– Не устали? – спросила она, глядя на него сверху.

– Н-нет, – быстро выпалил он и поспешно встал со стула.

– На улицу еще хотите? – продолжила врач.

– Да, – обрадовался он.

– Ну что же. На сегодня мы уже все сделали. Можете отдыхать. Продолжим завтра, – приятным голосом сообщила Оленька. – А сейчас я попрошу Кондратия, чтобы он с вами вышел на улицу. Все-таки он здесь все знает и ответит на любые ваши вопросы, если какие-то возникнут.

Кондратий здесь все знает.

Сказано без преувеличения. В свои 28 лет Кондратий считается, если так можно выразиться, одним из ветеранов 15-го отделения.

Впервые он переступил порог этого заведения в 16 лет. Тот первый случай странного его поведения в школе на группе продленного дня как-то очень уж быстро замялся и особенно не обговаривался в кругу семьи. Родители то ли не придали ему значения, то ли не хотели придавать, то ли у них просто не было времени для основательного «разбора полетов».

И Кондратий рос себе, на первый взгляд, как обычный ребенок, ничем не выделяясь среди других сверстников, но и ни в чем не уступая им.

Время от времени он предавался размышлениям о жизни, вернее о крайней ее точке – смерти.

Иногда ему хотелось спрыгнуть с крыши дома. Он даже поднимался на самый верх высотных строений и смотрел вниз, разглядывая снующих по улицам маленьких, словно букашки, людей и автомобилей. Тогда представлял себе, что это его игрушки, и он может с ними делать все что угодно. В этих фантазиях Кондратий забывал о своем желании спрыгнуть вниз.

Иногда он ходил по краям крыш новых жилых высоток, имеющих достаточно широкий парапет, на который он взбирался, после чего двигался по периметру, надеясь случайно оступиться и упасть. Но напрасно. Концентрация на точных движениях мешала сделать неосторожный шаг, а закрыть глаза он еще боялся. Поэтому Кондратий, проголодавшись и устав ходить по кругу, спускался вниз живой и невредимый.

Иногда ему хотелось жить. И он наслаждался своим беззаботным детством напропалую. Именно беззаботным – в их доме было все. В том числе и то, о чем простому среднестатистическому ребенку даже и не мечталось.

Но свои 16 лет Кондратий решил встретить с намыленной веревкой на шее. Он провисел лишь несколько секунд, веревка оборвалась, и его тело с грохотом упало на пол. Тут же на шум в его комнате вбежали родители и недоуменно смотрели на своего сына, корчащегося от удушья на дорогом персидском ковре и судорожно растягивающего руками петлю на шее.

Именно после этого случая Кондратий впервые познакомился с 15-тым отделением вообще и с Леонидом Яковлевичем лично.

Именно после этого случая в паспорте Кондратия появилась фотография: лицо со стеклянными глазами, отсутствующий взгляд и водолазка с высоким горлом, чтобы скрыть на шее красную полоску от веревки.

В то время родители очень спешили с паспортом для сына по каким-то невнятным, по крайней мере для Кондратия, причинам, а других подходящих фотографий под рукой не оказалось.

– Подождите здесь, я его позову, – Оленька быстро открыла дверь палаты № 6, вошла вовнутрь и буквально через несколько минут вышла оттуда, но уже не одна. За ней, поправляя на плече свою небольшую кожаную сумочку, шел Кондратий. Шел неохотно – так, словно его оторвали от каких-то важных личных дел и вместо них предложили принять участие в общественно полезных мероприятиях.

«Договор работает», подумал он.

Кондратий подошел ближе и снисходительно посмотрел на него:

– Ну, пошли.

Оленька в этот момент стояла в стороне, видела их в профиль и ловила себя на мысли, что эти два пациента чем-то очень похожи, чем-то еле уловимым, но в то же время отчетливо заметным. Схожесть складывалась частью из внешних черт – манер, позы, взгляда, а частью дополнялась их внутренним состоянием, которое скорее чувствовалось, нежели поддавалось логическим умозаключениям.

Молодые люди медленно и молча пошли по коридору к лифту.

Кондратий нажал кнопку вызова грузового лифта. Снизу тяжело и с натугой начала подниматься его кабина, и через сорок пять секунд она благополучно достигла четвертого этажа.

