Из этого путешествия и из воспоминаний в его шарах памяти я начала многое узнавать о моём новом компаньоне. (Ну, самом новом четырёх-копытным компаньоне). И я нашла, что смогу принять большинство из этого, хотя и не всегда легко. Я чувствовала, что могла доверять ему... в определённых пределах... и называть его другом. Но я не завидовала его судьбе, и я опасалась того, что станет с его лояльностью, когда посыпятся яблоки.

Изучая его, я также изучала Стальных Рейнджеров. Я интересовалась ими, так как они были связаны со СтилХувзом... и Эпплджек, кобылой из того узкого круга друзей, которых Спайк знал лично, и которые были мне не безразличны, независимо от веков между ними и нами. Сама идея о защитниках, всё ещё преданных идеалам Эпплджек, была словно луч света в море тьмы, которым часто казалась Эквестрийская Пустошь.

Но сами Стальные Рейнджеры, или, как минимум, большая их часть, показались мне немногим лучше, чем хорошо оборудованные более принципиальные рейдеры. Они не насиловали и не пытали, у них не было изуродованных тел, развешанных на стенах. Но они и не испытывали угрызений совести, просто просиживая круп и позволяя другим пони страдать, голодать и умирать, в то время как у них были технологии, чтобы сделать что-то хорошее. Они были как Спайк, только без благородной и самоотверженной причины, которая оправдала бы их действия.

Я нахмурилась и устремила свой внутренний взор от мыслей о Рейнджерах назад в прихожую. Решив не подслушивать, я вставила наушник в одно ухо и настроила мой ПипБак на радиопередачу Филлидельфии. Но вместо пропагандистских речей Красного Глаза я услышала очередное повторение “Марша Параспрайтов”. Я посмотрела на своих друзей. Вельвет Ремеди и Каламити сидели вместе, иногда украдкой бросая взгляды на дверь в офис Блюберри Сэйбр. Вельвет помогала Каламити отделаться от вопиющих заблуждений о жизни в Стойле после экскурсии.

Я собиралась было присоединиться к беседе, но я пропустила большую её часть, и Маковка и охранники казались более заинтересованными в ней, чем я. Так что я просто сидела, начиная ёрзать на месте (скучно!). Я начала рассматривать картины на стенах, изодранные и потемневшие от возраста, изображавшие проекты зданий. Одно из них я узнала — кажется, это фабрика Алый Скакун.

Я встала, чтобы рассмотреть картины поближе, и прошлась по залу. Кое-где на одинаковом расстоянии друг от друга были установлены пьедесталы, на каждом из которых выставлялись маленькие архитектурные модели. Большинство моделей разрушилось под тяжестью не менее двадцати десятилетий. Но некоторые из них уцелели почти полностью и всё ещё стояли нетронутыми, представляя собой свидетельство удивительных навыков своего создателя.

Когда Стойл-Тек строили что-то, они строили это на века.

Я уже собиралась вынуть наушник из своего уха, когда музыка прекратилась (играло что-то патриотическое, но в то же время с преобладанием гобоя), и послышался голос Красного Глаза.

"Друзья мои, позвольте поделиться с вами тайной — только между мной и вами. Я не всегда был таким. Нет, когда-то я был юным жеребёнком, безответственным и беспечным. Я не понимал нужды в тяжком труде и стараниях. Да и не должен был понимать. Ибо я был ребёнком, а детство — это время невинности. Время познания мира. Время счастья и роста.

Мне повезло быть одарённым, сверх заслуженного, безопасными местами для странствий, защитой от злодейств и ужасов Эквестрийской Пустоши и компанией моей любимой собаки — Зимы. О, какие приключения у нас были.

Звучит прекрасно, не правда ли. Время мира и радости, в которое я могу мысленно возвращаться в конце дня после того, как Эксестрийская Пустошь обрушит на меня худшие из своих ужасов и отчаяния. Среди видений моего мирного прошлого и нашего восхитительно светлого будущего я обретаю силу идти вперёд, каким бы ни был труден путь и тяжела поклажа.

Но... моё детство — живописное, идеальное и безопасное... Этим ли наслаждаются ваши собственные дети? Скажи мне, Эквестрийская Пустошь, сколько из наших детей сегодня истинно счастливы? Истинно беззаботны?

