– Они всего лишь два подростка, у которых больше гормонов, чем мозгов, Конрад. Оставь их, – пожал я плечами.

– Ошибаешься. Я знаю их лучше тебя, и она не имела права говорить то, что сказала тебе. Одевайся и присоединяйся к нам в библиотеке.

Я сделал, как мне было сказано. Фердинанд уже сидел там, и Конрад выглядел, как вулкан за секунду до извержения. Совсем не хорошо. Меня попросили сесть рядом с Конрадом.

– Я хотел бы извиниться за мою грубость по отношению к вашей дочери, мистер фон Кляйст.

– Нет, Гунтрам. Я смотрел записи вместе с нашим Hochmeister и составил свое мнение о ее поведении. Она сознательно оскорбляла Консорта несколько раз в течение дня и в прошлом, согласно отчетам, и сегодня дважды угрожала твоему здоровью. Я поддерживаю решение нашего Hochmeister. Она оказалась недостойной нас.

– Мистер фон Кляйст, мы все сегодня наговорили глупостей, и я был худшим из всех. Завтра я извинюсь перед вашей дочерью, если позволите.

– В этом нет необходимости, Консорт. Оскорбление члена Совета является серьезным преступлением, даже если ты не принимаешь участия в наших встречах. Она хорошо это знает. Благодарю тебя, что ты никогда не жаловался на ее поведение нашему Hochmeister.

– Не понимаю, – пробормотал я.

– Она оскорбила меня своими вульгарными замечаниями, – сказал Конрад, – а такого я не позволяю. Она исключена из нашего Ордена. Она может оставаться под опекой своей семьи, но не станет частью наших компаний. Я вычеркнул ее имя из своего завещания и отменил всю финансовую поддержку, которую оказывал ей.

– Но, Конрад, ты…

– Я хотел бы принести свои глубочайшие извинения в адрес Консорта и попросить его о милости, – серьезно сказал Фердинанд, и я уставился на него.

– Мистер фон Кляйст, вы и ваши сыновья всегда были очень добры ко мне. Мне бы не хотелось, чтобы сегодняшний инцидент повредил вашей семье, – возможно, это смягчит Василиска.

– Хорошо, Консорт даровал свое прощение вашему роду и отказался от любых претензий к вам. Вы должны быть благодарны, фон Кляйст, – сказал Конрад. – Вы можете сохранить свои почести, но Мари Амели фон Кляйст удалена из наших записей.

Я хотел пожаловаться на его решение и сказать ему, что оно несоизмеримо с несколькими идиотскими замечаниями и выпроваживанием меня наружу, но острый взгляд Конрада дал мне понять, что сейчас не время оспаривать Hochmeister, или Грифона.

– Спасибо, мой Грифон, – сказал Фердинанд и встал на колени перед Конрадом, чтобы поцеловать его руку в знак подчинения. Я оцепенел. – Моя жизнь принадлежит тебе, Консорт. Ты дал моим сыновьям возможность расти в Ордене, – произнес он и поцеловал кольцо, которое я ношу.

– Фердинанд, не утомляй Гунтрама.

– Да, Конрад.

– Могу я удалиться, сэр? – спросил я, чувствуя себя очень слабым.

– Если ты все еще в порядке, я хотел бы обсудить ситуацию с Армином фон Линторффом, Гунтрам, – сказал Конрад. – Его отец прибудет через три часа, и, хотя у меня уже есть свое мнение, мы хотели бы услышать твою сторону.

– Конрад, мы оба вели себя как глупые дети. Считайте это школьной дракой подростков. Мы поговорим и решим все между собой. Ничего более, и это не связано с Орденом.

– В тот момент, когда следующий Грифон атакует Консорта ножом, не говоря уже о его оскорблениях в адрес твоей персоны, это становится делом Совета, Гунтрам, – произнес Фердинанд.

– Твой джемпер продырявлен, – заметил Конрад.

– Я метнул в него нож! Я вообще не подумал! Что, если бы я промазал? Что, если бы я навредил ему? Я так же виноват, как и он!

– Он начал драку, а моя дочь его подстрекала. Это ясно. Мы видели весь отснятый материал. Ты не сделал ничего плохого, был отправлен на холод в разгар бури – хотя твои проблемы с сердцем хорошо известны – и тебе угрожали оружием. Ты только защищался, – очень спокойно сказал Фердинанд.

– После того, как я сломал ему нос!

