Единственное окно комнаты, которая досталась Эварду, выходило на залив, а балкон буквально зависал над краем ущелья, в глубине которого, посреди каменного завала, зарождался едва просматриваемый отсюда, с высоты, ручеек. Пройдя на балкон, Грюн на какое-то время уставился на силуэт черневшего у пристани «Странника морей», совершенно забыв о все еще маячившем в двери хозяине дома. Ностальгическая тоска, зарождавшаяся в его душе, сюрреалистически накладывалась на открывавшийся пейзаж, омрачая его красками серой безысходности, черной тоски и тревожных предчувствий.

– Как ты выдерживаешь все это, Рой? – повел он подбородком в сторону укутанного туманом хребта, возвышающегося по ту сторону залива.

– Взвешенно, – сунул руки в карманы брюк начальник тюрьмы. – Но стараюсь пореже подниматься на второй этаж и поглядывать в сторону гавани.

– Я так не смогу.

– Ты здесь всего лишь гость. Случайно прибившийся к берегам Рейдера странник морей. Если тебе и суждено умереть здесь, то не от ностальгии.

– Кто знает! Не успел ступить на остров, как уже ощущаю себя отшельником, не рассчитывающим когда-либо выбраться отсюда. Как думаешь: ностальгия?

– Или предчувствие, – беззаботно подсказал Согред.

– Один мой попутчик назвал сей остров «саваном».

– Бывший моряк? Джон Кроушед? «Саван» – из его лексикона.

– Он так и не представился. Но, судя по виду, моряк.

– Не представился! Для палачей это не обязательно.

– Так он что, – палач?!

– В прошлом – корабельный электрик. Нынче – специалист по электрическим стульям тюрьмы «Рейдер-Форт». Вполне возможно, что Шеффилд станет первым его «пациентом». Прежний палач недавно не вернулся из моря.

– …В которое ушел с поселка смертников Последнее Пристанище?

– Уже знаешь о его существовании, – каким-то поникшим голосом констатировал начальник тюрьмы. – Весь Рейдер теперь – Последнее Пристанище. Такое впечатление, что город и остров вымирают. Всех манит материк. Кстати, разве это не сюжет: поселок моряков-самоубийц?

Согред вышел на балкон и остановился плечом к плечу с Эвардом. Он конечно же лгал. На самом деле он почти каждый день поднимался в эту комнату и подолгу стоял вот так, со смертельной тоской глядя на гавань, на пустующую пристань, возле которой единственный посланец материка «Странник морей» появлялся убийственно редко, но каждый раз – как отголосок былой жизни, упрек несбывшейся мечты и несостоявшейся судьбы. Сколько раз Рой огромным усилием воли сдерживал себя, чтобы во время очередного появления корабля не броситься в порт, не забиться под обтягивавший шлюпку брезент…

И еще об одном не догадывался Грюн Эвард: давнишняя страсть так и не помиловала Согреда. Он бежал от нее на остров, куда, кажется, не доходит ни один номер «Литературного обозрения Фриленда» и куда отголоски литературной славы кумиров читающей публики достигают с таким же опозданием, как и свет давно погасшей звезды.

– А ведь тебе всего лишь сорок шесть, – предательски напомнил ему Эвард, очень точно уловив его состояние. Мы одногодки. Я, правда, тоже обитаю не в столице.

– Сорок шесть, ты прав. Что из этого следует? И вообще, о чем ты?

– Только о том, что тебе всего лишь сорок шесть. Трудно понять, что заставляет тебя прозябать на этом островке?

– Приблизительно то же самое, что и всех остальных.

– Постараешься объяснить?

– Желание бросить вызов континенту, отречься от соблазнов. Презрение к суете материка. Попытка утопить в ностальгии все свои переживания, превратив их в маленькие победы островитянина. Маленькие победы, политые ядом самотерзаний. Просто так, случайно, люди на Рейдере не появляются. Как не появляются они просто так в колониях прокаженных.

– Мощное сравнение, – едва слышно проговорил Эвард, стараясь не прерывать исповедь бывшего полугения «Клуба бессмертных».

– …Всяк ступивший на остров – изгой, восставший против мира. Восставший уже хотя бы потому, что решил задержаться на больший срок, нежели тот, что отмеряется двумя прибытиями судна с материка. Может, рискнешь, Грюн?