К сожалению, мы оба знаем ответ. Ни одного. Сегодняшняя Эквестрия — суровое, мрачное, непрощающее место. Наши жеребята живут среди страха, насилия и убийств. Жестокий и отравленный мир не предлагает нашим детям ничего кроме бессмысленной борьбы, слишком часто завершающейся мучительным и ужасным концом. Здесь нет радости и нет надежды.

Довольно! Это закончится здесь. Это закончится сейчас. Да, однажды Новая Эквестрия, которую мы строим, предложит им ту же утопическую безопасность, которой я когда-то наслаждался... но мы не можем ждать этого, пока наши дети страдают. Лидеры нашего прошлого могли забыть, какой заботы заслуживает каждый жеребёнок, когда они излили свою надменную ярость на наш мир. Но мы — те, кто прошёл через ад — не настолько глупы. И мы не будем ждать до завтра.

Как уже известно тем, кто живёт в местах, вновь освоенных нами, молодые эквестрийцы всегда были и остаются для меня приоритетом номер один. Всё, что мы делаем, чем мы жертвуем, делается для них, чтобы они смогли жить в лучшем мире. Сейчас же мы стремимся окружить их всей заботой и защитой, что могут предложить наши копыта.

И даже больше того, дорогие друзья. О, намного больше. Мы даём им школы, где они могут учиться, медицинские центры, где они получат бесплатный уход — лучший медицинский уход во всей Эквестрии, и дома, где они могут жить с другими детьми, заводя друзей, и всё это в окружении бдительной заботы любящих, проверенных кобылиц и жеребцов.

Вскоре армия Детей Единения придут в ваш город. Не как армия захватчиков, о нет. Но как армия инженеров, учителей и врачей. Они заново отстроят ваши школы, учредят больницы, предоставляющие лучший уход среди этой разбитой и замученной нации, и принесут вам Слова Богини, чтобы и вы могли познать Единение.

И тогда наши дети снова смогут спокойно играть."

Дверь в офис Блюберри Сэйбр открылась, и из неё выглянул СтилХувз.

— Литлпип, не могла бы ты зайти ненадолго?

* * *

Старейшина Блюберри Сэйбр была первой из Стальных Рейнджеров, на которую я действительно положила глаз. Она была довольно симпатичной престарелой кобылой. Мне показалось,что когда она была ближе к моему возрасту (или даже Вельвет), она, должно быть, была очень милой. У неё была шерсть приятного голубого цвета, а её грива и хвост были ягодно-фиолетового цвета до того, как они стали в основном серебристо-серыми. В них по-прежнему просвечивались клочки натурального цвета. Я не увидела её кьютимарку; её одежда скрывала небольшую часть её тела.

СтилХувз провёл меня внутрь и закрыл за собой дверь своим закованным в металлическую броню хвостом. Блюберри Сэйбр стояла передо мной рядом с тяжёлым металлическим столом, плетёный фронтальный дизайн которого странным образом напомнил мне строительные леса. Одно её копыто лежало на столе. Присмотревшись внимательнее, я заметила, что её копыто не касалось поверхности металла. Между копытом и столом был зажат круглый черный шар памяти.

— Литлпип, — сказал СтилХувз со странным напряжением в голосе. — Мне нужно, чтобы ты посмотрела в этот шар и сказала мне, что внутри.

Я озадаченно посмотрела на него. Потом на Старейшину Стальных Рейнджеров. Она кивнула с ухмылкой, которая неприятно смотрелась на её некогда милом лице.

— Ладно, — сказала я, медленно приближаясь. Я была немного удивлена своей нерешительностью. Что-то в атмосфере комнаты было не так. Всё же я сделала так, как просил СтилХувз, наклонив рог к шару и сконцентрировавшись. Когда реальность начала ускользать от меня, я почувствовала странное окатившее меня ощущение. Часть меня запаниковала, внезапно подумав, что они хотят обездвижить меня. Моё собственное воспоминание — то, когда Вельвет Ремеди стреляла в меня из моего собственного дротикомёта — вспыхнуло у меня в голове.

А после я больше не была с ними.