— После обеда схожу в храм Памяти.

— Надо помолиться за родичей, — поддержала Микки. — Принести дар и жертву.

Ну я не совсем об этом думал, но не помешает. Человек чести считает своим долгом помогать всем своим близким. Поступить иначе — навлечь позор и бесчестье на семью. А в число родственников входят и умершие, покровительствующие члену рода. Надо о них обязательно помнить, и не по одним религиозным праздникам, а то они тоже забьют на свои прямые обязанности, а без постоянного присмотра доброжелательных сущностей моментально начнутся неприятности.

Нет, такого я не ожидал. Храмы в Ойкумене — вовсе не привычная церковь. Скорее монастырь со множеством зданий, большинство из которых хозяйственные или производственные. Жрецам принадлежали земли, рабы, и они с успехом занимались продажей выращенных в собственных владениях продуктов и изделий. Наверняка имеются склады, забитые мешками с зерном и бочками с вином.

Молитвенный зал больше всего напоминает древнегреческие — прямоугольный, с облицовкой из белого мрамора. Ко входу ведет лестница в три пролета, а крышу поддерживают огромные колонны диаметром в шесть локтей и высотой в добрых двадцать. Внутри стоит двухметровая статуя бога Памяти в виде уже пожилого человека со свитком в одной руке и снопом пшеницы во второй. Лично меня атрибуты навели на мысль, что он происхождением с севера. Здесь все больше рис употребляют.

Хотя статуя с виду золотая, очень сомневаюсь. Это же офигеть сколько металла потребовалось. Наверное, все же позолоченная. Подходить и колупать, понятно, не стал пытаться: за святотатство запросто пришибут. У храмов кроме почитателей имеются еще охранники. Не знаю как здесь, а не менее популярная богиня Любви при храме имеет элитную группу куртизанок для богатых господ. А для кого попроще — еще и храмовых проституток. Вот их дети, если мальчики, становятся жрецами или охранниками. Кстати, здесь отсутствует разделение на мужские и женские ордены. Все имеют право служить богу так или иначе. Живут, правда, раздельно, но нет запрета на встречи и тем более любовь. Христианского понятия греха пока не изобрели.

Тело совершало все положенные движения и даже машинально произносило нужные слова, а в голове шла напряженная работа. Одно дело пообещать выдать трактат к определенному сроку, иное — даже имея приблизительное представление о банке и его функциях, родить нечто вроде устава. Четкие формулировки из прежних лекций давали теорию, но на практике всегда несколько по-другому. Проще всего взять за основу пресловутый ломбард. Отличие от местных ростовщиков кардинальное. Те дают ссуду под дикий процент и меняют деньги. Не беря в расчет влезших по какой-то причине в долги, дают в основном купцам и богатым земледельцам.

Если отнестись по справедливости, то оно и понятно. Первые с одинаковым успехом могут получить огромную прибыль и прогореть. Высокий процент страхует от неминуемых потерь при торговле. Опасностей хватает. Мелкие шайки и крупные воины-аристократы. И те и другие при удобном случае не прочь ограбить. Неудачный урожай, взвинчивающий цены на предполагаемый товар, или, напротив, перегруженный рынок — и доход в результате падает до минимального. Тут недолго дойти до продажи последних штанов.

А с землевладельцев и того не взять. Часть пожалований на правах аренды, и с должника взятки гладки, другие — майорат и продаже опять же не подлежат. Короче, есть куча вариантов уклониться от передачи собственности. Монархи на моей планете обожали набрать долгов и, не имея возможности расплатиться, выгнать кредиторов из страны или простить себе ссуду. Сколько угодно таких случаев. Кстати, самое выгодное — как раз давать в долг королям. Просто брать нужно не процентами, а монополиями. Шахты в личное владение, налог на соль или еще что столь же выгодное. Ну это так… размышления на будущее. Потянуть индустриализацию мне не удастся при всем желании. Что толку, что я помню замечательные заклинания «пудлингование» и «кокс»? Как это выглядит в реальности и что сделать с углем, чтобы превратить его в нужный продукт, Тьма знает. Не я.

