Крис тяжело вздохнул, залил себе в рот виски, довольно большую порцию и решил предложить своей подруге для начала нечто половинчатое – а именно, переехать жить вместе с ним в съемную квартиру. Крис сказал это Лидии, без всякой надежды на успех и был удивлен тому, как она обрадовалась. Его томную загадочность в течение почти всего вечера Лидия растолковала по-своему: Крис раздумывал, какие слова подобрать для своего предложения.
Они переехали в славную уютную квартирку в районе эмигрантов. С утра они пили отличный кофе, потом отправлялись в город, искали для Лидии работу, ходили в кино, сидели в барах. Отношения их были безоблачны, потому что они не говорили ни о чем серьезном и не строили никаких планов на будущее. Лидия обожала крепкие натруженные руки Криса. Его ласки чем-то напоминали ей ласки новороссийских мужчин. То, что этот канадский моряк был также крепок, молод и горяч, как и она сама, протянуло между ними незримую ниточку симпатии и понимания. Лидии было так хорошо с Крисом, точно ее обдавал теплый жаркий ветер с моря, или она погружалась в удушающий и липкий сон, из которого невозможно было вырваться. Так прошло два месяца их совместной жизни.
Но однажды утром, в импровизированной кухне за чашкой кофе Крис спокойно и абсолютно безэмоционально заявил ей:
– Лида, мне пора в море. Я уезжаю. Навсегда. Не буду врать, скажу, как есть: я не хочу оставлять на земле людей, которые будут из-за меня страдать. Зачем? Да, мне было хорошо с тобой и сегодня, в нашу последнюю ночь тоже будет хорошо. Но когда я сяду на корабль, я забуду тебя. Возможно, я даже ни разу и не вспомню. Слишком тяжек мой труд, слишком легковесны и призрачны воспоминания о портах…Ты думаешь, я – герой?! Я среднестатистический тупой и циничный чернорабочий моря, я – его осколок, я – никто…
Лида закрыла лицо руками и заплакала. Потом встала, недопив кофе и ушла в спальню, так ничего и не сказав. Крис затушил сигарету и уехал в город пить пиво. Чашка со стола упала и разлетелась вдребезги. Можно было, конечно, признаться ей, что она ему очень нравится, но это было не в его правилах. Лидия лежала, зарывшись в подушки, плакала и размышляла: да, ей удалось раскусить этого парня, он стал ей по-своему дорог, но все же глупо было на другом конце света повторять новороссийскую историю. Крис был прост и понятен в общении, неистов в сексе и свободолюбив как моряки всего мира. Кроме коротких встреч между длинными рейсами он ничего бы не смог дать ей.
Когда Крис вернулся, Лида сказала ему:
– Ну, ладно, все хорошо… Только не наговаривай на себя. Ты – не циник! У вас, у моряков, своя религия. У меня и дед, и отец, и муж были моряками. Я знаю, тебе надо увидеть мир – Бомбей, Марсель, Майорка ждут тебя…Ты не успокоишься, пока не достигнешь всех этих портов, даже если тебе предстоит пробыть в них всего полдня…В этих путешествиях тебе суждено найти успокоение…
Лида говорила и держалась вполне уверенно. Крис посмотрел на девушку с признанием и даже с удивлением. Он и сам не ожидал, что от этих слов ему станет намного легче. Крис бросил на стол пачку баксов, чтоб прогулять их в оставшуюся ночь с этой смышленой девчонкой, которую он вряд ли сможет забыть на самом деле. Она была единственной, кто не закатил ему истерику перед внезапным расставанием.
***
После отъезда Криса у Лидии началась полоса трудностей, одна сменяла другую. Ей отказали по очереди все работодатели, к которым она обратилась. С трудом удалось устроиться в один отель, именно в том районе (90-й стрит Эдмонтона), который упомянула негритянка в первые дни пребывания Лидии в Канаде. Девушке платили всего 5 долларов в час – она мыла раковины в ванных комнатах и туалетах. Лидии дали также социальное пособие в 300 долларов. Иногда она ночевала в отеле. А потом сняла совсем крошечную квартирку на краю Эдмонтона, она была намного меньше той, в которой они недолго были счастливы с Крисом. В квартирке стоял старый комод, деревянная кровать, на стенах висели портреты кошечек и собачек. Из окон неслась итальянская, арабская, французская речь. По вечерам в районе звучала музыка на всех наречиях, крутили даже индийские песни. Эмигранты мучились ностальжи. Жизнь отбросила Лидию в мрачный квартал Эдмонтона и предложила начать все с нуля, без всяких перспектив на легкий успех. Жизнь била ее по щекам наотмашь. Только за что? За смелость и мужество уехать в другой мир, за гордыню, не позволившую ей унизиться перед богатым дядей-негодяем, за отчаянное желание быть счастливой?!
