На первом этаже было два выхода: направо – второстепенный, и налево – главный.

Первый выводил сначала в «колодец» – маленький аккуратно и полностью уложенный каменной брусчаткой дворик. Пройдя по нему, можно было попасть в небольшой уютный ухоженный парк.

Вторым выходом пользовались в том случае, когда нужно было пройти на основную территорию больницы.

Они повернули направо. Когда Кондратий открывал дверь, к его слуху долетели обрывки протяжного церковного пения. Но он решил, что ему это пригрезилось на фоне яркой какофонии звуков и шумов второго и третьего этажей.

И вот, наконец, он в парке. Зеленые листья деревьев, пышные кусты и ровно причесанные лужайки радостно приветствовали его. Птицы своим разноголосым пением спешили сообщить, что в целом мире не найти им места прекрасней, чем этот парк. Солнце заглянуло ему прямо в глаза. Он невольно зажмурился, подставил лицо нежным лучам, глубоко вдохнул и выдохнул из себя подхваченную между этажами корпуса муторность и тревогу.

Корпус, в котором функционировало 15-ое отделение, был расположен на территории больницы очень удобно – в одном из ее дальних углов. И это обстоятельство уже само по себе предоставляло широкие возможности для создания и развития своеобразной автономии отделения.

Вначале корпус изолировали от основной части больницы живой изгородью, которая начиналась возле его стен и дальше расходилась от них в обе стороны: вправо и влево. Один ряд кустов был длиной около двадцати метров и примыкал к большому забору больницы. Второй же простирался на двадцать пять метров, после чего делал перпендикулярный поворот и тоже упирался в большой больничный забор.

К великому сожалению Леонида Яковлевича, живая изгородь легко преодолевалась незваными гостями, которые, как гласит народная мудрость, «хуже татарина». Сквозь кусты проникали все, кому не лень, просто так и с определенной целью: и больные других отделений, и медицинский персонал, и посетители, и случайные прохожие, и алкоголики, и бомжи. Поэтому вскоре вместо живой изгороди вырос красивый кирпичный забор, надежно застолбив за 15-ым отделением его суверенную территорию.

В это же время в большом больничном заборе прорубили отверстие и украсили его большими железными воротами с флигелем для вооруженных людей, обеспечив тем самым Леониду Яковлевичу отдельный круглосуточно охраняемый вход и въезд прямиком в 15-ое отделение.

Они минутку постояли, наслаждаясь свежим воздухом и летним теплом. Перед их глазами простиралась прямая широкая дорога, ведущая к воротам 15-го отделения.

От нее в разные стороны разбегались многочисленные чопорные и опрятные аллейки.

И по поводу этих аллей ему непроизвольно, именно в первый момент их созерцания, вдруг вспомнились две строчки из стиха Александра Сергеевича Пушкина, прозвучавшие в его голове с интонациями старательно декламирующего их школьника:

…Там на неведомых дорожках

Следы невиданных зверей…

Ничего такого он, правда, пока не видел, но был уверен, что ему обязательно встретятся и следы, и их обладатели.

Кондратий двинулся по одной из аллей. Он последовал за своим проводником.

Углубившись в парк всего лишь на несколько метров, они оказались у небольшой лужайки, посреди которой он увидел молодого человека – красивого брюнета в темных брюках, летних туфлях и белой рубашке, поверх которой была одета кофта-безрукавка, вытканная разноцветными ромбами. Тот стоял на одном месте, монотонно раскачиваясь при этом. И можно было предположить, что он двигается в такт музыки, мелодия которой слышна лишь ему.

Заметив Кондратия, брюнет сразу оживился и направился к ним. Шел он несколько неуклюже, как бы вприпрыжку. Идти ровно и уверенно ему мешало все то же монотонное раскачивание всем телом, которое он мог остановить только в горизонтальном положении. Поэтому, как только он вставал с постели, оно сопровождало его всегда и везде.

– Что, Кондратий? – брюнет остановился в двух шагах от них. – К тебе родственники приехали? – оскалился он в ехидной улыбке. Было явно, что парень заметил сходство между ними и теперь хотел поддразнить Кондратия, чтобы немного поиздеваться над ним.

Видимо, привычный к таким выпадам брюнета, Кондратий, недолго думая, остановился и, копируя его пошатывания, цинично ответил, слегка кривляясь:

– Нет, Демо´н. Это Леня меня клонировал. На случай, если удавлюсь. Тогда его лечить будут.

Брюнет не ожидал такого ответа, недоуменно уставился на них, и даже его покачивания на пару секунд прекратились. Пока он подбирал слова для достойной реплики, они отошли довольно далеко, и кричать что-то им вслед было уже бессмысленно.

Кроме прозвища Демо´н, его еще называли «Мажор IV-го разряда». Такое определение возникло из-за того, что брюнет являлся породистым потомственным представителем местной элиты в ее четвертом поколении. Таких семей или кланов, как его, в стране остались единицы.

Заложил, так сказать, камень благополучия и при последнем царе поднялся «из грязи в князи» еще его прадед Федор. Баснословные богатства он буквально выкопал из земли – нашел золотоносную жилу в Сибири. Заработав себе приличное состояние, простолюдин Федор продал прииск за большущие деньги и поехал в столицу делать себе титул да приобретать вес в светском обществе.

Это ему удалось. Деньги и умение приспосабливаться сделали свое дело – Федор Ильич в мгновенье ока превратился в многоуважаемого и влиятельного Его Сиятельство графа.

После этого головокружительно стремительного взлета никакие исторические события и катаклизмы уже не могли не то что разрушить, а даже пошатнуть авторитет основанного Федором Ильичом клана.

Умение при любой власти оставаться на высоте и блистать в высшем обществе, независимо от того, из кого это общество состояло, стало характерной чертой их семьи. Присуще оно было и Демону – «Мажору IV-го разряда».

– Зачем вы его так? – спросил он. – Больной же человек.

– Мы тут все больные! – резко ответил Кондратий. – А Демо´н – упырь еще тот. Это он с виду такой – неполноценный. А сам только и ждет, как бы пакость какую сделать.

С тем, что Демо´н, как выразился Кондратий, «упырь», согласятся многие.

Недаром даже его прозвище Демон, производное от имени Дмитрий, было трансформировано в Демо´н. И поставить ударение на первый слог, а тем более произнести такое слово вслух в его присутствии, не осмеливался никто, даже Леонид Яковлевич. Последний – сугубо из меркантильных соображений – не хотел терять постоянного клиента. Другие – чтобы не накликать не себя беду. Большинство из тех, кто знал Демо´на лично, свято веровали, что если его обрить налысо, то в аккурат на макушке можно будет увидеть шифр «666». И этим все сказано.

Сам Дмитрий считал, что у него всего лишь два небольших недостатка: некоторая дисфункция опорно-двигательного аппарата и большие да малые эпилептические припадки. В остальном же все отлично – и красив, и умен, и денег немерено.

Однако другие люди, которые тем или иным образом пересекались с ним по жизни, значительно расширили список его недостатков и к оным среди прочих причисляли: безграничную ненависть и жестокость, несносный капризный характер, безудержную тягу к злым шуткам и очень черному юмору.

И это лишь начало списка.

Врачи-психиатры и невропатологи курируют Дмитрия с раннего детства. В самом начале ставить какой-либо диагноз они наотрез отказывались. Это объяснялось тем, что в результате наблюдений за отпрыском столь почитаемых людей решили, что злой, жестокий, истерически настроенный мальчик таким образом просто хулиганит, цинично симулирует болезнь и развлекается, издеваясь над уважаемой врачебной комиссией.