В тот день Жижин явился к Наине Генриховне, в надежде, что хлопоты его наконец подошли к концу. Однако, вместо вожделенного голубого бланка с начальственным росчерком посредине и синей печатью в углу, Жижин получил от Наины Генриховны из рук в руки машинописный текст объёмом в три листа формата А4. В конце текста стояла подпись Наины Генриховны Убываловой – начальника отдела. Документ содержал полный и окончательный отказ в выдаче документа на голубом бланке с синей печатью в углу.

– И это всё? – поинтересовался Жижин.

– А что ещё вы надеялись получить? – Наина Генриховна насупила брови.

– Я заплатил деньги совсем не за это!

– Какие деньги? – бровки Наины взметнулись вверх.

Жижин, кашлянув, назвал сумму.

– Деньги вы заплатили за экспертизу. Результат экспертизы отрицательный, – сказала Наины Генриховны.

Интонации её были сухи, как прошлогодняя листва. Зеленоватые глаза пристально смотрели на смущенного посетителя поверх очков. Каким жалким виделся ей проходимец! Этот его череп, покрытый жидкой растительностью. Это рыхловатое тело, прикрытое, впрочем, довольно дорогой сорочкой, эти его по-женски целомудренно сомкнутые колени – весь его вид вдруг возбудил в Наине Генриховне чувство, родственное вожделению.

«А мужичок-то ничего себе – подумала она – Может быть его можно ещё использовать по прямому назначению?»

– На устранение недостатков вам понадобится не менее двух месяцев. Если возникнут трудности – приходите, мы вам поможем, – задушевно произнесла Наина Генриховна.

– Через месяц у меня назначен сеанс химиотерапии, – скорбно ответил Жижин.

– Надеюсь, что вы выживете, господин… – тут Наина Генриховна произнесла совершенно не произносимое имя Жижина.

– Я-то выживу, – ответствовал Жижин.

При этом лицо его приобрело такое странное, совершенно неописуемое словами, выражение. Нечто хищное и злое появилось в выражении этого вполне симпатичного, в общем, лица.

– У нас тут работают прекрасные специалисты. Экспертизу проводила моя Валюшка, а она так хорошо разбирается в этих вопросах, как никто другой. Я сама очень вам сочувствую, но раз Валюшка так решила, то и я по-другому не могу. Она – крупный специалист, – щебетала Наина.

– Сейчас я очень тороплюсь. Сначала мне надо в Государственную думу, а потом ещё на Лубянку, в центральный офис ФСБ успеть, но на днях я снова навещу вас.

– Зачем же на днях? – бровки Наины вновь подскочили вверх, и она добавила металла в голос. – Я же сказала: на устранение недостатков вы потратите не менее двух месяцев. Но это в том случае, если вы вообще способны их устранить.

– Не знаю, сколько я протяну на этом свете. Конечно, моим семерым малышам хотелось бы, чтобы их папа пожил подольше, – опечалился Жижин. – Но ваша, мадам, судьба мне ясна, как летний день. Судя по внешнему виду, проблем со здоровьем у вас нет…

– Я не имею привычки обращать внимания на недомогания, – и без того прямые плечи Наины стали при этих словах ещё шире

– Поэтому надеяться, что вы сдохнете на днях от рака или туберкулёза, не приходится, – невозмутимо продолжал Жижин. – Но, может быть, вас пристукнет кто-нибудь или прирежет, или придушит – это уж как придётся. Но скорее всего, вас кто-нибудь банально утопит.

От возмущения Наина Генриховна лишилась дара речи, зеленоватые глаза её вытаращились, пальцы выбивали барабанную дробь по ламинированной столешнице. Тут же в проеме двери возникла мужественная фигура Буланчика, облаченная, как обычно в таких случаях, в шикарную твидовую пару, которую он носил поверх брендовой футболки.

Взволнованный Жижин пересек кабинет Наины Генриховны, пребольно ударив Буланчика крепким плечом. Дверь оглушительно хлопнула. Пальма и лимонное дерево затрепетали, как от ураганного ветра.

На этот раз Наина не смогла удержать слёзы. Буланчик обнял её. Горячие и соленые капли оросили шершавую ткань его пиджака.

– Я так одинока! – шептала она. – Все эти пройдохи и завистники ополчились против меня! Так и норовят занять моё место!

