штаны, — строгим голосом сказал Эрик. Чарльз вздрогнул. — Услышал по телевизору, теперь не могу отвязаться. Не знаю, откуда это. Похоже на марш. Тум тум тудум — тум тудум — тум тудум…

Чарльз сжал губы, побагровел от сдерживаемого хохота, выждал для верности пять секунд, чтобы убедиться, что поток иссяк, и захохотал, как припадочный. Если бы Эрик не держал его, он бы врезался головой прямо в кафельную стену. Эрик развернул его, прижал к себе. Чарльз рыдал от хохота, от облегчения, от ужаса, расцепившего когти, от благодарности. От того, какие у Эрика были сильные руки, от его спокойного голоса, от еле слышного запаха бензина, идущего от рубашки. Эрик терпеливо ждал, пока тот затихнет, машинально поглаживал по плечам.

— Извини, — Чарльз вытер невольно выступившие на глазах слезы. — Я просто не ожидал, что ты…

— Что я иногда смотрю телевизор?

— Что ты такой невыносимо тактичный.

— Ширинку застегни, — тактично сказал Эрик, ухмыляясь. — Или ты ее специально для меня оставил?

Все веселье тут же испарилось. Чарльз сжался, отвернулся. Поправил одежду. Нажал на кнопку слива. Дотянулся до раковины, тщательно вымыл руки. Хрипло сказал «спасибо».

Эрик перенес его на диван, подложил подушку под спину. Близость разбилась, как злополучный стакан, осколки которого звонко шуршали под щеткой.

Чарльз отрешенно смотрел в окно. Он слышал, как Эрик снова ходит по дому, шуршит бумагой и целлофаном. Гудела микроволновка, шумела вода, звякала крышка чайника, хлопали дверцы шкафчиков. Чарльз остановившимся взглядом смотрел, как снова начался дождь, и капли прыгали на потемневших камнях гравийной дорожки. Бесполезный кусок бесполезности. Эрик не может, не должен хотеть его таким. Это бессмысленно. Это ужасно.

Эрику, похоже, было плевать. Он опустился на диван, закинул ноги на подлокотник, пристроил голову на коленях у Чарльза.

— Кэндис передавала тебе привет. Ты ей очень понравился.

— Спасибо, — бесцветно ответил Чарльз.

Эрик положил себе на грудь открытую коробку с пиццей, вскрыл банку пива и опустил ее на пол, чтобы было удобно дотянуться рукой. Сам собой включился телевизор, на его крышке выросла антенна, похожая на мохнатые усики огромного насекомого. По экрану пробежали полосы, каналы сменялись один за другим, как в калейдоскопе, пока не остановились на старом черно-белом фильме.

— У нас всегда будет Париж, — одними губами повторил Эрик вслед за Хэмфри Богартом. У нас всегда будет Аляска. Семь дней, украденных у всего мира, будто кто-то из них обладал способностью останавливать время. Семь дней измятых простыней, глупых шуток, прогибающихся под двойным весом пружин, семь дней осеннего дождя и горького дыма. Эрик прекрасно понимал, что скоро все закончится. Чарльз, как и Ильза, сядет в самолет, а он, как и Ричард, останется здесь. Не все ли равно, где жить без Чарльза?

— Я так виноват перед тобой, — прошептал Чарльз. — Я никогда себя не прощу за то, что упустил тебя.

Эрик поднял глаза. Чарльз взял его за руку, приложил ладонью к своей щеке, прижался губами к запястью.

— Ты не представляешь, сколько раз я гадал, что мог бы сделать иначе. Перебирал варианты, искал, в чем была моя ошибка. Мог ли я найти слова, чтоб уговорить тебя? Убедить? — Чарльз шумно выдохнул. — Сложилось бы все иначе, если бы я не стал отговаривать тебя от убийства Шоу? Или наш разрыв был неизбежен?

— Ты не смог бы меня переубедить, — честно ответил Эрик. — Но если бы ты отдал его мне, был бы шанс. Хотя дело не только в Шоу. Совсем не в Шоу.

— Мне потребовалось много лет, чтобы понять, что его убийство могло быть для тебя финишем, а не трамплином. Что я не имел права судить тебя по себе…

— Ты думал, что самый умный. Стоит тебе открыть рот, как все сразу это признают. Мартин Лютер Кинг, только белый.

— Я вообще тогда мало думал, чего уж там. — Чарльз горько усмехнулся, дотянулся до руки Эрика. Они переплели пальцы.

