Котёнок опять притопал к старой липе, шумевшей на ветру своими густыми ветвями. Крохотная малявочка, прижавшись к толстой, растрескавшейся коре дерева, всё сильнее и сильнее звала на помощь. Неизвестно к кому обратив свою кругленькую мордашечку, она мяукала до болезненной, истошной хрипоты. Котёнок уже из последних сил напрягал свой голос, но всё продолжал взывать о помощи. Он мяукал жалобно, просительно, надрывно и требовательно напрягаясь до самых невозможных пределов. Он как будто хотел сказать самые простые слова: «Ну, где же вы? Что же вы не идёте ко мне?». Казалось, эти слова вот-вот слетят сейчас с его язычка, напоминающего розовенький лепесток. У диких кошек такого не бывает. От голода и безысходности они никогда не плачут. Во всём четвероногом сообществе идёт неустанная борьба за выживание, постоянная, неутихающая схватка за жизнь. Малявочка пока не научилась этой борьбе.

От длительного и непосильного напряжения своего неокрепшего маленького горлышка котёнок вконец выбился из сил, голосок становился всё слабее, тоньше, и, в конце концов, он замолк, так и не дождавшись ни от кого помощи. Но природа беспросыпа и жестоко заставляла работать его неразвитый младенческий мозг. Природа не дремлет, не отдыхает. В экстремальных условиях не только мозг человека, но и любого животного, лихорадочно трудится над тем, как лучше, быстрее, с наименьшими потерями выйти из трудного положения, как спасти свою шкуру и выйти победителем над всеми мыслимыми и немыслимыми врагами. И в этих целях, в целях самосохранения, с молниеносной быстротой, непреднамеренно, инстинктивно обрабатывается и обобщается вся та информация, которая поступает в мозговые извилины из окружающей среды, дённо и нощно довлеющей над любым живым существом в данный момент времени, информация также поступает беспрерывно из прошлого жизненного опыта, уже пережитого и закрепившегося в повседневном поведении в форме разнообразных привычек, потребностей, склонностей. Мозг малявки тоже работал с лихорадочной скоростью. Но котёнок ещё ничего не знал и не понимал. Разумеется, он не мог вобрать всю информацию о новой среде обитания, поэтому ему не из чего выбирать тот самый шанс на спасение, который в самую критическую минуту появляется у человека и зверя. У нашего котёнка почти нет никакого жизненного опыта. Жил он не в естественных, а в домашних, тепличных условиях. За ним ухаживали, кормили, поили. Он знал людей, ежедневно ощущал тепло их рук, тела, каждый день слышал их голоса, среди которых и грубые и нежные, и он научился понимать, что означают слова «кис– кис», «брысь!», « пошёл вон!» Он знал, при каких словах можно ластиться к человеку, при каких – опрометью удирать от него.

– Брысь отсюда! – кричала часто большая хозяйка.

Она кричала на него таким изуверским голосом, с такой ненавистью, что он надолго забивался в какой-нибудь угол, чаще всего под диван, и ждал там, трясясь всем тельцем, когда из школы придет маленькая хозяйка, от которой ни разу не слышал слова «брысь» и «пошёл вон отсюда».

Образы людей во всём нехитром, примитивном наборе восприятий их свойств, повадок, различных характерных и нехарактерных черт, успели всё-таки осесть в воображении котёнка в виде информации, идущей в мозг из внешнего мира. И он уже не первый и, видимо, не в последний раз после того, как его выбросили на улицу, всё поминал маленькую девочку, ощущал тепло её рук, пахнущих какими-то красками, пряностями, чувствовал, слышал её добрые, идущие от сердца слова и вообще всю её, заботливую, отзывчивую на любой его писк, на все прихоти и детские кошачьи капризы, вкусы. По-своему, по-кошачьи, он понимал, что она очень любила его. Но самое главное состояло в том, что она каждый день приносила ему хорошую, с понятными запахами, еду, после которой всегда хотелось поспать. Чашечки и блюдечки его никогда не были пустыми. Это было главное из того, о чём он сейчас вспоминал. Столько было еды, что есть никогда не хотелось. До конца всё не поедал. Ну как тут не чувствовать такую любовь!

