Кондратий кивнул в ответ и коротко заметил:

– Бах.

– Что бах? – не понял он.

– Не что, а кто, – уточнил Кондратий.

– А, вы про Иоганна Себастьяна, – догадался он.

– Да, – кивнул Кондратий, – наиболее полное выражение фуга получила в сочинениях Иоганна Себастьяна Баха, – процитировал он короткий отрывок, оставшийся в его голове со времен посещения музыкальной школы.

– Пожалуй, с диагнозом все ясно, – пришел он к выводу. – Диссоциативная фуга мне подходит по всем параметрам. Вот послушайте, Кондратий.

И он прочел краткое описание расстройства:

– «Диссоциативная фуга – более тяжелое заболевание, чем диссоциированная амнезия. Больные диссоциативной фугой внезапно уезжают в другое место и там полностью забывают свою биографию и личные данные, вплоть до имени. Иногда они берут себе новое имя и новую работу.

Диссоциативная фуга длится от нескольких часов до нескольких месяцев, изредка дольше, после чего больные так же внезапно вспоминают свое прошлое. При этом они могут забыть все, что происходило во время фуги».

Кондратий слушал вполуха, но суть уловил.

– Все, как у меня, – продолжал он. – Ага, вот еще подходит.

И он прочел еще один отрывок:

– «Диссоциированная амнезия – амнезия, при которой забываются факты из личной жизни, но сохраняется память на универсальные знания. Диссоциированная амнезия обычно является результатом психической травмы».

Потом он подумал и сказал:

– Я бы свое состояние определил так: «Спонтанная диссоциированная амнезия психического генеза, осложненная диссоциативной фугой».

Потом подумал еще и добавил:

– Интересно, а что скажут врачи?

Кондратий в ответ лишь улыбнулся.

После сытного обеда удовлетворенное тело желало покоя в горизонтальном положении для равномерного последовательного распределения только что принятых вовнутрь энергоносителей. Он повиновался этому импульсу, удобно расположился на своей кровати и занялся мыслительной работой.

В голове закружились легкие мыслеформы, сотканные из впечатлений, полученных по ходу обретения нового жизненного опыта. В чем он мог быть уверен, так это в том, что он есть, существует, располагает телом и мыслями. К тому же, телу приходится уделять время от времени внимание, да и мыслям, пожалуй, тоже. И, судя по всему, если он об этом помнит, значит, такая организация жизнедеятельности есть не самое досадное, что могло и может еще с ним случиться. Здесь. Но что-то же случилось раньше и не здесь…

Кто-то из персонала отделения прервал его мысли своими активными движениями. Кто именно, он не посмотрел. Только слышал, как быстро и четко убирали грязную посуду со стола и позже громко хлопнули дверью.

В его легкие просочился аромат сигаретного дыма.

– Кстати, – заметил Кондратий, – попроси у медсестры… Пусть принесут диск с Бахом. Устроим вечер классической музыки.

– А здесь есть? – спросил он.

– Должен быть, – Кондратий выпустил дым. – Нынче средь современных психиатров и психотерапевтов классика в моде. Один врач даже с гордостью рассказывает, что своему новорожденному сыну возле колыбели включает «Реквием» Моцарта, – Кондратий хмыкнул. – Надеется гения вырастить… Наивный.

Он порылся в воспоминаниях. Оказалось, что там, кроме уже спонтанно найденных цитат из литературных произведений, имеются также и обрывки музыкального сочинения под названием «Реквием». Он даже сразу вспомнил полное имя композитора – Вольфганг Амадей Моцарт.

Кондратий затушил окурок в пепельнице. В другом месте он без зазрения совести выкинул бы сигаретный бычок в окно, но в 15-ом отделении разбрасывание мусора считалось осквернением территории и окружающей среды, а поэтому строго наказывалось. Так строго, что даже по-своему безбашенные Колики, отчаянный фаталист Кондратий и злой гений Демо´н вняли требованиям учреждения и соблюдали правила.

