– Ты работаешь и на Конрада? – в ужасе спросил Гунтрам.

– Ты бы удивился, сколько вещей знает корпоративный юрист. Больше, чем жена, исповедник или любовница. Людям не важно, кто ты, пока ты спасаешь их деньги от налогов и восстанавливаешь то, что они испортили своей жадностью. Никто лучше Линторффа не помнит Жерома де Лиля.

– Понимаю, отец, – прошептал Гунтрам и направил все свое внимание на проносящиеся пейзажи.

Во второй половине дня поезд прибыл в Мюнхен, и Мишель попросил своего сына следовать за ним на расстоянии. Гунтрам поступил в точности так, как велел отец, и был удивлен, что тот покупает пачку билетов в терминале и оплачивает их наличными.

– Поезд отходит через сорок пять минут. Мы можем съесть что-нибудь, если хочешь. Ты не очень-то хорошо выглядишь, сынок.

– Я сильно устал, – признался Гунтрам.

– Как только мы сядем в поезд, ты сможешь поспать, пока мы не доберемся до Франкфурта. Давай выпьем кофе и пойдем.

Они сидели в небольшом кафе, полном людей, торопливо пьющих свой кофе или просто убивающих время, и Гунтрам все еще был словно в тумане. Его охватывало то чувство дежавю, то ощущение нереальности происходящего. Не спрашивая, Мишель заказал на беглом немецком яблочный пирог и горячий шоколад для сына.

– Ты говоришь по-немецки? – спросил озадаченный Гунтрам.

– Твоя бабушка была немкой. Я начал говорить по-немецки раньше, чем по-французски. С твоим дядей Роже я продолжал использовать немецкий, но Паскаль всегда предпочитал французский. Я никогда не был с ним так уж близок, хотя разница в возрасте была меньше. Мне больше нравился Роже, – тихо объяснял Мишель, но замолчал, как только официант вернулся с заказом.

Едва Гунтрам посмотрел на дымящуюся чашку, как его снова настигло чувство дежавю. Все было именно так, как когда он был ребенком, и отец брал его с собой в кафе недалеко от их квартиры, чтобы выпить горячий шоколад и съесть кусок пирога. В детстве он любил подобные дни, потому что это был один из тех редких случаев, когда он покидал большую квартиру, не для того чтобы пойти на большую площадь, минуя посольство Франции, и не считая Музея декоративного искусства или школы. Воспоминания были настолько яркими, что ему пришлось на секунду закрыть глаза. «Ты помнишь», – прошептал он.

– Я не собираюсь покупать тебе клубничное мороженое, Гунтрам, – серьезно сказал Мишель и улыбнулся, потому что Гунтрам всегда просил его, даже в середине зимы или когда у него был сильный кашель. – Я никогда не забывал тебя, и я скучал по тебе каждый день моей жизни. Я желал только самого лучшего для тебя и хотел иметь возможность однажды вернуть тебя. Я хотел, чтобы ты жил вне этого мира, был обычным человеком, работал и жил нормальной жизнью, чего у меня никогда не было.

Гунтрам начал есть пирог и снова промолчал.

– У твоего деда, виконта, было большое состояние. Представь, я никогда не ездил на автобусе или в поезде, пока мне не исполнилось восемнадцать лет и я не пошел в университет! Мне нужен был словарь, чтобы понять моих друзей в Сорбонне. «Vous parlez comme Molière» (Вы разговариваете, как Мольер (франц.)), – сказала мне одна из девушек. Я понятия не имел, что такое «un mec» (парень, пацан (разг. франц.)) или «le flic» (коп (разг. франц.)), был полным аутсайдером. Я не хотел, чтобы ты тоже страдал. Мне нужно было все учить с нуля. Я провел все свое детство и юность среди бархата и шелка.

– Почему ты меня бросил? Я лишь хотел быть рядом с тобой!

– Я тоже, но был вынужден сделать это, чтобы спасти наши жизни. Я расскажу все, что ты захочешь узнать, когда мы будем дома, но не здесь.

– Где дом?

– В Ашаффенбурге. Там родилась моя мать. Несколько лет назад я приобрел дом и заново его обставил.

– Ты можешь это?

