– Это что у вас такое? – показала я на аппарат, похожий на маленькую муфельную печь.

– Микроволновка. Ты чё, с другой планеты?

– Почти. Зачем она?

– Готовить, разогревать еду, можно делать горячие бутерброды. Хорошая вещь. Ты вчера её испугалась.

– Да, было неожиданно. А это что?

– Мультиварка. Можно быстро готовить суп или второе. Даже печь хлеб.

– А в духовке нельзя?

– Можно, конечно.

– А это?

– Ада, ну ты даёшь! Ты и телевизор не видела?

– Видела, но этот плоский. Где у него кинескоп? А как включать?

– Запущенный случай. Держи. Знаешь что это?

– Пульт, – сказала я, и нажала на красную кнопку. Экран загорелся. С ума сойти, какое качество изображения!

Я нажала на серую кнопку, потом на другую.

– Сколько всего программ?

– Каналов-то? Около девяносто, точно не знаю.

– Зачем столько?

Герман фыркнул в чашку и чуть не подавился.

– Хороший вопрос.

Да я его веселю. Ещё бы, чудо какое!

Внезапно я ощутила дурноту, не такую как вчера, но достаточно неприятную.

– Пойду, лягу. Спасибо.

– Тебе плохо?

– Нормально.

Было такое ощущение, что я не позавтракала, а разгрузила вагон. Я забралась в постель и накрылась одеялом.

– Мёрзнешь? Дай-ка лоб. Не горячий. Сейчас давление смеряю.

Тёплые пальцы. Быстрые уверенные движения. Я откинулась на подушку.

– У, какие руки ледяные. Упадок сил.

Манжета стала надуваться. Новый прибор, очень удобный. Надо же, всё видно на экране.

– Давление низковатое.

– Свари ещё кофе, вот и повысится.

– Пока не стоит. Тебе надо отдохнуть.

– Я больше не хочу спать.

– Просто полежи.

Он встал, убрал тонометр в коробку и застыл посреди комнаты. Ему точно хотелось что-то сказать, но он не решался. Это было любопытно.

– Ада, не хочу тебя напрягать лишнего, но мне надо знать несколько вещей. Это необходимо. Только самое важное, и отстану.

– Спрашивай.

Он волновался. Я прекрасно его понимала. Чего я только вчера не наговорила! У мальчика должна голова кругом идти.

– Ну, первое. У тебя есть проблемы с законом? Ты… ни во что такое не вляпалась?

Он посмотрел мне в глаза. Кто-то, видно, сказал ему в детстве, что никто ему при этом не сможет соврать.

– Нет.

– Хорошо. У тебя есть документы?

– Считай, что нет. Нет.

– Употребляешь наркотики?

– Нет, конечно.

– Кто-нибудь… обидел тебя?

– Меня никто не насиловал и ни к чему не принуждал. Всё в порядке.

– Ты приехала издалека?

– Я пришла пешком.

– Ты знаешь мою маму?

– Знала когда-то.

– Родственница?

– Не совсем. Не тебе.

– Отцу?

– Да.

– Ты его дочь?

– Нет. Нет!

– Ну, вот и ладно.

Он встал и пошёл из комнаты.

– Это всё? – удивилась я.

– Пока – да.

– Больше ничего не интересует?

Будь я на его месте, вытрясла бы всё, что только можно. Но этот парень был со странностями, пора было это понять.

– Захочешь – расскажешь.

Если расскажу, ты, дружок, мне, точно не поверишь. Я закрыла глаза. Сквозь веки просвечивало солнце. Я начала согреваться. Дурнота отступала.

Вошёл Герман, застёгивая рубашку.

– Уходишь? – спросила я, внезапно поняв, что останусь одна в чужом доме.

– Тебе одежда нужна или нет?

Про одежду я совсем позабыла. Даже не совсем помнила, во что была вчера одета. Какая-то рвань. У меня нет ничего своего. Ничего! Даже нижнего белья.

– Ничего элитного не обещаю, сразу говорю. Только эконом-вариант. Что обычно носишь?

Обычно я носила костюмы и платья из тонкой шерсти и льна, и заказывала их только у одной портнихи. Хорошая была портниха, жаль что померла. А ткани привозила из-за границы.

– Да всё равно.

– Класс! Все женщины бы так говорили. Давай я поставлю какое-нибудь кино, посмотришь. Что ты хочешь?

– Можно любое? А старое можно? Нет, не надо. Поставь лучше музыку.

