Возвратясь на борт судна, я нахожу там некоторых членов суданского экипажа, вырванного мной из рук пиратов. Они испытывают удовольствие от того, что оказались на этой фелюге, где чувствуют себя как дома. Это те самые люди, которые отправились на Дахлак в день смерти Саида, чтобы сопровождать его тело на Сейл-Джин. Они пьют чай, сидя на баке, и делятся друг с другом своими впечатлениями. Я с большим интересом слушаю их болтовню.
Среди них есть незнакомый мне человек, который, однако, приветствует меня и называет по имени. Это матрос шейха Иссы, раб, который видел меня во время моей встречи с этим старым морским волком. Проезжая в последний раз через Массауа, хозяин оставил его там, позаботившись о том, чтобы его наняли на судно Занни в качестве ныряльщика. Его открытое и умное лицо — доказательство того, что он был выбран не случайно. Однако из этих простых людей мне удается вытянуть лишь банальные рассуждения или истории о привидениях, возникающие в воображении жителей Востока.
Погребение Саида, потомка Пророка, произвело на них огромное впечатление. Они заметили немало необыкновенного и сверхъестественного. Прежде всего штиль, установившийся вокруг острова в тот день, был настолько необычным для этих мест, что тут, естественно, не обошлось без морских духов, с почтением отнесшихся к останкам, охранять которые им было доверено. Далее, морские птицы как-то странно кружились в небе да еще в таком количестве, что их стаи затмили солнце, когда тело опускали в землю. Но самое главное произошло ночью, когда Занни возвращался в Массауа: терра[34] села на его левое плечо, и, прогоняя ее, он сломал крыло ночной птице. Это дурной знак: еще до того как завершится этот год, непременно случится нечто зловещее.
Однако есть и кое-что интересное для меня: суданец-садовник, которого Занни ввел к Саиду Али и который, несомненно, был шпионом, вместе со старым евнухом готовил могилу для хозяина. Сейчас этот человек покинул Дахлак и вернулся к своей прежней работе в Массауа у Занни.
Все эти разрозненные детали пока еще не дают ключа к разгадке волнующей меня тайны.
Я тороплюсь в Джибути. С помощью Шушана я могу теперь продать свои жемчужины на таких условиях, о которых можно было только мечтать. Себе я оставляю жемчужину, очищенную от перламутровой оболочки, в память о старом Саиде, который подарил ее мне не без умысла. Она является для меня чем-то вроде талисмана. Я прощаюсь с Занни и в последний раз пытаюсь коснуться в разговоре странного исчезновения жемчужин Саида, но безуспешно: он остается непроницаем под своей маской приветливого и мягкого человека.
Утром того дня, когда я решил отправиться в путь, в гавань входит большая белая зарука с парусным оснащением быстроходного корабля. Я узнаю судно шейха Иссы, и через полчаса он появляется на палубе моей фелюги.
До него дошло известие о смерти Саида. Господь, говорит он, восстановит справедливость. Пока что он приплыл сюда лишь для того, чтобы взять соль в качестве балласта для своего корабля, возвращающегося в Таджуру.
— А что ты сделал с моими перламутровыми жемчужинами? — спрашиваю я у него со смехом.
— Кому-то я принес с их помощью счастье… или горе… Время покажет, ибо все в руках Господа, и самые ничтожные вещи могут послужить чудесному воплощению его Промысла.
Я чувствую, что настаивать бесполезно: этот человек говорит только тогда, когда хочет что-то сказать.
После непродолжительной беседы о предметах, являющихся лишь предлогом для произнесения слов, шейх Исса вдруг спрашивает меня без какого-либо перехода:
— А не можешь ли ты, владеющий книгой о движении небесных светил, сказать, записано ли там, что в этом году луна сгорит?
Он произносит: «Гамар харек», что означает лунное затмение.
Я листаю свои эфемериды[35] и нахожу, что полное лунное затмение состоится в следующее полнолуние, то есть в 11 часов вечера для той местности, где мы находимся. Таким образом, данное явление произойдет через тридцать пять дней.
— Ты уверен, что здесь нет ошибки?