– После того, как он физически атаковал тебя! – прорычал Конрад, и я осознал, что мы идем по очень тонкому для Армина льду.

– Пожалуйста, Конрад, не сердись. Это не поможет решить проблему. Как сказал Фердинанд, я вообще не жаловался Совету, поэтому вы не имеете права вмешиваться в наши дела. Мы оба должны быть наказаны. Он не учел последствий своих действий, а я не оценил свои риски.

– Мы уверены, что не хотим увидеть его в Совете через несколько лет, Конрад? – спросил Фердинанд, и я удивленно уставился на него.

– Нет! Там нет ничего для Гунтрама! Он будет управлять Фондом, если ему позволит здоровье!

– Пожалуйста, Конрад. Я не оправдываю Армина, но позволь нам поговорить и дать друг другу второй шанс. Мы решим наши разногласия цивилизованным образом.

– Его отец может забирать его домой! Не вижу пользы от испорченного ребенка в моем доме!

– Но чья это вина? Его или ваша? – парировал я. Фердинанд удивленно посмотрел на меня, но я продолжил: – Согласен с тобой, он испорченный ребенок, но разве ты или кто-то из твоих родственников сделал хоть что-нибудь, чтобы исправить это? Вы ожидали, что он волшебным образом изменится, если вы предоставите ему все? Если он не проявляет сострадание или сочувствие к своим братьям, это его вина или ваша? Вы когда-нибудь заставляли его работать? Меня воспитывали в среде, очень похожей на его, но я должен был бороться за каждую мелочь. Я берег коробку с карандашами, потому что мог позволить себе ее лишь один раз в год. Приходил на работу вовремя, иначе меня бы уволили, а нужно было платить за аренду и покупать еду. Помогал отцу Патрисио, потому что ни один из богатых людей, подобных вам, не станет пачкать свои итальянские дизайнерские туфли в грязи. Ты спрашивал меня, почему я не сержусь на отца за то, что он не отдал мне все деньги, которые лежали в том сейфе, и вынудил меня работать с восемнадцати лет. В каком-то смысле я благодарен ему, потому что трудности помогали мне становиться лучше.

– Я пытался исправить это!

– Как? Крича на него? Раздавая пощечины? Заставляя страдать под руководством доктора Делера? Это бесполезно, потому что в конце концов ответственность за его действия ложится на тебя, а не на него. Он как ребенок в закрытом учебном заведении, просто более сложном! Говоришь, что он должен научиться подчиняться, чтобы командовать, – ну так это неправильно! Чтобы командовать, он должен научиться быть ответственным! Как ты! – я повысил голос и был вынужден прислониться к стулу, потому что от возбуждения у меня закружлась голова.

– Ты все еще сомневаешься относительно его ценности как Консорта, Фердинанд?

– Уже нет, Конрад. Он в точности как его отец, но менее властный. Настоящий Dachs. Лёвенштайн тоже был прав, – усмехнулся Фердинанд, но я не понял его.

– Твои доводы будут приняты во внимание, Гунтрам. Идем ужинать, пока не приехал Альберт, – сказал Конрад, и я подумал, что попал в другое место, потому что они переключили свое настроение так быстро, что это недоступно для понимания. Теперь они беспокоились только об ужине!

Мы ужинали, Конрад и Фердинанд говорили только о бизнесе, а я отстранился. Они пили кофе в гостиной, и я должен был сидеть там, рисовать и быть тихим, как мышонок, потому что они были заняты своими делами. В одиннадцать прибыл очень бледный Альберт, и мне захотелось умереть от стыда.

Конрад атаковал своим привычным очаровательным способом:

– А вот и ты, кузен. Назови мне хоть одну вескую причину, чтобы не прикончить тебя.

– Мой Грифон, это было ужасное недоразумение! Мой сын никогда бы не осмелился поднять руку против Гунтрама! У него нет на это причин!

– Нет, он поднял против него оружие. Остается радоваться, что его боевые навыки настолько несовершенны.

– Пожалуйста, Грифон, выслушай меня, я пострадавшая сторона, – сказал я, и Альберт посмотрел на меня с настоящей ненавистью в глазах. – Мы оба подрались из-за ерунды. Дети дерутся, и это часть их воспитания. Они прощают друг друга и забывают об обидах до следующей ссоры. Дайте нам поговорить и решить проблему между собой, и клянусь, что в дальнейшем мы будем вести себя как взрослые.