Жизнь предложила ей стать трудовой канадской девушкой. Ходить по скучным улицам на работу в отель, экономить, подолгу копить деньги, чтоб купить что-нибудь стоящее. Завидовать людям в богатых авто. И это ей – красавице с золотыми кудрями и обольстительной фигурой? Ей – избалованной всеми прелестями жизни в состоятельной русской семье?! Нет! Это была все же издевательская усмешка судьбы, так не должно было быть! Надо ей, Ладе Смеляковой, выбраться из этой ямы, обязательно выбраться. Шанс у нее есть – это ее красота. Она может стать консультантом какой-нибудь косметической фирмы, моделью в журнале мод или на худой конец статисткой на показах новых фасонов в каком-нибудь элитном магазине.
Однако в глубине души Лада-Лида понимала, что это почти невозможно – у нее не было никаких связей по эту сторону океана. Заранее, перед отъездом в Канаду она не навела никаких справок по этому вопросу, не связалась с нужными агентствами. Она ехала вслепую, наугад. Так чему же теперь удивляться? Это была обычная русская рулетка – может, повезет, а может, и нет. Мы, русские, привыкли так жить, удивляясь иногда, что у нас ничего не получается. Зато, если мы очень захотим, мы может превзойти себя в своей мотивации достигнуть успеха. Мы можем взять в кулак волю, унять свои инстинкты, составить план действий, обойти всех врагов, перетерпеть лишения, пожить какое-то время впроголодь – и победить! Иногда мы, русские, не побеждаем в первый момент, но зато обязательно одерживаем победу позже! Мы вообще специалисты по играм с ненулевой суммой и капризной удачей.
В отеле Лида познакомилась с портье Берни. Впрочем, все по порядку. Когда-то, еще в России она читала в книгах, что эмигранты – умницы, талантливые актеры, ведущие ученые – за границей, чтоб пропитаться, становятся портье, швейцарами, посудомойками. Но Лада была искренне уверена, что подобная участь ждет людей слабого здоровья и слабой воли. И тут она познакомилась с Берни. Ее приятель-ирландец был крепким мужчиной, держался уверенно и с достоинством. У него было прекрасное образование – Берни был бакалавром искусств, он был единственным из иностранцев, встреченным Лидой в Канаде, который оказался всесторонне начитанным (исключение составлял Крис, но тот читал только Достоевского, остальные вообще ничего не читали). При этом брутальный интеллигент Берни работал уже несколько лет обычным портье в третьеразрядном отеле. Лидия не понимала, почему ему не повезло, она не видела в Берни никаких изъянов. У Берни была визитка (Лида так и не спросила, зачем она портье?), на которой, помимо его имени-отчества, было написано: «Никогда не уезжайте с Родины».
Однажды к Берни-ирландцу на огонек заглянул его друг – полный, спокойный канадец, лысый и с золотыми зубами. Он был ничем не примечателен, кроме того, что не был бакалавром искусств, то есть он не был человеком с несбывшимися иллюзиями. Это уже обнадеживало. Ян был самим собой: толстым, беззлобным малым, равнодушным ко всем страстям мира. Он никуда не уезжал (родился и вырос в Эдмонтоне), никуда не спешил. Ян сдвинулся с места только бы в случае наводнения, землетрясения, падения метеорита на Эдмонтон и то в том случае, если бы метеорит упал на его дом непосредственно. Яну не понятно было, зачем менять место жительства, зачем искать лучшую долю в других странах – в Эдмонтоне у него имелись диван, телевизор, трансляции хоккейных матчей «Эдмонтон Олиерс», баночка пива, а что еще нужно? Даже у него, у Яна, такого пассивного и вялого субъекта, в Эдмонтоне была масса знакомых – родом из детства, из кругов общения его родителей, братьев и сестер. Ян знал, что в этом городе он не пропадет – кто-то даст ему денег, кто-то накормит, кто-то обеспечит приработок, хотя работать Ян не любил, ему и так было жить вполне вольготно.
