«Я хочу смотреть глазами», — посмотрела на Рональда опять. Хищная паутина, как прежде, тянула нити от виска и захватывала в плен владельца.
«Нет, не хочу. Хочу видеть душой», — метка исчезла.
— Лиза, да скажи хоть что-нибудь!
— А? Нет, Солнце, все в порядке. В порядке. Правда. Просто… я же ни разу тебе еще не говорила. А я тебя люблю. Ужасно. Очень сильно. Ты постоянно мне об этом говоришь, а я ни разу, но я хочу, чтобы ты знал — ты самый лучший на земле, и я тебя люблю сильнее всех на свете, — потоком хлынули слова. — Солнце, скорее, обними меня.
— Я знаю, я же вижу все, — он незамедлительно исполнил просьбу. Обнял. Глупая птица вылетела из-под куста и, каркая, шумно взлетела; Лиза не видела ее, предательские слезы сочились сквозь ресницы, стекали, падали на рукав Рона и впитывались, оставляя мокрые следы. Как можно рассказать ему всю правду? «Рон, Солнышко мое, мы все обречены?!».
— И я тебя люблю, — продолжил Рональд. — Ведь ты же тоже знаешь? Пожалуйста, не плачь. Скажи, что надо сделать? Как сделать так, чтобы та тварь отстала от тебя, оставила в покое, Лиза, я больше не могу. Что ему нужно?
— Нет, все в порядке. В порядке. Идем, скорей, — отпрянула она и потянула Рона к дому.
Смахнула слезы. Шла молча, пока вдали не показался дом, и девушка замедлила шаги.
— Рональд, а три-четыре года — это много?
— К чему такой вопрос?
— Да просто так. Рональд, а если, предположим, это не значит, что будет так, а просто, если вдруг я, например, вдруг не смогу ходить, ну просто так случится, заболею, например, стану беспомощной, ты…
— Да я тогда тебя возьму и сам буду на руках носить. Лиза, пожалуйста. Не надо. Скажи мне прямо. Что там произошло?
— А когда Грэгор умрет, то что ты будешь делать? — не слушая его, спросила Лиза.
— Не говори так, — Рональд резко развернул девушку на себя, моргая быстро-быстро. — Прости. Не знаю. Я не знаю. Что я могу сделать? Ничего. Вместе с имением отойду его дальней родне в наследство. Все будет плохо. Ты вместе с Ярым вряд ли им нужна. Нас разлучат, а если все сплывет, то меня жестоко покарают, а на тебе ляжет клеймо. Я пропаду, и так, и так. Ты тоже это знаешь. Я без него никто. Я понимаю, что тебя это волнует. Ты думаешь о том, что будет дальше? Я тоже часто думаю. У тебя нет будущего со мной. Я тоже это знаю.
— Да нет же, Солнышко мое, я не про это, я, просто… прости. Идем скорей домой.
— Нет, Лиза, — не тронулся Рон с места. — Скажи все сразу. Я больше не могу. К чему вопрос про три-четыре года? Грэгор потом умрет? Что значит, «если не смогу ходить»? Что ему надо? Что? Он хочет забрать твои ноги или все тело? Глаза? Оздоровить себя за счет тебя? Вот так он живет вечно, за счет других? Я этого не допущу. Идем к нему. Я знаю, что не смогу его убить. Что он не даст с собой хоть что-то сделать. Но его ведь можно попросить? Обычными словами? Он хочет что-то сотворить с тобой? Я предложу ему себя. Зачем-то же он меня выбрал. Для чего-то же привел сюда. А вдруг для этого? Вдруг он специально тебя доводит, чтобы я захотел тебе помочь? Ему ведь надо, чтобы все происходило добровольно? Так я готов. Хочу. Пусть делает со мной все, что захочет, мне все равно уже, мне больно на тебя смотреть, я больше не могу так, Лиза. Я не могу обещать тебе уверенного будущего со мной, оно не продлится долго и мы оба это знаем, но я хочу помочь тебе, пока еще могу. У меня нет ничего, нет, не было и не будет, есть только я, вот пусть меня и забирает. Так будет лучше всем. Идем. Я у него спрошу. Ну вдруг он согласится?.. — Рональд умолк, отвел глаза, но девушка успела заметить его слёзы.
— Солнце, — оторопела Лиза и замолчала, не зная, что сказать. Потому что видела и понимала, что он на самом деле был готов. Боялся, но хотел немедленно идти, думая, что ему придется отдать собственные ноги — ноги! — или целиком себя, на растерзание, ну как ему могло такое в голову прийти?! Да разве бы она его пустила?!