– У нашей фирмы лучшие клиенты. Мы зарабатываем хорошие деньги. За эти годы я восстановил часть того, что уничтожил Линторфф в 1989 году, и я всегда держал все унаследованное от моей матери подальше от Ордена. Поторопись, Гунтрам, или мы опоздаем на поезд.

Как всегда послушный – годы в школе, с Константином, а затем и с Конрадом научили его, что это самое мудрое решение, – юноша допил свою чашку горячего шоколада и доел пирог, в то время как его отец оставил купюру в 20 евро на столе.

– Тебе не холодно, отец? Я думаю, что могу остаться в джемпере и вернуть твое пальто.

– Нет, все в порядке. Поехали.

Они шли в быстром темпе и были вынуждены пробежать последние пятьдесят метров, чтобы успеть на поезд прямо перед запуском двигателя. Они сели в удобный первый класс, и Гунтрам почти сразу же заснул на плече отца на всю поездку, обеспокоив Мишеля, потому что за день его мальчик был почти истощен.

Он смотрел на спящего сына, изучая каждую деталь. Гунтрам, несомненно, вырос, и походил на него гораздо больше, чем раньше, когда был ребенком. Контуры лица были отцовские, от матери он унаследовал лишь мягкие голубые глаза и цвет волос. Жесты остались точно такими же, как он запомнил с тех времен, когда маленький Гунтрам цеплялся за отца, чтобы не дать тому уйти: снова его пальцы запутались в лацкане пиджака, используя петли, как якорь.

«Линторфф, должно быть, уже начал охоту за Гунтрамом или войну с Репиным. Они собираются поубивать друг друга, и это стало бы лучшим, что когда-либо происходило в этом мире. В точности как говорил мой отец, клин клином вышибают.

Как мог Гунтрам полюбить хоть одного из них? Оба убийцы и преступники! Линторфф почти похитил его и давил, пока не получил обратно своего Роже в мягкой и милой версии, именно такого, как он всегда хотел. Как он мог повторять, что любит моего брата всей душой, а потом убить его, едва заполучив Гунтрама? Он демон в маске благородного льва. Грифон! Это оскорбление этих благородных существ. Я должен был заметить! Он принял мое предложение так быстро! Я должен был заметить, что он действительно подумывал о том, чтобы сделать моего ребенка своим! Все эти годы я страдал, чтобы держать моего мальчика в безопасности, и все же этот монстр нашел способ получить его и согнуть в идеальную куклу, чего всегда хотел от Роже.

На этот раз я заберу тебя далеко и дам тебе собственную настоящую семью».

*

– Где Гунтрам? – прорычал Репин, когда вошел в самолет и увидел, что он пуст.

– Мы потеряли его. Масаев собирался забрать его, когда из ниоткуда появилась машина, и он просто сел внутрь. Он знал этого человека. Мы пытались следовать за ними, но потеряли их на вокзале. Мы тщательно искали, но не нашли его, – сообщил один из его заместителей. – Мистер Масаев и несколько других ищут его.

– Он вернулся с Линторффом?

– Нет, сэр. Это были не люди Ордена. Мы не знаем, кем они могут быть.

– Обыщите аэропорт! – заорал Репин, изо всех сил стараясь контролировать свою смертельную ярость, и его люди просто вынеслись из самолета, чтобы выполнить приказ.

Его ангел снова ускользнул сквозь пальцы, отвергнув его во второй раз. «Как только я поймаю тебя, Гунтрам, я навсегда подрежу твои крылышки. Этот гребаный немец полностью испортил тебя! Мне потребовались месяцы и годы, чтобы сделать тебя совершенным!

Если он не побежит к Линторффу, я смогу получить его первым. Нужно только найти отца, и я вновь найду моего маленького ягненка. Лакруа начал эту игру, и он должен быть ключом к ее завершению».

Репин вынул мобильный телефон и набрал его номер.

*

Громкий звонок разбудил Гунтрама, и Мишель подал ему знак молчать.

– Он у вас? – спросил Мишель без преамбул, и Гунтрам удивленно посмотрел на него.

– Он ускользнул от моих людей, мистер Лакруа.

– Не могу поверить в вашу некомпетентность, мистер Репин! Он просто больной мальчик! Как вы могли его потерять? – Мишель сорвался на русского, и Гунтрам чуть не выпал из сиденья.

– Его ждала еще одна машина! Где вы, мистер Лакруа?