– Мой следующий шаг не будет таким же учтивым, как прежде.

– Ничто не обрадовало бы меня больше, чем повод для развязывания войны с тобой, русский, – прорычал Конрад, но Гунтрам положил ладонь на его руку, успокаивая.

– Пожалуйста, мой герцог. Оставьте нас одних. Уверен, что мистер Репин не собирается навредить мне.

– Конечно, Гунтрам. Я просто хочу откровенно с тобой поговорить, – серьезно сказал Константин.

– Пожалуйста, Конрад. Оставь нас одних, – прошептал Гунтрам.

– Если я увижу, что ты к нему приблизишься или дотронешься до него, я убью тебя собственными руками, – сказал Конрад по-русски и вышел из комнаты.

Константин подождал, пока серб очень неохотно оставит молодого человека в одной комнате с Репиным, и закрыл дверь, прежде чем сесть напротив своего ангела. Гунтрам выглядел очень нервным, грустным и больным, его взгляд прилип к полированному столу, а правая рука рассеянно рисовала воображаемые линии на мебели. Константин осторожно взял его маленькую, останавливая движения, и мягко ее погладил, услышав, как у мальчика перехватило дыхание от шока.

– Это всего лишь я, Гунтрам. Не нужно так нервничать. Я только хочу поговорить с тобой. В последний раз.

– Константин, клянусь, я никогда не хотел причинить тебе боль. Просто так получилось. Я влюбился в Конрада летом и до сих пор не знаю как. Я был очень несчастлив с тобой, а он дал мне возможность начать все заново. В конце концов я возненавидел бы тебя, а так все еще смотрю на тебя с глубокой привязанностью. Ты направил меня по моему пути, и без тебя я бы не состоялся и никогда не изучал искусство. Я всегда буду очень благодарен тебе, и никто, даже Конрад, не сможет это изменить. Просто я больше не могу жить с тобой. Я не люблю тебя, просто ценю. Это должно прекратиться, мой друг, прежде чем мы еще больше навредим друг другу.

– Гунтрам, все не так, как ты говоришь или во что Линторфф заставил тебя поверить.

– Он хочет разделить со мной своих детей. Первое, что я тебе сказал, когда мы встретились, было то, что я хочу детей. Помнишь?

– Да. Своих детей, и я никогда не возражал против этого. Ты можешь иметь их со мной, если хочешь. Мне будет тяжело согласиться на жену, но в конце концов я сделаю это. Линторфф предлагает тебе ЕГО детей, а не твоих. Они никогда не будут плотью от твоей плоти. Это просто заем, как и прочие, которые он выдает каждый день.

– Нет! Конрад любит меня!

– Он любит именно тебя или кого-то еще?

– Он любит меня, Константин. Я уверен в этом, и я тоже его люблю.

– Он всегда был обходителен с тобой?

– Да, но он не имел никакого отношения к смерти моей семьи.

– Я бы не был так уверен, Гунтрам. Эта комната чиста?

– Не знаю, думаю, да.

Константин вздохнул и пробормотал: «Конечно же, нет» – прежде чем достать из своего пальто простой белый конверт.

– Не говори ничего, пока смотришь фотографии, Гунтрам, – прошептал он, положив его на стол, и мальчик взял его дрожащими руками. – Линторфф любит тебя не самого по себе, а как замену другого человека, который скончался 14 декабря 2005 года в Мадриде. Он был кремирован в январе, потому что никто не опознал его тело, и его прах, как бездомного, был помещен в общую урну. Там даже нет таблички с фамилией в память о нем. Человеку, который умер вместе с ним, повезло больше. Его семья опознала тело, и Тревор Джонс вернулся в Соединенные Штаты.

– Кто это был?

– Посмотри на фотографии.

Гунтрам достал несколько цветных фотографий, на которых был очень молодой Конрад с человеком, очень похожим на самого Гунтрама. На нескольких из них они прижимались друг к другу, а на одной целовались. «Этот человек очень похож на моего дядю Роже». Он перевернул фотографии и посмотрел на даты: с 1982 по 1988 год, большинство сделано в Париже или Риме. Он отложил фотографии в сторону, уже чувствуя тошноту и страх. «Это просто совпадение, Конрад говорил мне, что любил кого-то, кто очень похож на меня».

– Прочти письма, если хочешь. Твоя семья отдала их мне. Все они принадлежат Линторффу.

