– Кто вы, мать вашу так? – тихо прошептал Паша, не отводя от них взгляда. – Я вас вижу, темнота вам не поможет. Советую не лезть.

Как бы глупо это не выглядело со стороны, он решил их предупредить. И словно в ответ ему раздался все тот же жуткий вой, и воздух снова наполнился этим тошнотворным запахом сероводорода. Ударило по ушам, и Павел инстинктивно прикрыл их руками, стараясь не закрывать глаза. Секунд через пятнадцать вой стих, и резко наступила тишина, которая оглушила своей пустотой. Убрав руки от головы, Павел увидел, как самая большая тень опустила морду вниз.

– Так это, значит, ты так воешь. Не напугаешь, не потей зря, псина, – сказал вслух Павел, хотя страх уже прочно засел в нем.

– Паша!

Крик снизу прервал его монолог с тенью собаки, и Паша поспешил к оставшимся внизу товарищам. Быстро спустившись по лестничному пролету на первый этаж, он увидел в свете костра лежащего в углу, поджав колени, Гену, хныкающего и зажимавшего уши руками. Через его пальцы сочилась кровь и, стекая к подбородку, капала на пол. Саша пытался успокоить лошадей, что-то шепча им. Алексей с двумя автоматами держал на прицеле пролом в стене.

– Лёха, расслабься. Я думаю счетчик на них отреагировал, поэтому мы узнаем, если они приблизятся.

– Кто они? – спросил Саша.

– Чего ты там увидел-то? – спросил Алексей.

– Собаки. Или волки, хрен их разберёшь теперь. Пять штук. Выла самая здоровая. Они сейчас за шоссе сидят. Когда счетчик сработал, они были метрах в трехстах от нас. С этим-то опять чего?

– Да хрен бы с ним, с дебилом. Чё за собаки там? Как ты увидел-то их вообще?

Саша просто выпытывал информацию, подойдя к Павлу и глядя ему прямо в глаза.

– Пока ещё светло было, заметил.

– Что делать-то будем? – спросил Алексей, не опуская автоматы и не переставая держать на прицеле пролом.

В воздухе висел аппетитный запах гречневой каши, варившейся в котелке.

– Есть будем, – ответил Паша и сел на деревянную скамью, которую они сколотили, собрав не прогнившие доски, еще весной, во время самой первой вылазки.

– Есть? – хором удивились парни.

– Ну да, есть. Чего непонятного-то? Ветер с их стороны дует. Они нас не чуют, надеюсь.

Паша положил оружие на колени и выудил из разгрузки ложку из нержавеющей стали. Недолго думая, друзья присоединились к нему и принялись уплетать горячую пищу, не забывая поглядывать на вход. Гена так и лежал в углу, возле телеги, но уже тихо, без всхлипов. Кровь перестала течь, и он, широко открыв глаза, смотрел на огонь.

– Садись, поешь, – позвал его Алексей.

Тот спокойно поднялся и на дрожащих ногах подошел к костру. Окровавленное лицо пугающе блестело в слабом свете огня.

– Умойся, Ген. Руки и лицо. Вода в бутыле, – негромко сказал Паша.

Тот послушно сделал то, что велел старший. Затем сел напротив остальных и нехотя начал есть. Павел, подойдя к телеге, порылся в соломе и достал фляжку Гены с белым крестом.

– Хлебни, – сказал он, протягивая ее юнцу, – поможет.

Тот, солидно отхлебнув, слегка поморщился и отдал фляжку. Ее пустили по кругу и через минуту вернули владельцу. Гена, не проронив ни слова, убрал ее в подсумок разгрузки, немного успокоившись, начал кушать.

– Дежурим как обычно: Саня, я и потом – Леха. Следить за входом и слушать счетчик. Он теперь наши глаза снаружи.

– А я? – робко спросил Гена, вытирая ложку о штаны и пряча ее в разгрузочный жилет.

– Ты спать. У тебя кровопотеря большая и слабое сотрясение. Не выдержишь. Всё. Спать, пацаны.

Саша, забрав дозиметр, пробрался к противоположной стене и сел напротив входа, только чуть ближе к костру, на старое жесткое кресло, которое нашли здесь же еще в первую вылазку. Гена плюхнулся в телегу и, зарывшись в сено, мгновенно под воздействием алкоголя уснул. Остальные, обняв каждый свой автомат, устроились у огня на снятых на втором этаже дверях офисных помещений.

