И в Любином доме ему тоже подфартило – он же слыл счастливчиком! Люба открыла дверь после первого же нажатия кнопки звонка. Как будто сидела в прихожей на пуфике и ждала его прихода, с замиранием сердца вслушиваясь в очередные шаги на лестничной площадке.

– Ты пришёл? — зашевелились её губы, и слегка дрогнули ресницы.

Николай ступил за порог и, прикрыв дверь ногой, прижал к себе девушку, обнял, погладил по спине. Они слились в затяжном поцелуе. Коля впился в её сухие губы, жадно начал пить её сок — застоявшийся, забродивший сок.

С трудом, нехотя оторвавшись от объятий любимого, девушка закрыла дверь на замок. Снова обернувшись к нему, она подняла влажные глаза, и Николай увидел в этих очах столько нежности и любви, сколько он и не ждал от неё сейчас, сколько ему и не снилось до сих пор!

– Наконец-то ты пришёл, — прошептала Люба и опять упала в его объятия.

Он увлёк её в комнату, и там, продолжая лобзать друг друга, они устроились сидя на сложенном диване.

Под боком тихо работал телевизор. Шла комедия «Операция «Ы» и Другие приключения Шурика», герой как раз целовался с девушкой – это Коля понял «задними мозгами». Руки же Николая уже расстёгивали пуговички на воздушном халатике Любы.

– Подожди, ну подожди! — шептала любимая. — Ну что, прямо так сразу?

— Да, разве ты не соскучилась? — отвечал шёпотом Коля, пробираясь рукой всё ниже — к девичьим трусикам.

-- Конечно соскучилась! – вполголоса говорила она.

И от неё распространялся какой-то странный приятный запах свежего белья. И не было сейчас у Коли того волшебного аромата, который он хотел ей подарить, но его и не нужно было. Девушка любила Николая без всяких подарков.

Пальцы Герасименко путались, меж тем Люба уже не возражала. И вот обнажились её плечи, широкие и в то же время хрупкие. И вот уж он принялся нежно ласкать её грудь и осторожно целовать соски.

Так они отдались единому порыву, и окружающий мир – будь то квартира Любы или весь Советский Союз – перестал для них существовать. Остались только чувства, яркие, сильные, нереальные. Остались только гладкость кожи, и нежность губ, и ласка рук, и нечто единое и божественное.

Им оказалось мало места на сложенной тахте-«книжке», и в порыве страсти они упали на ковёр, и уже там всё было кончено в несколько мгновений.

Когда тела отходили от потрясения, Люба притянула к себе халатик, чтобы накрыться. И когда молчать уже стало неприлично, она заговорила первой.

– Ну что, надолго ты теперь? – вполголоса спросила она.

– Да, надеюсь, что навсегда, – тихо сказал он. – Я хочу остаться с тобой навсегда.

– Правда? – Люба приподнялась, облокотилась на ковёр, её лицо стало ясным, как самый солнечный день.

– Только ещё не решил, в каком мире, – пробормотал Коля.

– Не поняла, что значит – в каком мире? – её чистые глаза выразили знак вопроса.

– Да это я так, – спохватился Герасименко. – Просто… мне надо кое-что обсудить с тобой. Только давай сначала выпьем шампанского.

Он привстал и начал одеваться.

– Я прикупил, – добавил Коля. – И ещё торт «Прагу» удалось раздобыть.

– Ой, а в наш гастроном тут на днях «Киевский» завозили, – затараторила Люба, и тоже встала и принялась спешно натягивать халатик на красивое обнажённое тело. – Так представляешь, я стояла в очереди почти час, и как раз на мне торты закончились! Вот огорчение-то было.

– Господи, какая это ерунда! – тихо сказал Коля, застёгивая ширинку на брюках.

«Знала бы ты, до чего много у нас тортов, – договорил он про себя. – И вообще, какое изобилие в наших гипермаркетах!»

Но не знала она. Знать не знала, ведать не ведала. Как же её тащить в новое время? Сразу в психушку угодит, даже фамилию не спросят! Но и как ему здесь оставаться? Жить в тысяча девятьсот восемьдесят третьем без возврата? Но ведь ни интернета тебе, ни мобильника, ни даже гипермаркета. С милым рай в шалаше, а с милой рай в совке, так что ли? Хотя, есть, конечно, и свои плюсы.

