*

– Где Гунтрам, мой герцог? – задал вопрос Горан, даже не сев в кресло, его взгляд остановился на фотографии мальчика на огромном полированном столе.

– Он живет со своим отцом, Мишелем Лакруа, в Германии.

– Что? Из всех мест? – заорал Фердинанд.

– Ашаффенбург. Горан, отправь одну из твоих команд во главе с Миланом или Ратко. Он каждое утро ходит в парк возле Residenz. Узнайте все, что возможно, но ничего не предпринимайте. Лакруа не хочет видеть нас рядом в течение трех недель. Он согласился на наблюдение, но твои люди не должны пугать Гунтрама. У него сейчас хрупкое здоровье.

– Будет сделано, как вы сказали, сир.

– С каких это пор Жером де Лиль диктует нам условия? – рявкнул Фердинанд, но Конрад проигнорировал его, продолжая разговаривать с Гораном.

– Если русский покажет свой нос в пятистах метрах от того места, где находится Гунтрам, устраните его. Это ясно?

– Да, сир. Из всех моих людей Ратко лучше всего подходит для таких дел.

– Что касается другого вопроса, рецензии на картины, ничего не предпринимай. Нам нужны доказательства слов Лакруа.

– Почему ты зовешь его этим именем? – взревел Фердинанд. – Мы должны уничтожить его!

– Помолчи, Фердинанд.

– Не смей меня затыкать!

– Хочешь обрубить мою единственную связь с Гунтрамом? Я что, должен прикончить этого человека, а затем сказать Гунтраму: извини, я убил твоего отца, на этот раз по-настоящему? Ни за что! Если я хочу вернуть своего супруга, мне придется договариваться с ним. С этого момента вы также зовете его Мишелем Лакруа, поскольку я не хочу, чтобы кто-либо из наших ассоциатов задавал о нем вопросы. Официально он нас спас, нравится нам это или нет! Я дал ему полное помилование. Он станет президентом Фонда Линторффа через шесть месяцев. Нам нужен человек с большим опытом в области налогового законодательства.

– Ты заменишь Элизабетту фон Линторфф на эту змею? – заорал Фердинанд, а Горан помрачнел сильнее, чем когда-либо.

– Ты предпочитаешь, чтобы он сидел в Совете? Насколько мы его знаем, он окажется на твоем месте через два года.

– Ты не можешь уволить Элизабетту!

– Мы найдем для нее что-нибудь еще, и она не раз говорила мне, что от всех юридических и денежных проблем у нее болит голова. Лакруа будет работать лучше, и я предпочитаю держать его занятым, чем плетущим заговоры против нас. Молись, чтобы я не нашел ничего против меня со стороны твоей жены в документах, которые он собирается мне отдать.

– Что?

– Как доказательство доброй воли, Фердинанд. Я хочу, чтобы ты перевел сто тридцать пять миллионов евро из моих собственных денег на счет, номер которого он даст тебе. Прежде чем ты снова начнешь вопить, деньги для Гунтрама. Удостоверься, что у Лакруа нет доступа к этим деньгам, только у Гунтрама. Как только я отдам приказ, доведешь эту сумму до двухсот двадцати пяти миллионов.

– Ты псих. Абсолютно сумасшедший.

– Я согласен с герцогом, Фердинанд, – сказал Горан, немного подумав. – Парню нужны деньги, если что-то случится с его Светлостью. Теперь у него есть дети, которых он будет поддерживать, потому что он все еще их Хранитель Имущества и законный Наставник, верно?

– Как и было решено.

– Тогда я бы посоветовал увеличить сумму в последующие годы, мой герцог. Если вы будете удовлетворены его работой и поведением в качестве Консорта.

– Хорошая идея. Я приму ее во внимание, – сказал Конрад и переключился на задумчивого Фердинанда. – Все ясно, мой друг?

– Я здесь единственный, у кого есть хоть какой-то здравый смысл! – ухмыльнулся он, но затем в его мозгу поселилась идея. – Если мне снова придется снова терпеть этого «Мишеля Лакруа», я хочу, чтобы и ты поддержал мой проект.

– Слушаю тебя, Фердинанд.

– Я хочу развестись и жениться на Сесилии Риганти. Я тоже устал бегать по отелям, Конрад. Мы слишком стары, в точности как ты сказал, а она слишком приличная женщина, чтобы к ней так относиться. С меня довольно Гертруды. Я боролся с ней в течение 25 лет.

– Это неожиданно. Ты женился в Церкви!

