– Не, ну а что это? Кто там? Там же всё мертво. Откуда звуки? – не унимался он, ерзая на козлах телеги и не опуская автомата.

– Да не знаем мы, угомонись.

Паша начинал нервничать. Гена никогда ему не нравился. Скользкий он какой-то, с гнильцой парень. И вроде плохого–то он не сделал никому, но было в нем что-то отталкивающее. А может, ему просто завидовали остальные выжившие сироты, поскольку только у него был родной, кровный человек. И он всегда этим пользовался, а дед часто ему потакал, баловал. Степаныч же относился ко всем детям одинаково, разделяя их лишь на мальчиков и девочек.

– Может, пальнуть туда, а?

– Я тебе пальну щас, твою мать! Заткнись и рули кобылой! Пальнет он, блин! – прикрикнул на него Павел, не желая больше слушать глупые вопросы юнца.

Гена замолчал, насупился и, опустив автомат, взялся за вожжи. Группа шагом продвигалась в обход непривычно темного леса, в котором даже птицы не пели, да и вряд ли были они в этом лесу. Единственные звуки, наполнявшие этот мрачный лес, это то ли вой, то ли жалобный крик, доносящийся из брошенной деревни. Все бывшие скотники их поселения были родом из этой самой Чеховки, но после дождя там стало смертельно опасно находиться и с тех пор никто туда не совался. Выживших из этой деревни тоже никто никогда больше не видел. Да и вообще, других выживших людей никто не видел после зимы ни в городе, ни в окрестностях, куда удавалось пройти, минуя радиацию.

Проехав злосчастный участок пути в обход Чеховки, всадники вновь ускорились, перейдя на рысь. Лошадь легко тянула за собой пустую, если не считать двух человек, телегу, и спокойно следовала за всадниками впереди. Через пару километров группа пересекла разбитую, с остатками асфальта, шоссейную дорогу и, отдалившись от нее на пару сотен метров, остановилась. Устроив короткий привал и наскоро перекусив, чем Петровна послала, все собрались ехать дальше.

Гена взялся за вожжи и посмотрел назад. Саша запрыгнул в телегу и усаживался в ней сзади, когда со стороны Чеховки что-то треснуло громко и звонко, так, что ударило по ушам. И вслед за треском раздался жуткий, громкий, похожий на волчий вой. Протяжный и страшный, он наполнил воздух тошнотворным запахом тухлых яиц. Через несколько секунд все стихло и мир накрыло зловещей тишиной, в которой даже ветер боялся шуметь листвой деревьев.

Саша едва успел пригнуться, как Гена с диким криком и ужасом, застывшим на его перекошенном от страха лице, вдруг начал стрелять в сторону брошенной деревни. Рожок быстро опустел, а обезумевший Гена продолжал давить на спуск, дико крича и визгливо вздрагивая. Саша внезапно врезал ему правой, отчего тот, всхлипнув и выронив автомат, упал с телеги на землю и затих. Павел неодобрительно посмотрел на друга, а тот лишь пожал плечами.

– Да, я тоже обделался, но стрелять-то нахрена было!? Я еле пригнуться успел!

– Я же сказал. Только мне можно, Сань.

– Только тебе!? Да он же чуть башку мне в фарш не превратил, блин! Я же говорил: дебил! – негодовал Саша, Глаза его горели от гнева и недавнего испуга.

– И я, – после недолгого молчания спокойно сказал Алексей.

– Что ты? – не понял Паша.

– Обделался я. Жутко стало.

– Но ты же не стрелял, – оправдывая свой хук справа, говорил Саша.

– Да, я тоже, слегка. Мля, что это было? По ушам всем ударило, или только мне? – спросил Павел, спешившись и проверяя пульс на шее Гены.

– Мне тоже, – закивал Саша, спрыгивая с телеги.

– И мне, – подтвердил Алексей и указательным пальцем коснулся своего левого уха.

– Валить надо нахрен отсюда. Сань, грузи этого и автомат не отдавай ему, пока я не скажу. Лёха, помоги ему.

А сам Паша, пригнувшись, побежал к обочине шоссе и осторожно выглянул, оставаясь в кювете. Ничего необычного он не увидел. Черный, безжизненный лес метров через триста. Пустая, местами заросшая дорога в обоих направлениях, и ничего… Тишина и пустота…

Заслышав сзади шаги, Павел, развернувшись, резко упал на спину и вскинул автомат.

– Ты чего? Успокойся, блин. Я сам на нервах. Чего там?