Хм… уголь — сам по себе уже хорошая идея. Жар больше. Но это опять же требует огромных вложений. Мне бы нормально развернуться с алкоголем. Покровитель появился, он может свести с оптовиками. Опять расширяться, а на какие шиши, коли рулетку фактически отобрали? Швыряться с ходу идеями вроде лотереи — ну совсем не хочется. Еще пригодится, и опять же мне не обломится ничего. Нужно сосредоточиться на парочке проектов и не разбрасываться. Винокуренный завод — самое перспективное. Интересно, через пару столетий полстраны не сопьется? Они же непривычные. Бетель жуют с незапамятных времен, а настоящего спирта и не нюхали. Вино слабенькое, да еще разбавляют. А я им коньяк. Эх, не успел. Выдержки еще нет. Остается самогон в вино добавлять. Впрочем, так и перевозить проще. Не портится. О, ритуал заканчивается!

Отправив своих домой, спросил у первого попавшегося монаха в прекрасно сидящей тоге, заменяющей сутану, дорогу. Он махнул на стоящие рядом здания. Это оказалось нечто невообразимое. Светлая колоннада со столиками, где сидят читатели со свитками, и целая анфилада залов с нишами и полками, заполненными огромным количеством текстов. Попытался пересчитать и обалдел. Где-то на пять локтей — пять сотен свитков. Тут должны быть десятки тысяч. Если я правильно помню, библиотека Конгресса насчитывает сто тысяч наименований. Вполне сопоставимо. Ай нет! Там каждый том отдельное произведение, а здесь каждое издание состоит из нескольких отдельных свитков. Нет, положительно надо попытаться Пребена напрячь идеей печатного станка. Карты же смог клепать? Почти то же самое, а станок имеется. Спрос будет. Бумага вот дорогая.

— Затрудняетесь нечто нужное найти, благородный муж? — доброжелательно спросил сидящий за столиком, возле которого я застыл столбом, озираясь.

— Рудан Гунар. Воин. Хотокон. Щитоносец, — представился я, кланяясь и внимательно глядя.

Постарше меня, но еще молод. Вряд ли больше двадцати. Смуглый, но не черный. Худой, будто недокормленный. Одет опрятно, но наметанному глазу сразу заметно — все старое и поношенное. Особыми доходами похвастаться не может.

— Гаук Фалько, — поднимаясь и оказавшись чуть не на две головы выше, сообщил он. — Пехотинец. Управа населения. — То есть мелкий клерк из министерства учета жителей и сбора налогов.

Существует два вида чиновников. Назначенные вроде меня из воинов и сдавшие экзамены из любого сословия. Такого автоматически записывают в разряд пехотинца. Он может сделать карьеру, и иногда достаточно серьезную, но начальник из воинов при выборе всегда сделает его в пользу происходящего из армейской категории. Это не дискриминация, а данность, которую все принимают, как неминуемый восход солнца. Второе и третье поколение семьи бывшего выходца из низов уже не испытывает такого давления. Более того, в свою очередь, поднявшийся выше из таких сам потянет за собой личную команду. Но это в идеале. А фактически всякое бывает.

По крайней мере, понятен его голодный вид. Не так чтобы баловали мелких чиновников серьезным жалованьем. Пять рен, если не изменяет память, для нижней ступени. При наличии семьи не разжиреешь. Правда, и оружия покупать не надо. Его клинок — перо. Хотя, может, еще заматереет. Мясо пока в рост пошло.

— Действительно, — ответил я, — в первый раз попал в столь огромный храм. — А чего стесняться, режу правду-матку, все одно прекрасно был виден ступор. — Он заполнен неимоверными богатствами знаний. Ученые мудрецы минувших веков оставили в наследство миру множество книг, дабы факелом своих знаний освещать нам, живущим сейчас, извилистые и опасные пути нашей жизни. — О как завернул. Типа деревенский, но не глуп. — Однако должен же быть служитель или хотя бы свитки по жанрам, чтобы не искать везде?

— Жрец-библиотекарь в данный момент занят, помогая кому-то родовитому найти его предков. Иначе бы я не стал вмешиваться. А по жанрам действительно есть специальные комнаты и таблицы. Только они сами по себе несколько десятков свитков. Просто я здесь завсегдатай и могу подсказать, если угодно.