Дверь открылась, и на двух претендентов на поездку вниз посмотрела маленькая худощавая злобная старуха с кривыми ногами и недовольным морщинистым лицом, но, как положено, в белом халате и в чем-то наподобие шапочки на голове. Ее рост и конституция тела давали почву для некоторых неожиданных выводов о том, что она либо низкорослый человечек, либо гигантский гном. Именно такие мысли и посетили его голову.

К тому же интерьер лифта легко поддавался сравнению с маленьким домиком: около одной стены стоял топчанчик с одеяльцем и тумбочка, накрытая вышитой салфеточкой, а на ней очки в пластмассовой оправе, газета и стакан чаю. Складывалось впечатление, что они позвонили в дверь квартиры, и им открыла злобная хозяйка, не желающая видеть кого-либо не только в этот момент, но и вообще.

На Кондратия эта старуха никакого впечатления не произвела. Он не однажды видел ее раньше и даже знал, что она скажет.

Старуха мрачно зыркнула из-подо лба на потревоживших ее покой людей и со словами «Лифт грузовой. Для тяжелобольных и грузов. Спускайтесь пешком, нечего кататься» демонстративно и с удовольствием упиваясь своей властью закрыла дверь, уселась на свой топчанчик, надела очки и, попивая чаек да почитывая газетку, продолжила бормотать себе под нос что-то неразборчивое.

Они пошли к двери, ведущей на лестницу. Медсестра с поста № 1 заметила их, поднялась со стула и молча выпустила молодых людей за пределы отделения.

– Иногда мне кажется, что Леня специально им деньги платит, чтобы они нас провоцировали, – прокомментировал встречу со злобной старухой Кондратий.

Отчасти Кондратий был прав. Леонид Яковлевич напрямую, конечно же, денег не платил, но и никаких мер для повышения уровня обслуживания не принимал. Вот и получалось, что он некоторым образом пассивно содействовал спорадическим вспышкам грубости со стороны представителей персонала больницы (все, кто работал в 15-том отделении, отличались идеальной вежливостью) и использовал такие случаи для лечения. Когда кто-то жаловался на лифтеров и прочий больничный персонал, Леонид Яковлевич спокойно спрашивал: «Вы хотите об этом поговорить?».

Иногда после такого вопроса во время следующей за ним продолжительной беседы всплывали очень интересные давно забытые психотравмы.

– Зачем тогда лифт вызывали? – спросил он. – Нужно было сразу идти пешком.

– Ну не всегда же она дежурит, – пояснил Кондратий.

Они вышли на лестничную клетку и медленно двинулись по ступенькам вниз.

Между этажами находились огромные с толстыми решетками окна, и в дневное время суток на лестницу попадало достаточно света.

Они шли молча. Их шаги гулко отскакивали от тишины, а звуки жизнедеятельности лечебного корпуса по мере их движения долетали до них как бы отдаленными волнами, которые становились то громче, то тише. Отчетливей их было слышно возле дверей третьего и второго этажей. Оттуда вперемешку доносились стук, плач, смех, выкрики, возня и еще что-то неразборчивое.

В какой-то момент он почувствовал появившийся откуда-то извне страх, который, как ему показалось, он вдохнул. От этого внутри желудка что-то неприятно то ли дрогнуло, то ли екнуло, заставив его поежиться и даже ощутить легкую тошноту.

Но вот они спустились на первый этаж и погрузились в полутьму и сырую прохладу каменного вестибюля.

Здесь располагались несколько кабинетов администрации больницы, диагностические помещения с допотопной техникой, библиотека и красный уголок. Впрочем, последний «красным» был до определенного времени. Со сменой власти в стране он прекратил исполнение своей миссии и превратился в простую, захламленную старой атрибутикой и никому не нужной идеологической литературой, комнату. А с началом нового тысячелетия этот уголок возродился в совершенно иной ипостаси. И если бы идейным вдохновителям создания обязательного для каждого государственного учреждения и предприятия места для еженедельной политинформационной промывки мозгов кто-либо в их время открыл будущее и рассказал, во что превратится их детище в двадцать первом веке, они с посерьезневшими и поумневшими лицами тотчас же упрятали бы провидца в одну из палат лечебницы этажом выше.