Сон не шел. Павел ерзал на жесткой, несмотря на брошенные сверху куски затхлой ткани, двери, стараясь сильно не шуметь, но это не очень получалось. Минут через десять он услышал недовольное бурчание Алексея.

– Задолбал ты, Паша. Хрен поспишь с тобой.

Павел замер и снова попытался уснуть. Но тревожные мысли и вой, который до сих пор звенел в голове, мешали как и прежде. Ещё Полина… Мысли о ней никогда не покидали его. Он безумно любит эту очаровательную девушку. Так же сильно, как и она его. И это потрясающе: на обломках погибшей цивилизации строить новый, другой мир. Их мир, где нет войн, суеты и прочего хлама ушедшего мироустройства, в котором бумага стоила дороже человеческой жизни. Нет, их мир будет другим. Любовь, нежность, домик, детишки, яблоневый сад во дворе, качели, детский смех, любимые глаза…

– Паша, проснись, Паша, – тряс его за плечо Саша.

Павел все-таки уснул и сам не заметил как. Он поднялся, протер глаза и, подхватив оружие, спросил:

– Все в норме?

– Да. Тихо всё. Держи Гейгера. Я спать хочу, жуть просто, глаза залипают уже.

Паша побрел к месту наблюдения, не забыв подбросить дров в костер, а Саша, заняв его нагретое место, еще что-то бубнил, но уже в полудреме.

Ночь не была для Павла темной. Он неплохо видел в темноте с тех самых пор, когда прошел дождь. Тот самый дождь, что уничтожил города и страны, прокатившись по планете огненной волной и смыв человечество, как грязь, с лица. Дождь, который сжег леса, выплеснул моря и океаны, утопив остатки цивилизации. Дождь, от которого нет зонта. Дождь, от которого спаслись лишь единицы. Дождь…

Павел смотрел вперед на опустевший, мёртвый город, где когда-то он жил с мамой. В памяти остался только её образ. Сиреневое платье, белые туфли на высоком каблуке, золотой браслет в виде дракона, вроде бы, на правой руке. Лица мамы Паша не помнил, только длинные русые волосы, голубые глаза и… И всё. Только размытый образ красивой женщины. Образ… Ни одной фотографии не осталось, ни вещей маминых. Ничего… Одни воспоминания, да и те уже стали смутными и больше походили на сон, забытый сон о прошлой жизни, как будто и не было её никогда. Все давно мертво кругом, а что не мертво, то стало очень голодным и очень опасным.

Тоска прочно засела в голове Павла. Ему повезло, он выжил. Когда начался дождь, маленький Павлик гостил у бабушки, в Чеховке, которой тоже больше нет. Все скотники раньше жили в той деревне, у многих из них погибли родные люди. У всех там остались дома (если не смыло их). А на скотном дворе им посчастливилось(или не посчастливилось) быть по работе. Именно это их и спасло, и Гену в том числе, бывшего тогда с дедом.

Близился рассвет, глаза слипались, веки становились свинцовыми. Пора будить Алексея, его черед дежурить. Паша поднялся, распрямился, размял затекшие ноги и побрел к костру, где мирно спали его товарищи, обнимая своё оружие. Тихонько растолкав Алексея и вручив ему дозиметр, Павел завалился спать.

Щебетали птички, радуясь теплым, ещё солнечным дням. Под их звонкое, бодрое пение и проснулся Павел, сразу увидев пустую телегу. Он нехотя поднялся, тряхнул головой, чтобы взбодриться, и глянул на Сашу. Тот мирно дрых, свернувшись калачиком и негромко похрапывая. Солнце уже взошло и хорошо освещало разрушенный мегаполис. Предстояло двигаться дальше, туда, где Паша видел колючую проволоку.

Алексей сидел на посту в кресле и, завидев старшего, поднялся навстречу.

– Где Геннадий? – спросил Павел, потирая заспанные глаза.

Алексей пожал плечами и зевнув, сказал:

– Не выходил. Наверху, наверное. Больше негде.

– Буди Саню, собираемся. Я наверх, осмотрюсь.

Алексей кивнул и потопал к костру, который уже догорел и лишь горячие еще угли веяли теплом. Паша поднялся по лестнице на третий этаж и, как и предполагал Алексей, нашел там Гену. Тот завороженно смотрел из окна на мертвый город и даже не заметил приближающегося Павла.

– Нашёл чего? – спросил, подходя ближе, Паша.