– Ну, с таким диагнозом, – перебил его разведчик, – можно любой контракт подписывать. Утром проснется и запоет: «Я не Я и подпись не моя». Темное дело, Леонид Яковлевич.

– Вот именно, – сурово заметил заведующий и полушепотом продолжил. – А если копают под нас?

– Под тебя, – поправил Николай Семенович.

– Как знать, как знать, – заметил Леонид Яковлевич.

Разведчик задумался.

– Думай, Коля, думай, – поощрил его профессор. – Лучше перестраховаться, лишний раз проверить, чем потом бегать и затыкать дыры. И тут дело уже не в том, заработать денег или нет. Тут уже на кону все дело. Вся система. И если она рухнет…

– Ладно, – Николай Семенович не хотел слушать дальше. – Я подумаю над этим. Все равно он у тебя в руках и под надежным присмотром. День-два есть на размышления.

Леонид Яковлевич в ответ согласно кивнул.

Николай Семенович собрал фотографии и спрятал их в портфель, потом сцепил руки пальцами в замок, положил их на стол и попросил:

– Покажи мне мои Колики.

Леонид Яковлевич взял со стола пульт, направил его на рисованного золотой замысловатой восточной вязью китайского дракона и нажал кнопку. Створка из красного дерева плавно поехала вниз и открыла зрителям прямоугольник из 12-ти 17-дюймовых мониторов: 3 в высоту, 4 в ширину. Каждый из них показывал часть 15-го отделения или прилегающую к нему территорию.

Честно говоря, Николай Семенович не так хотел увидеть «свои Колики», как в который раз полюбоваться чудом современной техники в кабинете Леонида Яковлевича. Разведчик лично помогал разрабатывать и воплощать в жизнь проект видеонаблюдения в 15-ом отделении и очень гордился своей работой. Система функционировала безукоризненно и четко отслеживала всех обитателей отделения, за исключением людей, находящихся в кабинете Леонида Яковлевича.

Профессор снова нажал кнопки на пульте, и все 12 мониторов стали частью одного изображения – крупным планом беседка, в которой о чем-то оживленно разговаривали Колики и Кондратий.

В следующий миг Оля приподняла голову и солнечные лучи ослепили ее. Она рефлекторно закрыла глаза. В носу у нее защекотало, и она чихнула. Чихнула громко, со всей силы. От резкого движения у нее хлынула кровь носом, и белое платье обильно окропилось алыми пятнами разной величины.

На Николая Семеновича, в общем-то, привыкшего к виду крови, эта картина произвела удручающее впечатление:

– Выключи, – попросил он Леонида Яковлевича. Тот понимающе кивнул и нажал кнопки. Мониторы потухли, створка из красного дерева плавно поехала вверх.

Разведчик возобновил уже завершенный разговор, чтобы отвлечься от грустных мыслей о своих детях:

– Почему бы тебе не сплавить его этажом ниже, обратиться в милицию, и пускай у них болит голова.

– А если это заговор? – возразил Леонид Яковлевич. – Тогда они отступят, затаятся и придумают более изощренный план. Я должен быть уверен, что причин для беспокойства нет.

– Ладно, – окончательно согласился Николай Семенович. – Всю информацию об объекте, которую тебе удастся собрать, передашь мне. Я подумаю, и решим, что делать дальше.

– Завтра во второй половине дня доставлю тебе наше досье, – пообещал Леонид Яковлевич.

На этом они закончили беседу, и профессор провел своего друга к дверям отделения. По дороге они перекинулись парой слов о лечебных процедурах и манипуляциях, направленных на искоренение в умах Коли и Оли болезненного пристрастия к наркотическим средствам.

В цвете чихание Оли выглядело более эффектно, нежели на черно-белых мониторах в кабинете профессора.

Но он этого не видел, потому что в одиночестве прогуливался по отдаленным от беседки безлюдным аллеям парка. Он медленно шел и был полностью доволен своей жизнью, своим присутствием в мире вообще и в этом конкретном лечебном заведении, в частности.

Ему казалось, что время, вся Вселенная, движения всех планет, светил, звезд, галактик – все остановилось и наслаждается одним мгновением лета среди зелени парка…

Урчание в желудке напомнило ему о бренном теле, которому чужды полеты и стремления души и которое в сей миг настойчиво заявляло о своей потребности в белках, жирах, углеводах, минеральных веществах.

