«Если топорик лежит в сараюшке – значит скоро он станет орудием,

Если он станет орудием – значит кто-то сильно испугается,

Если кто-то сильно испугается – значит другие горько заплачут».

Слова были написаны неровным детским почерком белой краской. Отцу Рядовому удалось ликвидировать только через месяц, да и то лишь при помощи рубанка.

Тусклое осеннее солнце клонилось к закату, когда в уютном дворике Лилии Гиацинтовны наконец собрались приглашенные с Наиной Генриховной во главе.

Во-первых, Василий Александрович подал серьёзный повод для тревоги: сразу по прибытии на место сбора гостей он залпом употребил поллитровку крепленого пива. Эту поллитровку Василий как фокусник извлек откуда-то из недр багажника своего ржавого «Жигуленка».

Во-вторых, сам котеджик Лилии привел Наину в смущение и размером светлых комнат, и уютом обстановки. Да и внучка Лилии – миловидная такая девочка с удовольствием ухаживала за гостями, разливая по чашечкам ароматные травяные чаи.

И, наконец, самое главное. Пренеприятное событие произошло при посещении шикарно отделанного будуара Лилии, выдержанного в цвете молодой зелени. Там, в туалетной комнате на облицованной керамической плиткой стене белой чуть фосфоресцирующей краской была нарисована жирная стрелка, указывающая в направлении унитаза. Под стрелкой стояла надпись: «В это позолоченное очко ты, о Наина, можешь опорожнить свой кишечник, переполненный желчью». Дымчатые очки не смогли скрыть смущение и испуг Лилии Гиацинтовны. А моющие средства даже в умелых руках Серкевича не смогли вот так вот сразу уничтожить хулиганскую надпись.

Общество устроилось возле летней кухни, в беседке, увитой диким виноградом. Пурпурный потолок и стены освещала старинная, керосиновая лампа, прикрытая стильным абажуром. Собрались все: и Лилия Гиацинтовна с Вадимчиком и внучкой, и Ангелина Адамовна с супругом, Балдошка с Буланчиком и, наконец, сама Наина Генриховна со своим уже изрядно пьяненьким Василием. Тут же примостился и дед Серкевич, которого пригласила Лилия Гиацинтовна по наущению Вадимчика. Валюшку не приглашали. Наина Генриховна дала понять устроителям застолья, что не намерена проводить свободное от работы время в обществе лиц подчиненных, а именно Валюшки и её подружки – старушки. Катерина где-то запропала и общество уселось к столу, не дожидаясь её приезда.

– Зачем она едет сюда, Ангелина? – рассуждала Наина Генриховна. – И как же это её Артурчик отпустил одну, э?

– Её Лилия пригласила, – смущенно ответила Ангелина Адамовна.

– Зря она это сделала, – авторитетно заявила Наина Генриховна. – Катерина ведь женщина, не пристроенная и молодая. Лилии не мешало бы подумать о Вадимчике. Вдруг он западёт на Катерину. Ты не боишься, Лилия?

Лилия Гиацинтовна безмолвствовала. Вадимчик колдовал над мангалом. Тут же, рядом с ним разместился Василий Убывалов. Оживленно жестикулируя и обильно уснащая речь непечатной лексикой, Василий давал своему более молодому товарищу советы. Хриплые звуки его речи в совокупности со звуковыми дорожками, транслировавшимися по радио «Шансон» создавали неповторимый в своём своеобразии звуковой фон для изысканной вечеринки на свежем воздухе. Между тем Наина Генриховна не унималась.

– Ангелина! Катерине уже давно пора замуж. Это мой Алексей ещё может пару лет подождать – он мужчина! А Катерине ещё надо родить успеть. Тебе давно пора стать бабушкой!

Возле мангала Вадимчик активно потчевал Василия Убывалова из литровой бутылки виски. В тот момент, когда общество начало угощаться шашлыками, а Василий уже не мог сидеть, прибыла наконец Катерина. Она устало опустилась на садовую скамейку, с краю. Кто-то поставил перед ней столовый прибор, налил в бокал красного вина, спросил участливо:

– Тебе, молодка, шашлык из рыбки или лучше мясца наложить?

Катя подняла взгляд на говорившего. Ну что за отвратительная морда! Глаза узкие, нос колбёшкой.