И сейчас котёнок думал только о людях. Ещё не отшлифованный жизнью инстинкт подсказывал: люди – это его единственное спасение. Вся надежда только на них. Укрепление его безусловного рефлекса значительно затормозилось: тепличные условия жизни подавляли его требования, загоняли в глубинные недра биологической природы. Сытая, спокойная жизнь помешала ему разойтись в полную силу. Но всё равно в призрачном, элементарном рассудке котенка то и дело вспыхивали бесформенные, размытые образы людей, которые когда-то держали его на своих руках. И он почти безошибочно определил, что эти самые смутные образы – единственный шанс на спасение. Он практически не боялся людей, как его дикие, бездомные собратья. Ведь они кормили его, поили, гладили по спинке, ласкали. И перед его глазками всплыл смутный образ Людмилы Петровны. Совсем недавно она ласкала его, говорила ему нежные слова, точно так же, как и в своё время, маленькая хозяйка. Зачем же бояться людей? Не надо их бояться. Всё плохое, что исходило от большой хозяйки, понемногу затушевалось, подзабылось, в памяти остались лишь хорошие, добрые воспоминания.

Котёнок стоял возле громадной липы и, подняв хвостик морковкой, тревожно наблюдал за всем, что происходит вокруг. Мяукать не хватало больше сил. Да и к чему это? Всё равно ни от кого нет ни какой помощи. Хоть день и ночь мяукай – никого не дозовёшься. Маленькая хозяйка куда-то бесследно исчезла. Остальные люди слышат, как он мяукает, но остаются к нему равнодушными, не видят, не слышат, не понимают его страданий, не разумеют его. И не хотят замечать и понимать их. И всё время, как в тумане, перед ним крутился образ маленькой хозяйки.

Вспоминая о ней, котёнок стал наблюдать за подъездом, из которого изредка выходили люди, эти двуногие существа. Среди них пока не замечалась маленькая хозяйка. А ему ой как хотелось увидеть её! Он ждал только её и больше никого. Слышались не те голоса, не те слова, какие он слышал от неё. Своими кругленькими, как пуговичками, глазками он с надеждой вперился в раскрытую дверь подъезда и терпеливо ждал, когда из него начнут выходить люди. Или войдут в него. Это не имеет значения. Лишь бы увидеть людей. Но двуногих существ почему-то не было. Но котёнок всё равно продолжал наблюдать: возможно, появится та девочка, его маленькая хозяйка. Но она не выходила. Он повернулся к серой стене, за которой находилась кухня. Вкусных запахов почему-то уже не было. Куда– то испарились. Перед ним громоздилась стена, не пропускавшая его туда, где можно хорошо полакомиться. Эта стена пугала котёнка своей неприступностью и своими страшными размерами.

Котёнок все сильнее ощущал безнадёжность своего положения. И ему стало жутко от того, что вокруг не появлялись люди, эти двуногие существа. Тогда он медленно, но с какой-то отчаянной решимостью побрёл к подъезду. Подошёл к первой ступеньке подиума, присел на задние ножки и с тоскливой выжидательностью стал смотреть в тёмный проём дверного прямоугольника, откуда должны выходить двуногие существа. Было тепло, и дверь была настежь открыта. Котёнку доставляло интерес смотреть внутрь подъезда: он непрестанно ждал, что из него всё-таки должен кто-нибудь выйти. Прошло немного времени, и он увидел, как из темноты подъезда вышла немножко сгорбленная старушка, в тёмном плаще и с тонкой палочкой в правой руке. Медленно и тяжело переступая ногами и сохраняя хрупкое равновесие при помощи палочки, которой она часто постукивала по цементному полу, старушка выползла на улицу, не без труда спустившись с трёх ступенек подиума, потихоньку, с божьей помощью, дошла до липы и присела очень осторожно на небольшое дубовое брёвнышко, находившееся здесь уже немало лет, высохшее, ошкуренное, чистенькое и гладенькое, потому что на нём постоянно кто-то сидел. Палочку старушка положила рядом с собой, одним концом на бревно, другим – на малорослую травку, окружавшую ствол липы почти со всех сторон. Старушка, когда выходила на улицу, не заметила котёнка: слабенькое зрение. Да и надо было спускаться на землю по ступенькам так, чтобы не упасть и не повредить руку или ногу. Зато котёнок не спускал с неё своих любознательных и повеселевших от появлений человека округлившихся глазок. Он быстро развернулся в противоположную сторону и смотрел на неё всё время с неослабевающим вниманием. И когда старушка уселась на брёвнышке, он продолжал смотреть на неё. Кто это? Кто такая? Может, она даст ему что-нибудь поесть? И котёнок, задрав морковкой хвостик, торопливо заковылял к ней. Старушка осмотрелась, прищуриваясь старческими глазами, в уголках которых поблёскивали непросыхавшие капельки слёзной влаги. Она не заметила котёнка, который неслышно подошёл к ней. Он, стоя на всех четырёх ножках, смотрел на неё и ждал от неё вкусной еды. Старушка пока ещё не замечала его. Тогда он подошёл к ней ещё ближе и уставился прямо на её лицо. Старался смотреть в глаза. Старушка всё же заметила котёнка и ласково улыбнулась.