– Я пойду на Трибунал Священной Римской Роты (высший апелляционный трибунал Римско-католической Церкви, в ведении которого, в частности, находятся дела, связанные с действительностью брака. – Прим. пер.), если понадобится. Я буду не первым, кто скажет, что не понимал обеты. Мне было всего двадцать лет, когда я женился!

– Ты клянешься, что это будет твоим основанием для просьбы об аннулировании брака?

– Да, конечно. Я ничего не скажу о том, что Мари Амели не моя дочь, и не исключу ее из моей воли. Ее братья любят ее.

– Что насчет моей кузины?

– У нее больше денег, чем у меня! Могу я напомнить тебе, что мы поженились на условиях режима раздельного владения имуществом? У нас есть контракт, и в случае развода я не получу от нее ни одного пенни, хотя я увеличил ее капитал в несколько раз! Последние двадцать пять лет я платил за все! Даже за ее ублюдка… и довольно дорого она мне обошлась! – Фердинанд взревел от такой несправедливости.

– Она женщина! Она зависит от тебя, и ты должен защищать ее! Ты ее муж и поклялся перед Богом, что будешь защищать ее!

– Защищать ее? Даже ты говоришь, что она коварная змея! Из всех денег, что я заработал за эти годы, она забрала половину!

– Это правда. Если я правильно помню наши подсчеты того, сколько тебе стоили твоя жена и дети, в результате вышло, что из каждого заработанного тобой франка ты получил только тридцать центов, – поддержал Горан удивленного Фердинанда.

– Я настаиваю на том, чтобы ты обеспечивал свою жену. Она провела с тобой двадцать пять лет своей жизни! Вспомни ее фактическое положение! Ее счета заморожены! Если ты перестанешь поддерживать ее, у нее ничего не будет! – пролаял Конрад.

– Отлично! Я дам ей дом и оплачу его содержание! Это больше, чем я должен, если верить моим адвокатам! В самом деле, Конрад, это слишком! Я был женат на леди Макбет и еще и поддерживать ее должен? Я не хотел жениться на ней! Твой дядя почти заставил меня! Ты когда-нибудь видел мой брачный контракт? Я остался только ради мальчиков!

– Недостаточно, – ответил Конрад, не обращая внимания на ярость друга.

– Хорошо, плюс 10 000 долларов на магазины. Это окончательно, Конрад.

– Пожалуйста! Столько я давал Стефании!

– Это половина моей зарплаты. Подними мне зарплату, и я буду платить ей больше!

– Должен ли я напомнить тебе, сколько составляет твой бонус или твои представительские расходы?

– Не включены в зарплату – неожиданно. Десять тысяч.

– Не могу поверить, что ты отказываешь в поддержке своей жене. Она мать твоих мальчиков!

– Карлу Отто двадцать пять, он в Гарварде, и я за это плачу! Иоганнесу двадцать три года, и он на химическом факультете! Они достаточно взрослые, чтобы позаботиться о себе. Гунтрам был сам по себе в восемнадцать лет!

– И он решил, что лучшей идеей было переехать к Репину!

– Ты прав. Они могут переехать ко мне и Сесилии. Я собираюсь жить с ней и представить ее как мою невесту. Мы закончили?

– Я не забуду это оскорбление, Фердинанд.

– Тогда сам делай свою грязную работу! Я отказываюсь! Посели ее у себя! Это ТВОЯ чертова кузина. Она даже не была беременна, когда я женился на ней! Все было обманом твоего кузена Георга! Она вышла за меня замуж, чтобы получить деньги твоего дяди, чтобы все не досталось его второй жене! Из-за нее я бросил свою карьеру в армии! Я был идиотом, раз поверил в то, что одной ночи траха оказалось достаточно, чтобы оплодотворить ее! – разъяренный Фердинанд встал и вышел из комнаты, решив позвонить своим адвокатам и закончить все раз и навсегда.

*

Было уже очень поздно, когда Мишель Лакруа сошел с поезда в Ашаффенбурге. Он забрал свою машину с автостоянки и поехал домой, надеясь, что с Гунтрамом все хорошо. Его сыну совсем не понравилось, что отец уезжает на день, хоть он и поверил, что тот всего лишь собирается посетить некоторых своих клиентов в Брюсселе. Лакруа искренне ненавидел лгать своему ребенку, но, рассказав ему правду о своих делах, он только бы заставил его нервничать. Он прошел мимо огромного замка, освещение которого по ночам выглядело жутким, и повернул налево на маленькую улицу, где у него был свой дом, купленный пять лет назад до того, как его снесли, потому что ему понравился его старый стиль и вид на реку.