И здесь, как говорится, «ларчик просто открывался», точнее, закрывался. У Леонида Яковлевича имелся в арсенале один, но очень действенный способ воздействия. Нет, все же их было два. Но достаточно было и одного. О втором заведующему уже не было необходимости даже упоминать.

Леонид Яковлевич монотонным бездушным голосом торжественно обещал, что злостных нарушителей режима и порядка он лично отправит жить этажом ниже. Здесь профессор обязательно напоминал: «На бюджетные хлеба». Срок ссылки при первом нарушении – семь дней. Злостным нарушителям – пожизненный. И добавлял, что в этом справедливом порыве его не остановит никто, даже криминальный кодекс, потому как «здесь вам не там». Заканчивалось обращение к еретикам цитатой из фильма «Формула любви»: «Голова – предмет темный и исследованию не подлежит».

Леонид Яковлевич не врал и не рисовался. Он мог такое устроить легко «что два пальца об асфальт». Верили все. Укрепить веру знанием решили двое, правда, из разных побуждений.

В свое время Демо´н и Кондратий побывали этажом ниже, где познали в сравнении и крепко осознали все преимущества 15-го отделения. Вернулись они оттуда с кардинально обновленными взглядами на бытие.

Кондратию даже целый год нравилась жизнь.

Теперь они делились своим опытом с другими, поэтому никто, в том числе и они сами, не пытался повторить их подвиг.

Кондратий улегся на кровать и продолжил:

– А если нету, то найдут, – и торжественно объяснил почему. – Здесь все ради тебя! Только выздоравливай. И если тебе, ИВАН, чтобы поправиться, нужен белый индийский слон, то Леня сюда доставит и слона, и слониху в придачу, чтобы слоник не скучал и положительно влиял на твое излечение.

– Серьезно? – заинтересовался он.

– А то! – уверенно и с ноткой гордости ответил Кондратий. – Только сначала Леня все просчитает, взвесит и если поймет, что ты его не дуришь, то сделает любое. Цифра за лечение, конечно, вырастет, но на здоровье, особенно психическое, денег не жалко. Так что с музыкой проблем, думаю, не будет, – Кондратий зевнул. – Иди и заказывай. Слушать есть на чем.

– А чего вы не пойдете? – спросил он.

– Тебе нужнее. Твоя же идея про фуги, – объяснил Кондратий. – Чисто ассоциативно. Фуга – Бах – музыка. А дальше еще что-то вспомнишь. Может быть.

– О, я вижу у вас опыт, – с уважением заметил он.

– Да, – без ложной скромности согласился Кондратий. – Мой опыт, скорбь умножающий⁶, подсказывает мне, что если пойду просить выдать Баха я, то надо будет сказать правду. По пустяках я врать не люблю. Вот и придется сказать, что прошу для тебя.

– Ну и что? – удивился он.

– О, брат! – театрально продолжил Кондратий. – Начнутся расспросы типа «Почему ты решил это сделать?», «Для чего?», «С какой целью?», «Какое тебе дело до него?». И тэ дэ и тэ пэ.

Он чуть не рассмеялся:

– Почему?

– Потому что, ИВАН, психотерапия – это такой необратимый процесс, в котором все имеет значение, даже размер. Сам увидишь, когда за тебя возьмутся эскулапы. А теперь – тихий час, – Кондратий повернулся на бок и снова зевнул.

– Что значит «тихий час»? – уточнил он.

– Сиеста, – пробормотал сосед, – послеобеденный отдых, – каждое последующее его слово звучало все тише. – Передвижение по отделению не запрещается, но и не приветствуется.

Последняя фраза прозвучала почти неразборчиво, превратившись в сопение и похрапывание.

Кондратий уснул.

В 15-ом отделении ревностно чтили четкий распорядок дня. Завтраки, обеды и ужины появлялись в палатах с точностью до секунды. Все назначенные процедуры и манипуляции проводились именно в то время, на которое были запланированы.

Леонид Яковлевич, человек чрезвычайно пунктуальный, а в некоторых вопросах даже педантичный, любил порядок и требовал такого же подхода к работе от своих подчиненных.