— Это так же верно, как и то, что солнце сядет за горизонт сегодня вечером. Но почему ты проявляешь к этому интерес?
— Я мог бы назвать вымышленную причину, если бы речь не шла о воле Аллаха. Он один может обнаруживать свои намерения. Когда в дело вступает судьба, следует отойти в сторону и умолкнуть.
Он говорит это мне со странным видом, рассеянно глядя в небо. Затем внезапно, как бы прогоняя тягостное видение, произносит:
— Я прощаюсь, но, надеюсь, ненадолго. Вероятно, я увижусь с тобой через два месяца в Джибути.
* * *
Вот что я узнал некоторое время спустя после отъезда из Массауа. Примерно через месяц после смерти Саида Али Занни отбыл в Йемен на борту одной из своих фелюг под предлогом ликвидации имущества старого араба. Процесс должен был состояться в Ходейде, и Занни рассчитывал отстоять свои права.
С ним плыли самые преданные его люди, среди них раб шейха Иссы, которому удалось попасть на судно в качестве лоцмана: он прекрасно знал все острова архипелага.
Через три недели после отплытия команда была возвращена на родину. Судно затонуло к северу от острова Габбиху, и Занни исчез ночью во время кораблекрушения.
Все матросы были арестованы, и началось расследование; в ходе его подтвердилось, что судно и впрямь пошло ко дну в указанном месте, но противоречия в свидетельских показаниях ставили под сомнение исчезновение Занни. Через полгода дело пришлось закрыть.
Затем я встретил Жака, который вернулся из Индии, где он приобрел для Розенталя большую часть сокровищ старого араба.
Прошли годы, мировая война обагрила кровью землю Европы, и я уже стал забывать о таинственной смерти Саида Али, когда в 1921 году благодаря случаю завеса, ее окутывающая, приоткрылась.
Во время плавания в Суэц на борту своей шхуны «Альтаир», прекрасного судна водоизмещением тридцать шесть тонн, снабженного дополнительным мотором, как-то ночью меня снесло течением с курса, утром я оказался вблизи небольшого острова Сейл-Джин. Белый купол гробницы Саида, которая находится там, воскресил в моей памяти истории далекого прошлого.
В моей команде были тогда два суданца, Медан и Аман, они служили у Занни, когда он перевозил на Сейл-Джин останки Саида Али. Оба находились на злополучном судне, потерпевшем крушение, во время которого исчез Занни.
Суданцы принялись уговаривать меня не приближаться к этому островку, их охватил настоящий ужас при виде этой земли, к которой, казалось, нас привела чья-то таинственная рука. Их взволнованность я отнес на счет суеверия и не придал ей значения, ибо в тот момент дул легкий бриз и море было спокойным. Я подплыл поближе, чтобы лучше разглядеть остров. Затем спустил лодку на воду и не без трудностей высадился на узкий берег у подножия гробницы в сопровождении Абди.
Увидев последнее пристанище старика, образ которого навсегда врезался в мою память, я испытал глубокое волнение.
Тысячи птиц взмыли в воздух при нашем приближении, оглушительно хлопая крыльями и пронзительно крича. Вокруг не было ничего, кроме пучков жесткой травы на покрытом слоем песка утесе, окруженном пустынным горизонтом.
Одиночество подавляло.
Подветренная сторона могилы Саида была теперь занесена песком. Он был девственно чист. Казалось, ни один человек не ступал здесь с тех пор, как на острове похоронили старца.
Когда я уже собрался было уйти, мое внимание привлек кусок железа, изъеденный ржавчиной. Это был обломок старой лопаты, несомненно, брошенной здесь после погребения.
Абди принялся выкапывать эту железку — ему приглянулся черенок, из которого он решил смастерить весло, — я направился к лодке, но в этот момент он окликнул меня и показал на уголок какой-то ткани, засыпанной песком. Нас охватило любопытство. Удалив несколько камней, очевидно, с самого начала наваленных на одежду, мы достали старую куртку цвета хаки, сожженную солнцем и изъеденную временем, однако с сохранившимися металлическими пуговицами. Позеленевшие мельхиоровые часы были прикреплены к ней с помощью серебряной цепочки.