— Мы оба были упрямыми идиотами, — Эрик потерся щекой о его живот. — Я думаю, мы ими и остались. Может быть, у нас нет шансов при любом раскладе.

— Может быть… — Голос Чарльза прервался раньше, чем он договорил, и вдохнуть ему удалось явно с большим усилием. — Но я не хочу в это верить, Эрик. Я не могу в это верить.

Эрик провел костяшками пальцев по его щеке.

— Будь реалистом, Чарльз. Что мы дали друг другу за эти годы? Ты не можешь ходить, я не могу простить тебя за молчание. Давай украсим нашу дурость разбитыми сердцами и не будем притворяться, что можем что-то изменить. Все шансы, что у нас были, уже упущены.

Чарльз опустил холодную ладонь на волосы Эрика, вплелся в них пальцами.

— Давно хочу сказать тебе, все не находился подходящий момент. Больше всего я жалею о своих словах на Кубе. Что это ты. Ты виноват. Я был так зол на тебя. И страшно напуган. Мне было очень больно, потому что я видел — ты ускользаешь. Уже ускользнул. Ты убивал меня этим. Не знаю, смогу ли простить тебя за это. Но мои ноги… это не ты, Эрик. Ты не мог видеть, не мог знать. Если бы ты не защищался, Мойра убила бы тебя. И знаешь… — Чарльз сглотнул, продолжил с усилием, — пожалуй, лучше так… чем если бы ты умер.

Эрик остановил взгляд на носу Чарльза. Обычный нос, ничем не примечательный. Красивый. От крыльев носа ползут складки к углам губ, соединяясь в горестный треугольник.

— Не говори ерунды. Пуля вильнула, Чарльз. Это я отклонил ее. Если бы я помнил о тебе в тот момент, я направил бы ее иначе, но я не помнил. Я был слишком зол.

Эрик болезненно нахмурился.

— Рядом со мной трудно остаться в живых. Ты прав, лучше уж — так.

— Не говори… не говори так. Мы все тогда остались в живых потому, что ты был на пляже. Если бы тебя там не было, никого бы уже не было. Об этом я тоже думал. Без тебя мы не остановили бы Шоу и точно ничего не смогли бы поделать с ракетами.

Эрик смотрел ему в глаза — голубые-голубые, синие-синие, даже небо никогда таким не бывает. Короткий смешок вырвался сам собой.

— Ты серьезно? Чарльз, я прошу тебя, давай не будем. Ты можешь просто сказать «спасибо», без эвфемизмов. Это ничего не изменит, но мне по крайней мере будет приятно. Твои хождения вокруг да около меня всегда бесили, ты знаешь.

— Что поделать, я такой. Говорю витиевато, не могу обойтись без пафоса. Это и правда не изменить. Но мы оба живы. А значит, шанс у нас все-таки есть.

— Шанс на что, Чарльз? — обреченно спросил Эрик.

— Простить? Договориться? Шанс не потерять друг друга еще на двадцать лет. Шанс не встретиться снова глубокими стариками, которые прожили всю жизнь, сожалея, что так и не попытались?

Эрик дернулся, как от удара.

— Зачем ты опять это делаешь? Думаешь, мне еще не достаточно? Чего ты хочешь от меня, Чарльз? Чтобы я снова надеялся? Чтоб отпустил тебе грехи? Чтобы забыл, как я ждал тебя, хотя бы твоего голоса, хотя бы слова? Чтобы простил тебя за твою трусость? Чтобы ты снова мерещился мне в толпе? Думаешь, я железный? Я придумал миллион причин, почему ты снова и снова отталкивал меня. Скажи наконец сам, почему, Чарльз?..

Тот ответил не сразу.

— На Кубе я был слишком напуган. До нее я думал, что во всем разобрался и смогу тебя исправить. Я думал, что разочаровался в тебе, когда не вышло.

— Или испугался разочарования в себе, когда дрессировка не удалась?

— После Белого дома я решил попробовать снова. Отпустил тебя, чтобы дать нам время подумать, а когда снова нашел, ты… ты уже был с Магдой. И я решил, что так будет лучше для всех. Лучше рядом с тобой будет полноценная женщина, которая даст тебе семью, детей… чем калека и… мужчина.

Эрик рывком вскочил на ноги.

— Вот поэтому у нас и не выйдет договориться, Чарльз! Ты не учишься на своих ошибках. Ты решил, что мне не нужно убийство Шоу. Ты решил, что я хочу устроить кровавую баню, решил, что я безнадежен.