Паша выдохнул и опустил оружие, а Алексей стал выглядывать, чтобы лично убедиться в отсутствии опасности.

– Ничего вроде. А, Паш? Ты видел что-нибудь? – спросил он, вглядываясь в лес.

– Нет. Но это не значит, что там ничего или никого нет. Кто-то же выл. И выл довольно страшновато. Гена аж с катушек съехал.

Алексей спрятался в кювет и. глянув на Пашу, спросил:

– Валим?

– Валим, – согласился тот, и оба бегом рванули к обозу.

Саша, завидев бегущих к нему друзей, вскинул автомат и тревожно закричал:

– Чё там!? Чё!?

– Да ничего вроде, – ответил, подбежав, Паша.

– А чё бежите-то тогда? – опешил Саша, переводя взгляд с одного на другого.

– По тебе соскучились, – ответил Алексей и, отдышавшись, оглянулся в сторону Чеховки.

– Шутник, блин, – выдохнул тот и опустил оружие.

– Этот что? Не убил хоть воина? – запрыгивая в седло, спросил Павел и показал на лежащего в телеге Гену.

– В отрубе. Нормально приложил, блин. Очухается скоро, но голова будет болеть. Возможно, сильно будет болеть. Блин, тяжелый он не по годам, Геннадий наш. Откормил его Митяй. Нафига мы вообще его взяли, а? Лучше бы втроем поехали, блин. От него же пользы нет никакой. Только возня одна, блин, – ворчал Саша, злобно глядя на тело, мешком лежащее в сене.

– Всё, Сань. Угомонись уже. Не пришлось бы с ним возиться, если бы ты его не вырубил.

– Да он же, чуть башку мне не снес, дебил, блин.

– Мы помним, Сань. Башка, фарш, блины. Потом Степанычу всё расскажешь. Валим отсюда. Нам до темноты доехать надо, – скомандовал Павел, когда Алексей, посмеиваясь над товарищем, запрыгнул в седло.

Обоз спешно двинулся дальше, к лесу, всё отдаляясь от старого шоссе. Всю дорогу через поле друзья то и дело тревожно оглядывались назад, но ничего необычного за их спинами не происходило. Укрывшись в красно-желтом, осеннем лесу, группа продолжила движение вперед.

Когда до города оставалось пару часов пути, очнулся Гена и сразу же начал стонать. Удивительно, но он не помнил того, что стрелял, и хука справа тоже не помнил или делал вид, что не помнил.

– Я уснул что ли? – вполне серьезно спросил он.

Алексей с Павлом ехали впереди и, заслышав, Гену, переглянулись.

– У тебя крышу снесло, парень. Ты начал стрелять куда не попадя, мы тебя и вырубили, чтобы в нас не попал ненароком.

Павел намеренно сказал «мы», чтобы у того не возникло желания застрелить обидчика. В то, что Гена ничего не помнил, ему верилось слабо.

– Еще раз потеряешь контроль над собой – я тебя сам пристрелю,– добавил он.

Юнец сник, хотя поначалу хотел было возмутиться. Фингал под левым глазом Гены заметно синел, и тот то и дело жаловался на головную боль и ныл, что забрали его автомат.

– А если нападут? А я защищаться не смогу и вам не смогу помочь, – жалобно причитал парень.

Его хотелось пристрелить уже всем. Особенно Саше, который, нервно играя скулами, косился на своё оружие. Павел уже миллион раз пожалел, что взял этого горе-воина с собой вместо Андрея. Он думал о том, что все выскажет Степанычу, когда они вернутся: «Пусть он лучше коров пасет, хотя и там от него мало пользы будет. Значит, пусть с дедом строительством занимается и не переводит зря боезапас, который не бесконечен».

Вскоре впереди, через просветы между деревьями, замаячили серые остовы полуразрушенных зданий города. Проселочная дорога здесь выходила на разбитую грунтовую. И хотя ее не тронул огненный дождь, выглядела она не лучше шоссейной, что осталась позади. Гена вдруг замолчал, чем немало обрадовал остальных. Он впервые видел эти остатки цивилизации: руины жилых домов и производственных зданий, ржавые остовы машин, бетонные обломки стен и человеческие останки в виде белеющих на солнце костей. Осенний лес, радующий взор яркими красками, сменился вызывающей отвращение окраиной мертвого города. Гена с интересом и неподдельным страхом смотрел вперед, забыв про свой автомат и головную боль. Широко раскрыв глаза, он не мог оторвать взгляд от серости впереди.