– Нет.

– Сумма должна быть депонирована на счет в Швейцарии в течение следующих шестидесяти дней. Я сообщу тебе детали. Я хочу, чтобы у моего сына было что-то, что могло бы поддержать его, если русские или твои ассоциаты пустят тебе пулю в голову. Не так уж и много у тебя просят.

– Я хочу кое-что от тебя. Весь материал, который есть у тебя на нас, и твою клятву верности. Больше никаких игр, как вечеринка хакеров, которую ты организовал в прошедшем марте. Это меньшее, что я требую от президента моего благотворительного фонда. Я дам Гунтраму сто пятьдесят миллионов евро. Если хочешь больше средств для Фонда, убеди других членов быть более щедрыми. Выполняй свою работу!

– Отлично. Президентство, полное помилование семьи моего брата и двести двадцать пять миллионов евро для Гунтрама в обмен на убеждение моего сына вернуться к тебе и предоставление всей информации, которая у меня есть. Ты будешь удивлен, узнав, сколько людей в твоем доме не любят тебя. Сейчас гнездо шершней довольно возбуждено.

– Я не желаю, чтобы ты болтался вокруг меня в Цюрихе, заставляя Гунтрама сходить с ума и подрывая мои отношения с ним. Ты заберешь Фонд вместе с собой в Брюссель. Можешь навещать его только один день дважды в месяц, и ты не уведешь его из замка или с места встречи, которое мы выберем.

– Звучит так, будто мы разводимся, мой герцог, – усмехнулся Лакруа, и Конрад язвительно посмотрел на него. – Ради Гунтрама нам нужно будет найти способ сотрудничества друг с другом. Холодная война между нами тоже вредна для его здоровья.

– Я никогда не приму тебя в свою семью, даже ради Гунтрама. День, когда я услышал о твоей смерти, стал праздником.

– Жаль, что пуля не попала тебе в голову.

– Если ты хоть на дюйм отклонишься от своих обязанностей в Фонде или если хоть один цент пропадет или будет использован не по назначению, я пойду против тебя со всем, что у меня есть.

– Клянусь, что ты отправишься в ад вместе со мной, – прорычал Лакруа.

– Я заставлю Гунтрама заплатить за тебя.

– Ты не сделаешь этого.

– Я теперь отец, как и ты. Я сделаю все возможное, чтобы обезопасить свое положение для защиты своих детей.

– Хорошо, мы поняли друг друга. Я приведу к тебе Гунтрама после того, как деньги будут депонированы, а дети прибудут в Цюрих. Возможно, их обаяние сработает на нем лучше, чем твое, и я могу понять, почему. Что на самом деле причинило ему больше боли, чем твоя ложь и обман, так это то, что он потерял возможность заботиться о них. Он по-настоящему полюбил идею иметь детей.

– Мои сыновья родятся 15 мая и прибудут в Швейцарию в начале июня. Я не могу так долго ждать встречи с ним. Я должен быть уверен, что он в хороших руках. Я невысоко ценю твое слово.

– И я твое тоже, мой герцог. Я не хочу, чтобы однажды ночью твои люди ворвались в мой дом в поисках Гунтрама, напугав его до смерти.

– Прежде чем я хоть что-то сделаю, я хочу увидеть его и поговорить с ним, – Конрад встал из-за стола, с него было довольно этого человека.

– Хорошо, ты можешь нанести нам визит через три недели. После того как родятся твои дети, – уступил Лакруа, так как знал, что Линторфф находится на пределе своего терпения к вызовам. – Ты можешь посетить нас в нашем доме в Ашаффенбурге. Он находится напротив реки, рядом с Residenz. Там есть небольшой детский парк перед дорожкой, идущей вдоль Майнца, первый после спуска по лестнице от замка к реке, перед Виллигисбрюке. Приходи после обеда и захвати фотографии младенцев. Они послужат твоим замыслам гораздо лучше, чем ты сам. На самом деле на твоем месте я бы сохранял спокойствие и просто показывал фотографии.

– Вы в Ашаффенбурге? – недоверчиво спросил Конрад, находившийся на грани сердечного приступа.

– Это очень хороший город, и Гунтраму нужно было увидеть другую часть своего наследия. Там родилась моя мать.

– Там ничего нет! Он открыт для любой атаки Репина!