С подступающими слезами Гунтрам взял один из аккуратно сложенных листов и развернул его, прилагая усилия, чтобы успокоиться и побороть тошноту, но безуспешно. Он вынужден был перечитать верхнюю строку несколько раз, чтобы понять слова.

Париж, 15 июля 1985 г.

Мой обожаемый Роже,

Я был вынужден оставить тебя сегодня утром, поскольку сегодня вечером должен находиться в Токио. Ты так прекрасен, когда спишь, что я не могу перестать смотреть на тебя, это заставляет меня забыть, насколько ты жесток ко мне. Если бы ты был хоть немного добрее ко мне и не сражался со мной все время, мы могли бы быть так счастливы вместе. Пойми, у нас обоих есть положение и обязательства. Я не могу удовлетворить твои желания. Я люблю тебя всем сердцем и хочу, чтобы ты был действительно моим котенком, но это не так. Ты требуешь от меня того, что я не могу дать. Увы, я люблю тебя, и ты словно наркотик, который в итоге уничтожит меня. Если бы ты был менее требовательным и эгоистичным, я позволил бы тебе стать моим Консортом, но мы никогда не изменим наши натуры; места для твоего отца должно быть достаточно для твоей семьи. Не сердись на меня и не наказывай за мое решение. Я всегда буду любить тебя.

Конрад

– Это первое прозвище, которое он дал мне – котенок, – медленно и почти неслышно прошептал Гунтрам. – Где мой дядя?

– Я сказал тебе. В Трес-Кантос, в Мадриде. Он и Тревор Джонс из Independent Times были казнены в туннеле через горы. Автокатастрофа. Другая журналистка, Линда Харрис – она пыталась связаться с тобой в прошлое Рождество – была застрелена в Лондоне четыре недели назад. Они обнаружили ее в списке гостей на той вечеринке, где кто-то едва не отравил тебя, и обвинили ее в этом.

– Это неправда!

– Нет, Гунтрам. Твой дядя и Линторфф были любовниками в течение семи лет. Роже восстал против него вместе со всей семьей и проиграл. Большинство из них сейчас мертвы. Только его жена и дочь были спасены, но живут в ужасной нужде.

Гунтрам встал из-за стола и на автомате собрал все бумаги, не отрывая глаз от темных глаз Константина.

– Идем домой со мной, ангел. Он обманул и использовал тебя. Я позволю тебе завести ребенка, если ты так хочешь. Пойдем со мной и встретимся с твоей собственной семьей.

– Нет, – хрипло ответил Гунтрам, отчаянно глядя на дверь. Его голова отяжелела, и комната, казалось, качала его, как лодка, но это не мешало ему добраться до двери. Он дернул ее и увидел, что там стоят Конрад с Гораном.

– Ты в порядке, братик? – спросил Горан, почувствовав сильнейшее страдание и ужас, переполнявшие мальчика по отношению к герцогу.

Гунтрам лишь взглянул Конраду в глаза и бросил ему под ноги бумаги. «Ты омерзительная гадина! – взвыл он, как ребенок, с настолько глубокой болью, окрасившей его голос, что Конрад не забудет его никогда в жизни. – Ты любил моего дядю и трахал меня из злобы на него!»

– Нет, все было не так! – возмущенно крикнул Конрад. – Я люблю тебя так, как никогда не любил его!

Крик боли был похож на вой умирающего животного, и Гунтрам рухнул бы на землю, если бы Константин не удержал его за талию.

– Теперь пойдем домой, ангел.

– Нет, – прошептал Гунтрам и оттолкнул его, чтобы перебраться в угол комнаты. – Ненавижу тебя, Линторфф!

– Это все твоя вина! – вскричал Конрад и бросился на русского, готовый убить его раз и навсегда, наплевав на то, что Горан пытался остановить его, потому что место и зрители были неподходящими.

Пока трое мужчин сражались, словно свирепые звери, Гунтрам просто смотрел на них, не веря, что все это происходит на самом деле. По-прежнему прерывисто дыша, он снял кольцо-печатку с левой руки, оставил его на столе и открыл дверь коридора, запертую изнутри. Ждавшие снаружи Хайндрик и русские едва не смели его в безумной спешке к своим лидерам. Он больше никого не заботил, потому что драка была всем, что их интересовало.