Наблюдатель молчал некоторое время. Достаточно долго, что я даже подумала, что наш странный псевдо-спутник, возможно, снова пропал. Слова Наблюдателя пришли медленно, обдуманно:

— Помнишь, когда я сказал тебе, что ты должна найти свою добродетель? И рассказал о величайших героях Эквестрии?

Я кивнула.

— Ты упоминал о них, да.

— Ну... — Наблюдатель начал медленно, как если бы слова были болезненными. — Резня в Литлхорне разбила сердце Селестии. После этого, примерно в середине войны, принцесса Селестия решила, что больше не имеет права править Эквестрией. Она отреклась от престола в пользу своей сестры — принцессы Луны...

Я слушала с благоговением. Я никогда раньше не слышала, чтобы говорили о Богинях подобным образом.

— Война была разрушительной, как за рубежом, так и дома. Эквестрия пребывала в тяжелейшем положении, страдая как от внутренних проблем, так и от действий вражеской армии. Вы не представляете, как это было тогда.

Он помолчал некоторое время.

— Те героини, о которых я тебе раньше говорил? Они были шестью удивительными пони с чистыми сердцами и благодетельными душами, чья дружба обладала силой изменить мир. Принцесса Селестия всегда была им как мать. Для неё они все, одна в особенности, были Её детьми. Она любила их и желала их защитить. Поэтому Принцесса Селестия огородила их от ужасов войны, находя для них задания, которые большей частью держали их от греха подальше, ну или хотя бы от полей сражений. Дипломатические миссии к грифонам и буйволам — типа таких. Принцесса Луна впервые встретилась с ними при совершенно других обстоятельствах. Она уважала их и считала равными Себе. И, как я думаю, своими спасителями. И поэтому, когда принцесса Луна взошла на трон, чтобы править Эквестрией и командовать войной, она сделала самых важных героев Эквестрии своими личными советниками. Она отдала распоряжение создать новые органы власти, по одному для каждой из них, задачей которых являлось осуществление советов, предлагаемых ими.

— И это были Министерства?

— Да.

Я окинула взором бесплодную, разорённую пустошь, которая когда-то была прекрасной страной Эквестрией.

— Не похоже на то, чтобы дело заладилось.

Молчание. Затем Наблюдатель заговорил снова:

— Ты когда-нибудь слышала старую поговорку — "Дорога в ад устлана благими намерениями"? Если у их истории была бы мораль, то именно так она бы и звучала.

* * *

В сгущающейся темноте мы подошли к ферме, которая выглядела по большей части целой — пусть на полях не было животных, но из дымохода вихрями поднимался дым, в некоторых окнах приглашающе горели огни, а через щели в дверях силосной башни сочился свет. Нас снова было трое, Наблюдатель пропал с резким щелчком и был замещён не обращающим на нас внимания спрайт-ботом, играющим свою дребезжащую патриотическую музыку. Каламити недоверчиво поглядывал на него, пока тот не потерялся из виду.

На одну из трёх досок, торчащих в ряд из земли на границе пастбища, уселся ворон. Последняя из досок была меньше других и кривой. Последние следы изгороди, предположила я.

Быстро, но осторожно мы спустились со скалистого холма и прошли рысцой через обсыпанные камнями поля. Нам требовались место для ночлега, еда и, если возможно, медикаменты. Этот дом был буквально ниспослан нам Селестией... при условии, что жители дома не собирались нас подстрелить за пересечение границ их владений. Слепо полагаться на гостеприимство незнакомцев в Эквестрийской Пустоши было неблагоразумно.

Ржавая ветряная мельница, лишённая двух третей своих крыльев, заскрипела нам вслед.

— Может быть, это не шибко хорошая идея?.. — начала было я. То, что тут не было никаких ужасных граффити, не означало, что это место не полно рейдеров.

Вельвет Ремеди шагала позади меня.

— Литлпип, ну в самом-то деле, нельзя же быть такой угрюмой... — Она подняла копыто, чтобы постучать, и в тот же миг дверь распахнулась, обдавая нас тёплым светом. Вельвет моргнула пустому пространству, и затем посмотрела вниз на молоденькую кобылку, стоявшую в дверном проёме.

Она была розовой. Кричаще розовой! Она была чудным образом похожа на пони с гигантского рекламного щита, только гораздо, гораздо (гораздо!) меньше. И младше. Очень несовершенно, но похоже. Сложно было сказать на свету, но что-то с ней было не так. Сперва мои глаза остановились на грубом шраме на её голове, как будто она упала и ударилась ею, возможно на большой скорости, и очень сильно поцарапалась. Сперва мне пришло в голову, что она спрыгнула с крыши амбара. Пыталась летать? Мои глаза скользнули по её бокам в поисках крыльев, но она была обычной земной пони. А затем мои глаза разглядели, что у нее был пустой круп. Она была молодой, но не очень. В холке она была на голову ниже меня. Я знала, каково это — жаждать получить кьютимарку, которая никак не проявляется; моё сердце было тронуто ею. Она ждала, ждала даже дольше, чем я сама, и всё ещё ждала... нет, подождите-ка.

Эта неправильность... Ко мне пришло понимание. (Если бы я всё ещё была под действием Минталок, я бы это поняла сразу же!) Это был на самом деле не её цвет шерсти.

Она покрасила себя в розовый!

Я оглянулась на Каламити и Вельвет Ремеди. По выражению их лиц было понятно, что они тоже поняли, и им это не нравилось.

— Привет, дорогая, — начала Вельвет. — Твоя мать...

— ОБОЖЕМОЙ!!! — кобылка вскочила, визжа от восторга. Затем так же быстро она поднесла копыто ко рту, как будто задыхаясь от ужаса. — О нет! Вы пришли слишком поздно! Я ждала вас весь день, и сейчас мы закрыты! — Слёзы показались на её широко распахнутых глазах.

Вельвет Ремеди отступила на шаг.

— О Богини. Мне очень жаль, малышка, но мы не...

Выражение ужаса быстро испарилось, сменяясь широкой улыбкой.

— Ну конечно же вы не! Раз уж мы все рядом! — Она залихватски захихикала, потом выбежала из дома, лихо промчавшись мимо нас, и затем развернулась, внезапно одарив нас угрюмым взглядом. — И всё равно вам нужно было  поторопиться. Тут нынче по ночам всякие гадости творятся! — С этими мрачными заявлениями она завизжала от радости и помчалась в амбар.

Мы обменялись взглядами. Я была в замешательстве. Каламити же просто пожал плечами и порысил за розовой кобылкой.