– Нет. Он совершенно безопасен. Я больше беспокоился из-за тебя, чем из-за русского.

– Ты предал его!

– Начали беспокоиться о тесте, мой герцог? – ухмыльнулся Мишель. – Как трогательно! Если это уменьшит твои опасения, отправь несколько своих псов из Крайны, чтобы защитить его, но это совершенно не требуется. Там работает моя собственная команда.

Кровь Конрада почти вскипела от неуважительного тона, слов и отношения мужчины.

– Это не ради…

– Доброго вам дня, сэр. Мы увидимся через три недели. Желаю всего наилучшего при рождении детей, – сказал Мишель. «В точности как та старая ползучая тварь», – подумал Конрад, вставая со стула перед своим давним противником.

– Я ожидаю скорых вестей о вас, сэр.

– Отправь условия Фердинанду. Он позаботится об этом.

– Согласен, – Мишель протянул руку Конраду, но тот не пожал ее, все еще выглядя оскорбленным. – Как я сказал ранее, было бы лучше всего, если бы мы достигли взаимопонимания. – Конрад неохотно пожал протянутую руку, скрепляя их соглашение. – Хорошо, я начну работать с Гунтрамом.

– Я пошлю своих людей. Он должен находиться под защитой.

– Хорошо, спасибо, – Лакруа пошел к двери, не ожидая, что Конрад проводит его и откроет ее для него. Тот факт, что Фердинанд почти свалился на обоих мужчин, не удивил ни одного из них, и оба одновременно ухмыльнулись, а Фердинанд покраснел, как ребенок. Горан Павичевич был достаточно умен, чтобы остаться в нескольких метрах от двери.

– Еще одна вещь, мистер Лакруа, – Конрад громко и четко произнес это имя, чтобы его люди поняли, что он согласился с планом отца Гунтрама.

– Да, мой Грифон? – спросил Лакруа, слегка склонив голову, словно бы в знак подчинения.

– Почему вы сказали, что Репин повлиял на его карьеру, а не только на его жизнь?

– Помните выставку в январе? В Берлине? Коллективную, где он получил ту ужасную, граничащую с клеветой рецензию? – Лица присутствующих приняли убийственный вид после этих слов. – Грифон должен правильнее увольнять своих людей после десяти лет службы. Ваша итальянская… – Мишель очень осторожно подобрал слово, – подружка заплатила этому человеку, я не помню его имени, три миллиона евро за эту работу.

– У Стефании никогда не было столько денег! – запротестовал Фердинанд.

– У нее не было, но у Репина их много. Он не хотел, чтобы Гунтрам стал знаменитым или широко известным после выставки, ведь в таком случае он потерял бы мальчика навсегда. Если бы не несчастный случай с Роже, я бы никогда не позволил Репину сказать Гунтраму правду. Я забрал его, чтобы держать подальше от людей, подобных вам, но он хочет к вам вернуться. Я не поддерживаю его решение, но я его принимаю. Нам не дано выбирать, в кого влюбляться; остается лишь молиться, чтобы он или она оказался хорошим человеком. Хорошего дня вам всем.

Трое мужчин посмотрели друг на друга, ошеломленные и озадаченные, в то время как Лакруа ушел, ни разу не оглянувшись.

– Это объясняет дело. Мне понравились его работы, да и другие были не так уж плохи. Лучше, чем те, из-за которых мы вынуждены страдать на аукционе Остерманна каждый год, – тихо сказал Фердинанд.

– Я прибью Репина к стене гвоздями. Как червя, кем он и является, – сказал Горан даже еще тише.

– Он все еще любит меня, несмотря ни на что, – сказал Конрад почти неслышно. – Идемте со мной, джентльмены, у нас есть что обсудить, – вернулся он к своему обычному властному поведению.

*

Это был огромный риск, но оно того стоило. Линторфф явно все еще любил его ребенка, по-настоящему любил; это не опьянение, как было с Роже. «Жизнь всегда вносит свои коррективы в наши планы, но Гунтрам будет счастлив с ним те годы, что ему остались. Он заслуживает иметь семью и жить в мире. Его мать умерла в тридцать один, а она не была больна так, как он».

Лакруа закончил подписывать конверт в VIP-зале и запечатал его, прежде чем отдать молодой девушке за письменным столом для отправки. Фердинанд должен начать с этим работать.