Видимо, природа действительно считалась местной достопримечательностью, раз вдохновила этого сухаря на еще одну мимолетную улыбку.

Оставшийся путь прошел в молчании: вдохновенных тем у таксиста не осталось, и речевой канал не преминул закрыться. Сама Нелли вопросов не задавала, боясь ненароком сболтнуть чего лишнего.

Спустя недолгое время таксист припарковался на стоянке небольшого двухэтажного здания: из красного кирпича, с покатой крышей. Теплых чувств оно не вызывало, но для Нелли то было не важно. Тепло ей вряд ли где теперь будет. Потому расплатившись с таксистом, – душила жаба, но пришлось, – Нелли направилась к главному входу.

Гостиница оправдала ожидания Нелли и в некотором смысле даже превзошла: никаких излишеств, но без бардака: на окнах белые шторы, на стульях белая обивка. Все чистое, все аккуратное. Все стерильное. Чего еще желать? Это не вокзал, где Нелли пару раз ночевала.

За деревянной стойкой, лицом к входу, стояла женщина лет сорока. Взгляд приветливый, на губах улыбка. Хотя в глаза в первую очередь бросалась не улыбка, явно не вымученная, какой представлялась ей улыбка таксиста, а яркие рыжие волосы, собранные в высокий конский хвост.

Нелли сняла у нее комнату, по просьбе – самую дешевую из имеющихся, и поднялась на второй этаж.

Комната оказалась такой же стерильной, как и все то, что встречалось по пути. Но Нелли это нравилось. После тех ночлежек, в которых оказывалась, после той грязи, которую в себя впитала, Нелли словно попала в королевские апартаменты. Да что тут говорить: она готова была ютиться в подвале, главное, чтоб на чистой, опрятной кровати. А здесь не просто душ и кровать, здесь и телевизор, и холодильник.

Нелли была безмерно счастлива. Она провела бы здесь с удовольствием годы, только бы чувствовать себя в безопасности. А ведь были у Нелли знакомые, которые внешней роскоши придавали большее значение, нежели скромному, но основательному содержанию. Была ли и она когда-то столь же «слепой»?

Наконец, помывшись с особым усердием и съев последнее яблоко, завалявшееся на дне рюкзака, Нелли села на мягкую постель.

Значит, Радлес… «от слова “лес”»: далекий, незнакомый, загадочный… Что же привело Нелли сюда…И что ждет теперь, какая жизнь. Нелли хотелось только однного – спокойствия. Пожалуйста, кто бы ее не слушал, подарите ей чуточку спокойствия. Ей необходимо хотя бы отдышаться.

Нелли привстала и выключила лампу. На улице еще брезжил сумеречный свет.

Наверное, так и должно было случиться.

Но пока ей хотелось отдышаться.

Яркие краски ночного Радлеса слепили глаза. Белые огни, неоновые вывески, разноцветные плакаты, развешанные по всей округе, напрягали зрение и вносили беспокойство в его и без того взволнованную душу. Хотелось поскорее уйти от окружавшей суеты и оказаться в относительной тиши и безлюдности. Поэтому сейчас он был даже рад тому, что направлялся именно в это место, чего не мог сказать совсем недавно. Хотя иной альтернативы не было. Однако прежде, чем оказаться у заветной цели, предстояло пересечь значительную часть пространства, полную возбужденных, взбудораженных жителей – развлекающихся, выпивающих жителей, – начинавших действовать ему на нервы показным, казалось бы, весельем.

Город не спал. Город праздновал. Особенно громко праздновал центр Радлеса.

Люди отмечали один из своих бесполезных праздников, которые, нужно заметить, никогда не производили на него должного впечатления, а всеобщие сборища, организуемые с целью «разделить и дополнить радость», не имели никакого смысла. Да и для них не должны были иметь. Он был уверен, что половина присутствующих даже не знала, что отмечала, а те, кто знал, нагло лицемерили, восхваляя событие, на которое им в действительности было наплевать.

Поэтому он шел, пробираясь сквозь шумную одичавшую толпу, двигаясь в нужном ему направлении, по возможности стараясь обращать на происходящее как можно меньше внимания. И как бы сильно его не раздражало окружавшее бесполезное действо, он все же не мог винить в настроениях своих этих глупых, наивных людей. Он сам выбрал этот путь, когда мог оказаться в назначенном месте более простым и быстрым способом, а главное, лишенным шумового сопровождения. Но не захотел. А почему?