Ему захотелось есть.

– Как неудобно, – подумал он.

Затем он решил возвратиться в отделение. Ведь если был завтрак, то в скором времени подадут и обед.

Он, не спеша, двинулся к исходной точке своего сегодняшнего короткого путешествия по парку.

Возле входа во внутренний дворик корпуса уже стояли Кондратий и Колики. Они ждали его.

– ИВАН, ты, наверно, услышал наши мысли, мм-м. Мы тебя ждали, ага, и хотели уже звать тебя, м-да, как в лесу, знаешь? Ау, ИВАН! – весело сообщила Оля.

Он посмотрел на ее окровавленное платье, на нос и губы с запекшейся кровью, на красные рваные полосы на кистях обеих рук. Ему подумалось, что девушка, видать, уже и пообедала – всласть напилась чьей-то крови прямо из артерии.

Она заметила его изучающий и немного недоуменный взгляд и пояснила, сопровождая свои слова небрежным взмахом руки:

– Чихнула неудачно, м-да. Ничего страшного.

Последние два слова она произнесла скорее для самой себя.

– Пошли, ИВАН. Время обедать, – сообщил Кондратий, и вчетвером они вошли во внутренний дворик корпуса. Джипов там уже не было.

В вестибюле он отчетливо услышал громкое церковное пение, которое доносилось с правой стороны. Ему были видны открытые двери и возле них толпа народу из тех, кому не хватило места внутри. Люди имели потрепанный, неухоженный и нищенский вид: кто побрит «под ноль», кто с взлохмаченными волосами, кто в очках с резинками вместо дужек. Одежда у всех была поношенная, с заплатами: халаты, пижамы, пиджаки в пятнах и платья с выцветшими красками.

И вся толпа, шаркая ногами, хаотично шевелилась: кто пошатывался в такт пения; кто топтался на месте; кто отделялся от гурьбы и, нервно активно жестикулируя, прохаживался тут же и что-то доказывал непонятно кому – себе или невидимому собеседнику, а потом присоединялся к массе, задирал голову и вглядывался в происходящее внутри.

Желтый свет свечей выливался изнутри через открытые двери, с трудом рассеивал полутьму вестибюля, натыкался на толпу и создавал на стенах и полу загадочный первобытный танец теней.

– Пошли, чего стоишь, – легонько подтолкнул его Кондратий.

Он оторвал свой взгляд от прихожан церкви и поспешил вслед за Кондратием. Когда они дошли до дверей, Колики уже стояли возле лифта, и Оля вела оживленный разговор с лифтершей:

– Ты что, старуха? Не видишь? Я вся тяжелобольная! Да! – Оля взяла в руки подол своего платья, приподняла его перед лицом женщины. – Видишь? У меня большая потеря крови! Ходить тяжело. Понимаешь? Я сейчас в обморок упаду.

Оля вошла в лифт и потащила за собой Колю:

– Он со мной. Он меня сопровождает. Поняла?

Лифтершу активные действия, слова, да и весь вид Оли очень напугали. И ей ничего не оставалось, как отвезти девушку на четвертый этаж и таким образом избавиться от нее.

Когда они вошли в свою палату, обед уже стоял на столе в легкой дымке пара, притягивая к себе вкусным ароматом.

Кондратий сразу уселся за стол. А он сначала взял с полки книгу «Психиатрия». И лишь после этого присоединился к своему соседу.

Он положил книгу слева от себя и открыл ее на странице 78. Правой рукой он орудовал ложкой, а позже и вилкой. В левой держал хлеб и нею же водил по тексту. Он даже особо не обращал внимания на то, что ест. Его занимала и увлекала классификация амнезии. Прочитав часть текста, посвященного потере памяти, он кратко заметил:

– Амнезия многолика.

Кондратию было все равно, но он, с набитым едой ртом, в ответ все же промычал что-то, означающее полное согласие с собеседником.

– А вот это мне нравится, – радостно отметил он, прочитав еще несколько строк, и произнес вслух название одной из разновидностей амнезии, – диссоциативная фуга… Согласитесь, Кондратий, в этом диагнозе есть что-то музыкальное, возвышенное и мелодичное.