Одним словом, дилемма. Неразрешимая дилемма мучила Николая. Даже сейчас, на руинах любовной схватки, в неослабевающей эйфории после сильнейшего оргазма дилемма продолжала мучить. Хотя и возникла она лишь накануне. А именно: когда Николай чётко решил одно – навсегда остаться с Любой, не расставаться с ней ни на день!

И вот сели они на кухне, Коля разлил шипучку в заботливо протёртые Любой фужеры, встретились их глаза… И кольнуло Николая – какой в её очах любовный блеск, какая детская непосредственность! И вдруг озарило – да ведь всё просто, и нечего тут мучиться!

И вовсе это не дилемма! Ибо из двух вариантов один другого не исключает. Коля просто посвятит Любу в свои дела. Он полностью ей доверится. И она поймет. Она так любит его, что не сочтёт его сумасшедшим, что примет любую его сущность, любую легенду, быль или реальность.

Она пойдёт за ним хоть в Сибирь, хоть на Голгофу – в этом он окончательно удостоверился только сейчас. Хотя сколько времени ему нужно было?! Дурак! Давно бы уже мог понять! Ан нет, не хватало, видите ли, только этого взгляда без слов, друг напротив друга с фужерами!

– А давай-ка выпьем за любовь! – сказал Герасименко тихо и вдохновенно.

– Давай, – просто согласилась Люба.

– Выпьем за любовь, родная, выпьем за любовь, – напел он, осушив фужер.

– Что это за песня такая? – поинтересовалась Люба, облизывая губы после шампанского.

– У вас такой ещё нет, а у нас давно уже есть, – загадочно сказал Коля.

– У кого это, у вас? – Люба склонила голову набок и посмотрела на суженого как-то игриво, что ли.

– Понимаешь, Люба, – с полной серьёзностью заговорил Герасименко, – я должен поведать тебе одну вещь. Очень важную вещь. Она касается этой песни, например, и ещё многого другого. Эта вещь очень невероятная, Люба. И когда ты её услышишь, тебе, может быть даже, станет не по себе. Но… ты должна мне поверить.

Девушка моргнула несколько раз, глаза её наполнились удивлением.

– Странно ты говоришь, Коль. Ну что ж, продолжай, я всё пойму.

– Надеюсь, – глубоко вздохнул Николай.

Настала минута, когда нужно сделать близкому человеку, быть может, самое трудное признание в своей и его жизни.

И, вновь разлив игристое вино, Коля начал свою признательную речь.

– На самом деле я не учёный, и мы с Димой не проводили никакие эксперименты. (Выражение глаз Любы начало меняться, и он поспешил продолжить). Понимаешь, мы жили себе, жили, только чуть попозже, чем ты. Я несколько раз бывал в Кунгурских пещерах. И однажды я отстал от группы, и вдруг попал в ваше время.

– Постой, Коль, что значит – жили попозже? Что значит – попал в ваше время? Я не понимаю.

– Ну хорошо, – вздохнул Герасименко. – Давай теперь выпьем снова, и я всё поясню.

Они торжественно, словно на важной церемонии, чокнулись дорогим советским стеклом, и каждый освободил дно фужера.

Затем Коля полез в карман и случайно выронил телевизионную лампу. Та брякнула о деревянный пол.

– Так, стоп, – сказал Николай, подобрав лампу и сунув в другой карман. – Это не то, это для нашего дорогого мастера в Кунгуре, у которого мы были в гостях.

Люба только улыбнулась.

Наконец Коля, не торопясь, извлёк из кармана джинсов мобильник и протянул девушке.

– Ага. Вот посмотри. Это прямое доказательство того, что я живу несколько в другом мире. То есть я родом оттуда, а жить хочу с тобой. И там, и здесь.

Люба осторожно приняла сенсорный мобильник, положила его на ладонь и погладила пальцами другой руки.

– Что это?

Маленький дисплей вдруг ожил, появилась картинка.

– Ой! – воскликнула Люба и вздрогнула.

– Это телефон, – сказал Николай. – Но… Он необычный. У нас, в нашем мире, в нашем времени, с такими ходят все. То есть у каждого есть переносная трубка, и каждый может в любой момент позвонить другому.

– В вашем времени… А где же кнопки?

Николай умилился, глядя на любимую. Её глаза заблестели, она стала походить на ребёнка, которому подарили необычайную игрушку. Он придвинулся к девушке и, ощутив ее лавандовый аромат, он аккуратно взял мобильник из её рук и показал: