========== Глава 24 ==========
— Кажется, я нашел Жака! Вот, на картинке. Это он, плюшевый медведь Ричарда Штайффа (дизайнер, автор модели игрушечного плюшевого медвежонка. — Прим. пер.), модель, созданная в 1902 году, пятьдесят один сантиметр, мохер цвета темного шоколада, примерно 1905 год, предполагаемая цена от 1 000 до 3 000 фунтов стерлингов?.. Продано за 4 348 фунтов (по курсу 1999 года выходит примерно от 148 484 до 190 225 руб. — Прим. пер.)! Кто платит такие деньги за медведя? — озадаченный Гунтрам уставился на страницы каталога «Кристис» «Мишки Тедди» за 1999 год.
— Экземпляр с провенансом (история владения художественным произведением, предметом антиквариата, его происхождение. — Прим. пер.), как у твоего медведя, более ценен. Я рассказывал тебе об услугах нашей страховой компании? Мы специализируемся на подобных коллекционных предметах. Фридрих, с таким благородным происхождением этот медведь потребует использования сервиза со львами (знаменитый мейсенский фарфор, любовно опекаемый Фридрихом. — Прим. пер.). Он уже сидит на высоком стуле в мастерской Гунтрама.
Фридрих предпочел игнорировать это ребяческое подтрунивание; без сомнения, Конрад по неясной причине ревновал к тому вниманию, которое получала старая игрушка. Его воспитанник мог жить с Гунтрамом, забывающим обо всем вокруг во время рисования, но не переносил того, что мальчик держал медведя возле себя или возил его к Остерманну, чтобы спросить, знает ли тот кого-то, кто мог бы рассказать ему хоть что-нибудь об игрушечном медведе, который, как он помнил, принадлежал его бабушке, Сигрид цу Гуттенберг Заксен, и поэтому являлся почти древностью.
— Или, возможно, следует поместить его под стекло, — пробормотал Конрад, расстроенный тем, что его намеренно игнорировали.
— Должно быть, дело в его цвете. Я не помню именно такого темного оттенка, когда был ребенком. Большинство из них были бежевыми или светло-коричневыми, — прокомментировал Фридрих, ставя чайник и пирожные на стол в библиотеке.
— Может быть, он просто грязный, — предположил Конрад и тут же удостоился яростного взгляда Гунтрама.
— Где Луитпольд, мой герцог? — поинтересовался Фридрих, и Конрад сильно покраснел, к удивлению Гунтрама.
— Кто такой Луитпольд? — спросил мальчик, полагая, что услышит об одном из приключений Конрада.
— Никто, — отрезал Конрад и бросил убийственный взгляд на своего учителя.
— Он примерно того же размера, что и Жак, но на сорок лет моложе его и медового цвета, Гунтрам. Его очень любили и таскали по всему дому за ухо. Возможно, нам придется достать его из коробки, — размышлял Фридрих, подавая чай Гунтраму.
— Нет! Оставь все так, как есть. Он хорошо упакован и защищен от моли!
— Да, верно. Я помню, как его Светлость попросил меня отвезти его к Штайффу в Цюрих, чтобы его почистили и упаковали, шесть или семь лет назад. Но я не помню, где находится коробка.
— Не держи меня за дурака, Фридрих! Ты прекрасно знаешь, что коробка Луитпольда находится на второй полке сверху в моей гардеробной! Слева!
— Как глупо с моей стороны, мой герцог, — воскликнул Фридрих, бросив насмешливый взгляд, прежде чем покинуть комнату.
— У тебя действительно есть плюшевый медведь, Конрад?
— Его убрали, когда мне исполнилось десять. Я только попросил, чтобы его отремонтировали, потому что ухо вот-вот оторвалось бы.
— Возможно, нам следовало бы посадить их вместе. Они могли бы стать друзьями.
— На твоем месте я бы спрятал своего медведя, прежде чем появятся дети и доберутся до него. Я не думаю, что он переживет еще одно поколение, особенно если дети унаследуют гены Линторффов.
Гунтраму не осталось ничего другого, кроме как рассмеяться и отбросить эту идею.
Медведь продолжил сидеть на своем стуле, к большой досаде Конрада, но он больше никогда не затрагивал этот вопрос.
Дневник Гунтрама де Лиля
24 ноября
Меня все еще трясет от нервов. Сегодня утром я пошел в студию Остерманна, чтобы помочь упаковать четыре мои картины для выставки в Берлине: Мадонна; группа читающих детей; несколько женщин, вместе с которыми я занимаюсь в студии, копирующие обнаженную модель; портрет Мари Амели фон Кляйст, позволившей мне сделать несколько эскизов с ее лица, но с темно-каштановыми волосами, которые, как я думаю, выглядят намного лучше, чем платиновый блонд. Она часто приходит, так как вместе с Армином изучает банковское дело и финансы. Они оба на втором курсе. Можете ли вы поверить, что я должен сидеть с ними в комнате, где они занимаются, по приказу Конрада? Это ужасно! Я всеми силами стараюсь быть незаметным и занимаюсь своими делами в компании карандашей или акварели, но прекрасно осведомлен о романтических намерениях Армина в ее адрес.
Ужасно ненавижу быть дуэньей (воспитательница девушки или молодой женщины-дворянки, всюду ее сопровождающая и следящая за ее поведением. — Прим. пер.), пятым колесом или как это еще назвать. Не то чтобы Армин собирался наброситься на нее и утащить под дубовый стол. Им по двадцать два или двадцать три года, и держу пари, что она не невинная дева, которую нужно защищать. Конрад бывает таким старомодным! Они всего лишь двоюродные брат и сестра во второй или третьей степени. Гертруда — двоюродная сестра Альберта. Если бы Фердинанд фон Кляйст сказал мне что-то вроде «позаботься о добродетели моей дочери», я бы защищал ее, но ему все равно. Ее матери тоже.
Абсолютно не мои проблемы, если они сбегают по своим делам после учебы или занятий по выходным здесь. Этот проклятый сад-лес занимает шестьдесят гектаров, и мне очень холодно бегать за ними. Думаю, он влюблен в нее с двенадцати лет, и сейчас у него серьезный прорыв.
Назад к истории. Мы упаковывали картины, когда прибыл частный курьер с письмом для меня. «Я тебе не почтовое отделение, мальчик», — сказал милейший Остерманн, пока я открывал письмо, не понимая, кто мог бы его отправить. В основном я общаюсь по электронной почте с друзьями из университета или бывшими одноклассниками. Думаю, все, что я пишу, контролируется людьми Горана, просто из соображений безопасности. В конце концов Конрад оставляет все свои бумаги, blackberry, ноутбук и многое другое на моем столе или в спальне.
Внутри конверта был только лист с инструкциями к банковской ячейке и ключ. Увидев их, я застыл на целую минуту.
Я не знал, что делать, и думал лишь о том, что если он может прислать это, то может и забрать меня.
Я попросил Хайндрика отвезти меня в банк, и он начал жаловаться, но сдался, услышав, что у меня есть письмо от Репина. Он красочно выругался на шведском и доставил меня к кабинету Горана, так как «герцог на встречах, дорогой. Возможно, через два часа я смогу найти дыру в его графике», если верить Монике ван дер Лейден, его секретарю.
— Когда ты это получил? — спросил Горан тоном, заставившим меня похолодеть, глядя на бумагу и ключ, но не касаясь их.
— Час назад. В студии Остерманна.
— И ты прекрасно осведомлен о происхождении и использовании этих вещей, не так ли?
— Да. Репин отдал мне их в Риме и сказал, что кто-то из моей семьи передал их ему вместе с моим медведем.
— Почему ты не сказал нам?
— Не знаю.
— Это неприемлемый ответ, Гунтрам.
— Я думал, что это от моего дяди Роже, а герцог ненавидит его! Я не хотел, чтобы он преследовал его! Когда у меня осталась только коробка с медведем, я подумал, что, может быть, все это мне привиделось после наркотиков, которые мне дали!
— Роже де Лиль — предатель, и ты тоже, раз скрывал эту информацию от нас.
— Я не предатель! Я даже не знаю, от него ли это! С чего бы он отдал их мне, если никогда обо мне не заботился?
— Ты солгал нам. Ты сказал, что медведь был у тебя в Санкт-Петербурге, но на самом деле ты в двенадцать лет отдал его своему адвокату, а тот отправил его «твоему живому родственнику», который, оказывается, находится в союзе с Константином Репиным, информируя его о наших методах. Я не прав, Гунтрам?