Мысли вскружили хороводом, сердце разошлось в груди. Обзор сузился до точки, в ушах отдался гулкий пульс. Фрагменты фраз, обрывки предложений, образы котов и лис, болотная вина и слово «думай», события последних дней — все разом хлынуло потоком, путая, сбивая с толку.
«Наша козырная карта»;
«Вдруг он для этого меня привел?»;
«Думай, девочка. Ду-май»;
«Как сделать так, чтобы мне не стало плохо?»;
«Его ведь можно попросить?».
Пазл складывался. Но как решиться на самый сложный в жизни шаг? Здесь и сейчас? Вот как?!
— Лиза, не думай даже. Если так можно сделать, то идем, — потянул за руку Рональд, вытаскивая девушку в реальность. Где пели птицы и где рядом стоял он.
Всего лишь тело. Просто дом. Да, риск. А кто-то больше сотни лет рискует!
Лиза выдохнула, вдохнула, стиснула ладонь Рона, понимая, что он бы — смог. А она? Она чем хуже?
— Да нет же, Солнце, ты не так все понял, — сбивчиво заговорила Лиза. — Ему не нужен ты. Но мне надо знать наверняка и точно. Рональд, ты точно меня любишь? Меня, именно меня? Я могу себя тебе доверить? Не на день, и не на год, а навсегда? Ты справишься? Ты сможешь? Не уточняй, не задавай лишних вопросов, просто скажи — нет или да?
— Лиза, да что с тобой такое?!
— Нет или да?
— Лиза…
— Рональд! Да или нет?!
— Конечно, да, — ответил Рон без колебаний. — Но…
— Прочее неважно, — поспешно перебила Лиза. — Тогда — идем. Идем, скорее, — она развернулась и уверенно пошла назад. — Он мне не может предложить. А я могу! Я попрошу его, сама. А вдруг он согласится? — недавними словами Рона заговорила девушка, прибавляя ход.
— О чем попросишь? Что он не может предложить?! Да хватит уже, Лиза!.
— Потом скажу, — девушка уже бежала, быстро, боясь, что может опоздать и не успеть. Тропинка, обычно короткая, сейчас как будто удлинилась, вытянулась, и девушке казалось, что до вожделенной цели добираться целый век; но вот увидела тот дом, порог, распахнутую дверь — она схватилась за косяк, остановилась и перегородила собой путь, не впуская вовнутрь Рона. — Подожди меня снаружи. Пожалуйста, не заходи. Я быстро. Честно. Рональд, я люблю тебя. Все будет хорошо. Теперь я знаю точно.
— Лиза! Не надо! — схватил плечо. Она отстранила его руку.
— Жди, — захлопнула дверь перед носом Рона и, чувствуя, как сердце разрывается в груди от бешеного ритма, повернулась к Ярому-Коту. Он сидел, навалившись на стену, и на нее смотрел. Не шевелился. Выжидал.
— Ты хитрый, Котик, — волнуясь, подошла к нему. Села на корточки. Прикрыла глаза — огненные нити, объявшие его тело с ног до головы, в темноте горели слишком ярко. Заработала руками, подхватывая их и отбрасывая прочь, они таяли и исчезали. — Сейчас, скоро, подожди, — уже ладонью, а потом и двумя, с нажимом, проводила по рукам и по ногам, по животу, по голове, спине и по бокам — так нитей к руке цеплялось больше — и нервно стряхивала их.
Лизе никто не говорил, но она точно знала, что именно так и выглядит физическая боль. Как тонкая, колышущаяся, красная полоска, жгучая, буравящая владельца насквозь, и чем она ярче, чем длиннее, тем сильнее боль. Что убрать ее может только кто-то другой, самому себе нельзя, все по законам правильного мира, откуда вышел Ярый.
— Ты очень хитрый. Ты все просчитал, и подстелил соломку. Ты ведь подслушал нас ушами Рона? Знаешь, зачем я пришла? Да что же их так много… — собрала огненный пучок в районе живота и разом вырвала. — Ты абсолютно прав. Я думать не умею. Ведь ты же сразу мне сказал, что все в моих руках. Дал наводку, намекнул. Я не умею слушать. Ты никуда сегодня не пойдешь. Мне еще многому надо научиться, я не хочу бросать на пол пути. Последняя, — и потянула ниточку из правого плеча. — Я завтра их опять подчищу. Кот. Котик… — только теперь осмелилась взглянуть в его глаза. Лицо напротив не смотрелось маской. Ожило. Веки моргали, на лбу собрались складки, ходили желваки. Он то щурился, то слишком расширял глаза. Лиза в первый раз увидела, как Ярый полностью вышел из себя и стал выглядеть почти нормально.