– Заскучаешь.

– Нет.

– Ладно. Я скоро вернусь. Веди себя хорошо. Кота не бойся, он больше не тронет.

Хлопнула входная дверь. Я осталась сидеть на кровати, объятая звуками. Вдруг стало страшно. Это не правда. Не правда. Я встала, подошла к окну, и, опершись на подоконник, поглядела на мир. Это не может быть настоящим. Слишком хорошо. Слишком ярко и шумно.  Внизу я увидела Германа. Он шёл, закинув куртку на одно плечо, быстро шагая длинными ногами. Словно почувствовав мой взгляд, он повернул голову, увидел меня в окне и погрозил пальцем.

На подоконник прыгнул кот, и я рефлекторно отскочила. Герасим посмотрел презрительно и начал с важным видом вылизывать себя между ног. Скотина. Я его больше не интересовала.

Борясь с головокружением и держась за стены, я пошла в гостиную. Книжный шкаф. Я видела вчера, там сохранилось не всё. Стоя посреди комнаты, как заворожённая,  я смотрела на старую мебель. Всё пережил, молодец.

Я провела рукой по боковой панели, здороваясь с тёплым деревянным знакомым. Две нижние полки были закрыты дубовыми дверцами. Подёргала. Заперто на ключ. Верхние полки прикрывались застеклёнными створками в рамках с диагональными решётками. Тоже заперто.

Я села на пол. Не хотелось уходить отсюда. Я шла сюда не только к дорогому человеку, но и к вещам.

Звучала медленная композиция неизвестного мне автора. На общем минорном фоне проникновенно пела виолончель. Свет лился в окно, в нём танцевали тонкие пылинки. Из открытой форточки доносились звуки жизни – женский смех, шум машин, визг детей.

Я ощутила почти физическую боль. Всё слишком сильно и ярко. Пронзительно.

Я легла на ковёр, свернулась как эмбрион, прижала колени к груди и тихонько завыла.

Ибо за долгие годы разучилась по-настоящему плакать.

Первым другом в моей жизни случился Тимур. Кира появилась через минуту, а Серёга – спустя день.

Мальчик стоял возле качелей, потом подошёл ко мне и поднял на меня глаза. Я растерялся и оробел, хотя он был намного меньше, да и драться не собирался. Он так посмотрел!

Я протянул ему свой бластер, который мог завывать и загораться синим светом.

– Хочешь посмотреть?

Не сводя с меня своих удивительных глаз, мальчик молча взял игрушку.

– Тимур, нельзя брать чужое. Отдай сейчас же.

На девочке была ярко-красная шапка с огромной пампушкой и зелёная куртка. Она была одного со мной роста, но выглядела совсем большой. Наверное, уже ходила в школу.

– Я тут всех знаю. Вы тут не живёте, – сказал я.

– Мы сюда переехали.  Вон наш балкон, – девочка неопределённо махнула рукой в сторону нашей пятиэтажки.

Она тоже рассматривала меня, но не так, как брат, а обычно. То, что Тимур – её брат, я понял сразу. Очень важно было выяснить, насколько она меня старше, чтобы решить, как с ней разговаривать.

– Тебе сколько лет? – спросил я.

– Семь. А Тимуру – шесть. Меня Кира зовут.

– А меня – Герман.

– Таких имён не бывает.

– Бывает. Это ваших не бывает.

Тут бы следовало поругаться, а то и подраться. Но они стояли всё так же, глядя на меня, как на неведому зверушку. Надо было что-то сказать.

– А я зарыл секретики. Хотите, покажу?

– Покажи, – сказала Кира. Тимур по-прежнему молчал.

Я повёл их в заросший кустами палисадник и, пачкая руки, разгрёб мокрый снег и землю. Под зарытыми стёклами всех цветов переливались куски фольги, бусинки, пуговки, листочки и куски открыток. Это меня папа научил.

– Здорово, – сказала Кира. Тимур осторожно потрогал сокровища.

– Только не выковыривайте, а то будет некрасиво. И никому не говорите.

Ребята одновременно кивнули. Мы снова накидали сверху грязь и посыпали снегом. Я поставил палочки, чтобы потом найти.

– А у нас есть хомячки. Мы тебе покажем. Только к нам сейчас нельзя, у нас беспорядок и везде всё валяется. – сказала Кира  и взяла брата за руку.

– Ты к нам приходи. Потом. У нас квартира номер двадцать три. – сказал Тимур и я решил, что обязательно приду.