Буланчик сначала просто поглаживал её по широкой спине, потом помог снять кардиган и юбку.

– Я совершенно одна! – бормотала расстроенная Наина. – Вся эта шваль только вертится вокруг, норовя использовать….

Буланчик помог снять ей нижнее бельё и колготки, затем мгновенно разделся сам.

– Балдошку позвать? – осторожно спросил он.

– Мне надоела эта мерзавка! Вчера осмелилась примерять моё французское платье без спроса! – встрепенулась Наина. – Впрочем… если она обернется таким же добрым молодцем как ты….

Буланчик громко втянул ноздрями, пропахший пыльной канцелярщиной воздух Солидного учреждения и послал зов.

Не прошло и получаса, как она явилась. Конечно, Балдошке не составило никакого труда обернуться молодым крепким парнем…. Впрочем, именно в тот день неукротимый дух противоречия, побудил чертовку принять облик деревенского увальня с колоссальных размеров половым органом, тупого и совершенно неискушенного в любовных играх, этакого былинного персонажа.

Капризная хозяйка осталась довольна своими помощниками. В тот вечер Василий Александрович не услышал обычных упреков в излишнем пристрастии к креплёному пиву.

– Вадик! – сказала Валюшка проникновенно. – Ты очень нужен нам с Лилией! Речь идет о нашей карьере, речь идёт о деньгах, сынок!

В интонации мамы Вадимчик услышал с трудом сдерживаемое рыдание.

Преданный сын и друг недолго собирался, и не тратил время на утирание слёз на лицах любимых женщин. Он, парень резкий, решил сразу взять быка за рога. Прыгнув в «Форд Мондео», купленный ему в прошлом году Лилией Гиацинтовной, Вадимчик понесся в дачное поселение со странным названием «Розовый поселок».

Несмотря на позднюю уже осень и будний день, Вадимчик надеялся застать там компанию собутыльников во главе с дедом Серкевичем.

Дед Серкевич председательствовал в правлении садоводческого товарищества «Розовый поселок». Впрочем, ни роз, ни прочих садовых культур в садоводческом товариществе не наблюдалось. Небольшой поселок, в сотню домиков, примостился на краю леска, неподалёку от недальнего столичного пригорода. С противоположной стороны поселение обрамляла шоссейная дорога.

В одной из жарко натопленных «летних кухонь» привольно расположилась за рюмкой чая тёплая компания давнишних собутыльников. Кроме деда Серкевича здесь присутствовали Болт, Жиянбой, Охахон и Турдым. В скудном освещении маломощной лампочки лица этих добрых молодцев казались одинаково чумазыми. Охахон был чуть более круглолиц, чем остальные. В его широко открытом рту сияли белоснежные, крупные зубы. Болта отличала от товарищей златозубая улыбка. В широком рту Турдыма не наблюдалось ничего, кроме розового языка, как бы широко он его не открывал, без умолку хохоча. Бритый наголо Жиянбой помалкивал, застенчиво улыбаясь. Экипировка собутыльников состояла из латанных телогреек, валенок, вязанных шапочек разнообразных цветов, фасонов и степени изношенности.

Дед Серкевич, стараясь перекричать хохот, вещал что-то о тракторной тяге и необходимости регулярно подливать масло в картер. Стол радовал изобилием закуски и выпивки. Консервированную говядину, бычки в томатном соусе и шпроты в масле заботливая хозяйская рука разложила по тарелкам. Буханку дарницкого хлеба, нарезанную аккуратными ломтями, выложили на почти чистой салфеточке. В плетёной корзиночке ещё оставались пряники. По чашечкам была разлита какая-то непрозрачная жидкость.

Эту картину увидел Вадимчик, ввалившись в помещение. На улице стемнело, и свет в комнате показался ему ярким до невыносимости. Толком разглядеть присутствующих не удавалось.

– Серкевич! Где ты, старый козёл? – рявкнул Вадимчик в пахнущее горячими кирпичами пространство.

Болт, Жиянбой, Охахон и Турдым сразу перестали смеяться. Серкевич тоже замолчал, гордо вскинув седую плешивую голову.

– Зачем ты лаешься, Вадимчик? Приперся ночью, никто тебя и не ждал. Чего орать-то?