Так как желал хотя бы на время избавить разум от тревожных мыслей, чему способствовали, как ни странно, крики и гомон голосов. Они помогали ему отвлечься и сосредоточить копившуюся злобу на нарушителях многолетнего спокойствия: на нарушителях куда более значимых, чем эти бедные никчемные люди.

– Расслабься, Кас, они не кусаются. – Спокойный, ровный голос заставил Кассиэля внутренне вздрогнуть и не позволил обычному раздражению перерасти в нечто большее.

Кассиэль взглянул на знакомого мужчину, который шел теперь рядом с ним. И как он его не заметил? Вот так и лишаются жизни, от невнимательности.

– Неудачно, Ролан, – ответил Кассиэль хрипловатым низким голосом. – Шутишь все так же неудачно.

– Ты мог облегчить себе задачу.

– Мог, – ответил Кассиэль, обогнув компанию спорящих подростков, – но не захотел. Я мазохист. И ты же знаешь, у меня забава такая – коллекционировать человеческие курьезы, чтобы позже рассказывать в качестве анекдотов. Так что силой пользуйся ты.

Он протолкнулся мимо мужчин, расформированной кучкой столпившихся у местной забегаловки, и вгляделся в темную даль – совсем скоро, они уже близко.

– Зачем я здесь, что случилось?

Кассиэль неприязненно усмехнулся. Вполне понятный, ожидаемый вопрос, учитывая, при каких обстоятельствах они виделись в последний раз. Даже странно, что Ролан пришел. Но вопросец все равно задел за живое.

Кассиэль посмотрел на Ролана: точеные скулы, пронзительный взгляд – сколько они не виделись?

– Кое-что нехорошее, – ответил Кассиэль.

– А если точнее?

– Очень нехорошее.

Его наградили долгим взглядом, в случае Ролана, ничего не выражавшим. Но, тем не менее, Кассиэль знал, что Ролан понимал: продолжение вряд ли последует. Такие как они не менялись, а значит, Ролану придется подождать, прежде чем Кассиэль все расскажет. Еще не время, но время уже близко. Невзирая на то, что Кассиэль Ролана в просторах вселенной отыскал неким чудом, он заставит его подождать.

– Я рад, что ты не «заблокировал» себя.

– Да, – согласился Ролан. – Надеюсь, я не пожалею.

Кассиэль тоже на это надеялся.

Наконец-то шумный эпицентр празднества остался позади – они ступили на тусклую улицу, редкими точками освещенную фонарями. Через некоторое время не стало и их. Все погрузилось в предрассветную тьму, слабо прорезаемую лунным светом. Здесь не витало ощущение праздника, не было ни людей, ни собак, ни крыс. Не было ничего, лишь только дома и пустынные улицы, уходящие в трех небезопасных направлениях: прямо и в противоположные стороны.

Им следовало продолжать движение вперед: то была их цель, их пункт назначения.

– Мертвая зона, – констатировал Ролан, нарушив образовавшуюся между ними тишину. – Почему здесь?

– Спокойно.

Они одновременно двинулись дальше, ступая в заброшенные владения Радлеса – неприветливые, таинственные владения.

Некогда успешная, динамично развивающаяся, весьма оживленная половина города сейчас превратилась в глухую местность. Нужда и слезы пропитали воздух. Тусклые, обветшалые здания, грязные улицы и местные отщепенцы, временами мелькавшие на кривых обочинах, писали скудную картину Радлеса.

Район Мертвой зоны являлся изнанкой, теневой половиной города. Жителям неизвестно всех подробностей, что и почему здесь когда-то произошло, но это что-то кардинально изменило облик и жизнь «омертвевшего» района, включавшего некогда два жилых. И, конечно, отразилось на жителях. Часть из них съехала из своих домов еще многие годы назад, а те, кто не смогли, остались прозябать здесь за неимением иных перспектив. Но самое любопытное (а в действительности страшное) заключалось в том, что жители Радлеса – жители южной его половины, даже не догадывались о соседях: Мертвой зоны для них не существовало. Формально она была, и в документах значилась, и в разговорах упоминалась, вот только в мыслях их не фигурировала. Как такое возможно?