– Кондрат Апофеозов, – представился странный индивид, обнажая со старомодным поклоном плешивую голову.

– Неважно выглядишь, Катя, – вмешалась в их беседу Наина Генриховна с другого конца стола. – Наверное, устала за неделю! И не удивительно, всё время одна, без поддержки! Только в воскресение и есть время на отдых. Что же заставило тебя приехать к нам, старикам? По Вадиму, наверное, соскучилась? Ну, ему сейчас не до тебя, он мясо жарит, а потом Лилией будет занят. Со временем ты поймешь, что и у взрослых женщин есть преимущества…

– Я вас приехала повидать, – не растерялась Катерина.

– Ну и как я тебе? – Наина Генриховна тряхнула головкой. – Ты доживи до моих лет, посмотрим, как будешь выглядеть.

– До того времени ты сдохнешь, Наина и ничего не сможешь увидеть, – еле ворочая языком изрек Василий.

– Ну вот! Опять нажрался, козёл, – гордо ответствовала почтенная дама.

С этих двух фраз началась обычная перебранка, из тех, которые не редко происходят между очень давно живущими совместно супругами, которые за долгую жизнь осточертели друг другу до чрезвычайности.

– Бывает, бывает, – бормотал между тем Апофеозов себе под нос. – Как же часто бывает, что за живописным фасадом довольства и благополучия этих счастливых и «полноценных» семейств, скрываются отчуждение, глубоко укоренившаяся взаимная неприязнь и даже ненависть. Чужого человека невозможно возненавидеть так люто, как близкого, как супруга, с которым бок о бок прожит не один десяток лет. Крутенько заваривается бульонец обид, скуки, бытовой неустроенности, нескончаемый поток взаимных упрёков и претензий, физическая невозможность разъехаться, хотя бы на время исчезнуть из поля зрения друг друга. На этой благодатной почве в изобилии распускаются зловонные цветы ненависти.

Катерина прислушивалась к его словам, испытывая странную тревогу и смущение от звуков его голоса. От выпитого вина эта дурнота? Или просто усталость?

«Ах, мама, мама! Ну зачем ты вытащила меня на эти дурацкие посиделки?» – так думала Катя, зябко кутаясь в клетчатый плед, заботливо накинутый ей на плечи всё тем же Апофеозовым.

Тем временем, супруги Убываловы так увлеклись друг другом, что не заметили, как остальные гости удалились из беседки. Разбредясь кто куда. Только Катерина и дед Серкевич, всё ещё сидевшие за столом.

Дед Серкевич, как говорится, ловил момент. Катерина же, пристроившись в углу беседки и грея в руках бокал с вином, присматривалась к супругам. Из радиоприемника доносилась заунывно-пафосная песня о супружеской любви.

– С этой женщиною мы словно Богом венчаннныыы… – подпевали Балдошка и Буланчик. Изрядно подвыпившие, веселые, он притопывали в такт заунывной мелодии и палые листья шелестели под подошвами их ботинок.

Наконец Наина Генриховна, в крайнем раздражении схватила со стола эмалированную миску, в которую общество складывало кости от мяса и, исказившись лицом, ударила донышком посудины по лысой голове супруга. От удара куриные кости, наполнявшие миску, сначала подскочили высоко вверх и затем осыпались на голову, плечи и живот Василия Александровича. Донышко миски при этом прогнулось внутрь. Василий кулем завалился вбок. Катерина и дед Серкевич в немом изумлении взирали на недвижимое тело Василия, усыпанное обглоданными куриными и бараньими костями. Из радиоприёмника надсадно-пафосно доносилось:

– Её величество – женщина, моя жена!

Наина Генриховна, гордо тряхнув головкой поспешно удалилась. Балдошка и Буланчик, весело хохоча поспешили следом.

– Странные же у них фамилии, – растерянно пробормотала Катерина, с неохотой покидая нагретое местечко. – Давай, дедушка, его реанимировать

Она склонилась над Василием Убываловым, озабоченно всматриваясь ему в лицо:

– По-моему он просто мертвецки пьян.

– Да уж, наверное! – изрек дед Серкевич. – Вряд ли эта стервища смогла бы его миской убить.

– Когда-нибудь точно убьёт, – Катерина перевернула Василия на спину. – Она постоянно его дубасит по башке кухонным инвентарем. Он уже и в «Склифе» лечился, и в институте Сербского.