– Каким образом?

– Не уплывешь со следующим «Странником морей».

– Но ведь он придет лишь через неделю.

Согред победно рассмеялся:

– Ты произнес это, как «через год». И на корабль смотришь с такой тоской, что я не уверен, что не окажешься на его палубе еще до рассвета.

– У меня слишком мало времени, чтобы тратить его на Рейдер. Работу над рассказом попытаюсь начать уже завтра.

– Чтобы завершить к отплытию корабля, – согласно кивнул Согред.

– К отплытию вряд ли удастся. В последнее время пишется все труднее. К тому же это должен быть рассказ, способный конкурировать с лучшими произведениями столичных писателей. Нил Джекобсон, Роберт Шервуд… – все ринутся к приманке «Западного побережья». Тебе проще: ты с этого ристалища самоубийц сумел уйти.

– Будем считать, что проще, – мрачно согласился Согред. Знал бы Эвард, что в конце каждого из четырех прожитых на острове годов он посылал на материк по два экземпляра рукописи нового романа: один – в крупнейшее издательство страны «Колумбус», другой – в журнал «Западное побережье». Чтобы ровно через два месяца получить два решительных отказа, иногда с издевательскими советами заняться чем-то более полезным, нежели сочинительство.

Рой воспринимал это мужественно. Рукописи складывал в большой сундук, подаренный моряком из Последнего Пристанища, отсидевшим срок в его тюрьме, и верил, что когда-нибудь сможет опубликовать их.

Однако знать всего этого Эварду не дано было. Для Грюна он, Согред, должен оставаться «сошедшим с дистанции» – так удобнее обоим.

– Мне проще, тебе проще… – наконец-то оторвал взгляд от гавани Эвард. – А каково Шеффилду? Умирать сейчас, почти-что на вершине, пусть и не очень яркой, но все же славы!

– Кто знает, может, на вершине умирать значительно легче, нежели у бесславного подножия?

– Не утешай себя: любая вершина сама по себе разочаровывает вопиющей обыденностью. Как ты помнишь, одно время – к счастью, очень короткое – я увлекался альпинизмом… Сладостность восхождения – в самом восхождении. Что тоже само по себе банально.

– В таком случае, не будем предаваться философствованиям. Принимай душ, приходи в себя… Я же отправлюсь в тюрьму. Дела. По дороге порассуждаю над тем, как скрасить твое пребывание на рейдере.

– Помня, однако, что мое появление на острове связано только с одним желанием: хоть несколько часов побыть в шкуре смертника. Никакие иные услады здешней жизни меня не интересуют.

– Ты сообщаешь мне совершенно невероятные вещи.

– Разве что… – спохватился Грюн. – У меня появилась идея, связанная с островом, точнее, с поселком Последнее Пристанище.

– Ты всегда слыл неисправимым идеалистом, – добродушно проворчал Согред, благоразумно избегая соблазна познать гениальность нового замысла коллеги. – Придется совратить тебя одной здешней женщиной.

– Мне сейчас не до женщин, у меня другая страсть – писательская.

– И все же уверен, что перед этой женщиной ты не устоишь.

Согред и не собирался возвращаться в тюрьму. Выехав за городок, он прокатился по пробитой по склону хребта объездной дороге и направил «мерседес» к улочке, уводящей в сторону Последнего Пристанища.

Он лихорадочно осмысливал ситуацию. Внезапное появление на острове Грюна Эварда вырвало его из прежнего, привычного течения жизни, словно водоворотом: с корнями и грунтом, за который они цеплялись. Эвард просит его ознакомить с бытом тюрьмы, дать возможность почувствовать себя смертником… Ему, видите ли, хочется войти в образ, чтобы создать нечто достойное! Что в этом его стремлении: предел наивности или предел наглости?

Когда, в начале их встречи, Грюн неожиданно поинтересовался, не желает ли он принять участие в конкурсе, Согреду показалось, что устами пришельца вдруг заговорила их студенческая дружба. Но вскоре стало ясно: Эвард, вкусивший в последние годы кое-какого признания, попросту хочет добить его, размазать по «беговой дорожке».